Эти и еще две сотни вопросов, выпаливаемых с пулеметной скоростью, обрушились на Ольгу Витальевну. Через полчаса, полностью измочаленная, она беспомощно улыбнулась и признала:
— Вы меня совсем загоняли… А когда выйдет статья?
— На днях! — ответила кнопка с косой, уже стоя в дверях. — Сначала нужно систематизировать данные.
— Хорошо… Мне бы хотелось, чтобы вы упомянули о нашей новой разработке, — спохватилась Ольга Витальевна.
— Нет проблем! — пообещала кнопка с косой, выбегая из приемной. — Позвоните мне, и мы договоримся!
Смакуя чашку ароматного кофе, Ольга Витальевна задумалась. Итак, на этом интервью она сэкономила порядочную сумму. Мелькание в прессе дорогого стоит… Ее фирме сейчас позарез нужна статья о «ССН-2».
Она вдавила в стол кнопку вызова секретарши.
— Да, Ольга Витальевна, — проговорил голос, в котором звучало нескрываемое счастье от общения с любимым начальством.
— Ира, продиктуй мне телефон этой корреспондентки, — приказала директор. — На случай, если я захочу внести дополнения в интервью.
— Она не оставила телефона. — Голос секретарши прозвучал растерянно.
— Как не оставила? А визитку? Тоже нет? А редакционное удостоверение она показала? Как нет? А почему же ты не посмотрела ее документы, прежде чем допустить ко мне? — взорвалась начальница.
— Но я не думала… — пролепетала секретарша и тут же умело отвела удар:
— Я спрошу у охраны. Может быть, они записали…
Но в журнале охраны, куда секьюрити прилежно вписывали имена посетителей и номера предъявленных ими документов, значилась лишь некая Алла Борисовна Пугачева, корреспондент журнала «Наука и насосы».
Кинулись искать в справочнике — журнала с таким названием не оказалось. Позвонили в милицию, чтобы сообщить о посещении неизвестной девицы, возможно террористки, посетившей здание с разведывательными целями. Милиция реагировала вяло, как она реагирует всегда, по любому, даже жизненно важному поводу.
— Если еще раз придет — задержите и сообщите нам, — лениво промямлил в трубку дежурный.
Ольга Витальевна застыла у телефона, обуреваемая дурными предчувствиями.
— Это Проньшин! — прошептала она побелевшими губами. — Это он подсылает ко мне разведчиков… А завтра пришлет убийцу!
Отныне она решила стать вдвойне осторожной и срочно принять контрмеры.
Через несколько минут Ольга Витальевна открыла сейф, стоявший в ее кабинете, и положила в него запечатанный конверт.
…Если Проньшин думает, что ему все сойдет с рук, он глубоко ошибается. Странно, что он до сих пор не понял, с кем имеет дело. Не на ту напал! Она всегда работает на опережение, ее сила именно в том, чтобы загодя обезвреживать недругов и конкурентов. Он думает, что если ему удалось подослать к ней псевдожурналистку, чтобы выудить из нее какие-то сведения (хоть убей, Ольга Витальевна не смогла вспомнить, выложила ли она репортерше хоть что-нибудь компрометирующее себя), то ему удастся ее победить. Не выйдет!
Опять ей приходится бороться с врагами практически в одиночку. Муж в очередном походе, а дети еще недостаточно взрослые, чтобы стать помощниками в борьбе.
Но ничего… Если с ней что-нибудь случится, Андрей обязательно вскроет сейф. И там в личных бумагах он найдет письмо, в котором она указала на виновника всех своих бед.
Проньшину не удастся выйти сухим из воды. Черта с два!
Глава 10
О том, что параллельно с ним Делом (в мыслях своих он окрестил подготовку к операции именно так — «Дело») занимается еще и Кедров, Кузовлев узнал случайно, в пустячном разговоре: Ларик нечаянно проболтался сам. Тем больнее это ударило по его самолюбию, самолюбию старого преданного пса, которого хозяин незаслуженно отгоняет от себя, отдавая предпочтение молодому, полному сил любимцу. Ларик сидел перед ним с красным лицом и осоловелыми глазами.
«Что он может, этот щенок, — с бессильной злобой Кузовлев вслушивался в его трепотню. — Гнилое семя, выпил пару стаканов — и язык уже заплетается. Трепло!»
После нескольких стаканов Ларик не считал зазорным перемыть косточки своему работодателю. Слова выходили из него медленно, трудно, всплывая из глубин подсознания, как пузырьки воздуха.
— Бабки получу — и все!.. Остальных — в расход, как приказали. — Ларик даже расхохотался, настолько забавной показалась ему эта мысль. — Шесть штук, одна к одной… Я — кремень: сказано — сделано… Фьють — и ищи их, свищи… Не найдешь! Ха-ха-ха!.. — И он, булькая горлом, рассмеялся.
Кузовлев с ненавистью глядел ему в лицо. Щенок!.. Он думает, что переиграет своего начальника. Не на того напал! Старую школу победить трудно.
— Остальных — в расход! Никого не останется! Только я! — Кедров, бессмысленно скалясь, поднял вверх указательный палец. — Я!
Вдруг он поперхнулся словами, дернулся всем телом и уронил голову.
Его туловище несколько раз содрогнулось в конвульсиях, извергая содержимое желудка прямо на стол.
— Вот мразь! — вслух произнес Кузовлев, вставая. Носком ботинка он небрежно тронул бесчувственное тело, и Кедров мешком повалился на пол.
Начальник службы безопасности нагнулся и с брезгливой гримасой повернул голову Ларика набок, чтобы тот не захлебнулся рвотными массами…
Ерунда, очухается, ничего с ним не будет. Хоть и трепло, но он может быть полезен. А когда все будет позади…
Кузовлев вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь. Он не позволит своему новому хозяину поступить с ним так же, как поступил с ним генерал. Старый пес еще может кусаться!
* * *
Большая просторная комната, уставленная дизайнерской мебелью причудливых геометрических форм, была погружена в полумрак. Зеленоватый светильник на стене рассеивал призрачный водянистый свет. На диване, поджав ноги, сидел Монро в шелковом цветастом халате. Он время от времени подносил к губам бокал с полумесяцем черного цвета — отпечатком новомодной помады. В другой руке его, тонкой и костлявой, лениво дымилась сигарета, распространяя сладковатый дым, в котором ощущался характерный запах каннабиса.
Положив голову на обтянутые шелковым халатом колени Монро и полуприкрыв прозрачными голубоватыми веками глаза, Лиза Дубровинская, не размыкая губ, слушала щебет своего друга.
— …И вот представь, ляля моя, он заводит меня в гримерную и пытается схватить… Естественно, как порядочная женщина, я кричу и отталкиваю его. Он лезет… И вдруг, нащупав кое-что, он как ошпаренный отпрыгивает и выбегает из комнаты, как будто ему дали по яйцам! — Монро, тряхнув кудряшками платинового парика, нарочито громко и надрывно расхохотался. — Как тебе, ляля, эта история?
Лиза молчала. Со стороны могло показаться, что она дремлет, но носок туфельки, нервно подрагивавший в такт ее мыслям, показывал, что ей совсем не до сна.
— Ляля, что с тобой? — капризно надув губы, засюсюкал Монро. — Ты меня не слушаешь!
Синеватая струйка дыма выползла из уголка рта и взвилась к потолку, постепенно тая в воздухе.
— Сделай затяжку, развеселишься. — Монро поднес к губам девушки сигарету, испачканную черной помадой.
Лиза так резко оттолкнула его руку, почти ударила, что сигарета, описав правильную баллистическую кривую, упала на ковер.
— Отстань, надоел! — мрачным голосом пробормотала девушка и резко села на диване, обхватив руками колени. — Вечно лезешь со своей пошлятиной!
— Но, ляля!..
— Все время треплешься об одном и том же. Надоело!
Монро обиженно вскочил и, шлепая от обиды губами, произнес фальцетом:
— Я думала, мы подруги! А ты!..
Гордо тряхнув волосами и вздернув нос, Монро оскорбленно выплыл из комнаты, выставив вперед поддельную грудь.
Через минуту на кухне послышался мелодичный перезвон посуды.
Лиза потянула носом и сморщилась. Опять у Монро кофе сбежал!
Через минуту Монро как ни в чем не бывало заглянул в комнату и пропел нежным голосом:
— Ляля, хочешь кофейку?
Лиза не отвечала. Монро вплыл в комнату с подносом и осторожно присел на край тахты. Знал, что, попади он под горячую руку Лизы, чашка кофе немедленно полетит ему в лицо. Но чашка кофе была милостиво принята и даже поднесена к бесцветным анемичным губам.
— Ляля, я хотела тебя попросить, — тоном, в котором еще звучала недавняя обида, заявил Монро, — не обращайся со мной, как с мужчиной, я тебя сто раз об этом просила!
Пустой невыразительный взгляд был ему ответом.
— Ручку и бумагу! — Лиза рывком приняла вертикальное положение.
Несколько минут она что-то неотрывно строчила на мятом листке, а потом расслабленно откинулась на спинку дивана. Губы тронула слабая улыбка.
— Прочти! — царственным жестом она протянула Монро листок. — Что ты об этом думаешь?
После минутного молчания, нарушаемого только равномерным тиканьем настенных часов, Монро восхищенно закрыл глаза и с придыханием произнес:
— Гениально, ляля!
Лиза пристально уставилась в густо загримированное лицо:
— Ты действительно так думаешь?
— О!.. — в ответ простонал Монро и нараспев прочитал:
— «Как мерзлый лопарь лезет в сани, забыв про сумрачный ночлег, так умопорожденный снег во мне сменяется часами…» Это немедленно надо публиковать! Не-мед-лен-но! — Монро произнес последнюю фразу таким непререкаемым и убежденным тоном, как будто был по меньшей мере номинантом Нобелевской премии в области литературы.
Лиза довольно прищурила глаза. Для Монро это был хороший признак.
Это значило, что настроение ее неудержимо идет на поправку, что гроза пронеслась стороной, и впереди их ждет ясное небо, веселая ночь, полная невероятных приключений, встреч с друзьями, знакомыми и, что самое интересное, с незнакомыми.
— Интересно, что скажет на это Вишняков, — пробормотала Лиза.
— О, этот Вишняков! — Монро надул ярко накрашенные губы. — Он такой Вова! Что он может сказать? Скажет, что это прошлый век.
Вишняков был полупризнанный поэт из круга Лизиных друзей. Монро его откровенно недолюбливал. В этой неприязни просматривались глубокие личные причины: Вишняков презрительно обзывал транссексуала голубым, вызывая у Монро вопли протеста.
Выражение же «он такой Вова» означало лишь предельную степень тупости того, к кому относился данный неофразеологический оборот.
Ближе к полуночи к дому на Тверской стали съезжаться дорогие машины — это собирались друзья Лизы. Хозяйка квартиры мало-помалу оживилась. Монро почувствовал себя наконец в своей тарелке: он острил, задирался, громогласно рассказывал скабрезные истории, называл всех лялями или вовами, в зависимости от расположения, целовался с мужчинами, с женщинами прижимался щеками и вообще вел себя как хозяин вечера.
«Массовик-затейник, — улыбалась Лиза, наблюдая за приятелем, — для него внимание окружающих как наркотик, без него он вянет, точно цветок без полива».
— Слушай, Лиза, я про твою выставку в «Пси-факторе» одну статейку откопал! — подлетел к ней Дуда, мальчик-мажор из семьи дипломатов, тоже подвизавшийся на ниве искусства. — Там про тебя такое написали!
В пресловутой выставке принимали участие еще добрых полсотни художников и «инсталляторов», но Лизины друзья называли ее не иначе, как «твоя выставка».
Лиза мгновенно осадила разлетевшегося Дуду.
— Меня это больше не интересует, — надменно фыркнула она. — Я больше не занимаюсь инсталляциями. Теперь это все в прошлом.
— Как это? — громко изумился Дуда, оглядываясь в поисках поддержки.
— Неужели ты тоже решила стать «акционисткой»? Но почему?
— Надоело. — Лиза махнула рукой. — Одно и то же. Синие торсы, цветочки, оранжевая кровь — надоело! Надоело этим заниматься.
Общество ошарашено молчало.
— Но с твоим талантом, Лиза! — пискнула хорошенькая девица с кукольным личиком, не позволявшим предположить в ней наличие ни таланта, ни даже просто ума.
— Ты не имеешь права зарывать свой гений в землю, — поддержал девицу ее приятель, бородатый тип с длинными волосами, перетянутыми на затылке резинкой для денег.
— Действительно, Лизочек, — поддержал ее Дуда, — та безмозглая репортерша, что написала эту статью, ни черта не смыслит в современном искусстве.
— Ну конечно! — ухмыльнулся смазливый тип с аккуратной прической и маникюром на длинных, отполированных пальцах, выдававших в нем завсегдатая косметических салонов. — Наверно, она думает, что последний художник на земле был какой-нибудь Рафаэль.