Как поговорить с Панченко по поводу Феликса, я не знал: они вдвоем сидели и опять изучали отчеты экспертов, перечитывали свидетельские. Когда Виталя пошел покурить, я увязался за ним. И в пустой курилке я посоветовался с айтишником, возможно ли приставить к Феликсу «глаза». Виталя сразу разочаровал, сказал, что людей вряд ли дадут: основание зыбкое, подумаешь, маньяк назвал Феликса по имени, это не значит, что тот на него охотится! Но Виталя тут же предложил следующее: приобрести для слежения GPS-маячок. Он маленький, как симка. Его можно в одежду спрятать, можно в сумке носить. Присылает ссылку на контролирующий телефон и на карте 2GIS прикрепляет метку. Стоит около пяти тысяч. Виталя даже предложил купить и настроить! Я согласился! Договорились на завтра.
***
Феликс погрузился в изучение сведений из военной прокуратуры о личностях, которые пропали без вести во вторую чеченскую кампанию в девяностые. Те, которые не найдены позже ни живыми, ни мертвыми. Те, которые подозреваются в бегстве в горы ради крови, которым безразлична была политическая подоплека всей этой резни, но, как свидетельствовали их однополчане, «крыша у них поехала». Таких всего двое. Возможно, их тела растерзали уже хищные птицы в горном пейзаже. Возможно, их следы уходят в неспокойные ближневосточные регионы, где, отрастив бороду, нацепив арафатку, выучив арабские ругательства и смачно плюя на землю, затеряться легче легкого. Да никто и не ищет особо! Возможно, что никуда и не уезжали, а поменяли имя, образ жизни, место жительства и трудятся где-нибудь вахтовым методом на Ямале или за Ханты-Мансийском. А возможно, и в Екатеринбурге…
Первый — Васильев Тихон Леонидович. Детдомовский. Но не привлекался, не замечен, не употреблял… По окончании школы-интерната поступил в медучилище, объяснял свой выбор тем, что в детстве долго болел, проникся уважением к врачебному ремеслу. Но в институт не стал поступать: знаний все равно не хватало. В армию вызвался идти сам. Военные прокуроры бережно собрали досье на этого тихого Тихона. В медучилище проявлял хладнокровие и отсутствие брезгливости, не отказывался подработать в геронтологии и даже в морге. Но в жестокости его никто не мог обвинить. О его личной жизни ничего не известно: какая-то особая сексуальная ориентация никогда не проявлялась. Но и гетероотношений никто не помнил. Фотографии две — из медучилища и на присяге. Лицо ничем не выдающееся, славянский разрез глаз, круглые щеки, вздернутые короткие брови, пепельно-русые волосы. Роста среднего, телосложение обычное: ни толст, ни худ, ни перекачан, ни субтилен. В военной части друзей не появилось, молчун. Но один из солдат, спавший рядом с ним в казарме, говорил, что Васильев «себе на уме», что никогда не говорит о сексе, что глаза горят, когда на операцию отправляют. Самым главным фактом обвинения Васильева в дезертирстве ради продолжения убийств был случай в одном ауле недалеко от Хасавьюрта. Был бой. Была зачистка, на земле валялось несколько трупов. Один боевик, молодой парень, был ранен в живот и корчился, стонал, ожидая развязку. Васильев, не думая, что его видят, подошел к парню, прижал рукой к земле, задрал одежду на животе. Ротный, который наблюдал этот сюжет из оконца дома, ожидал, что его солдат сейчас будет помощь медицинскую оказывать, а тот деловито достал нож и вспорол раненому живот, добив врага. Видавший многое, командир был шокирован выражением лица Васильева: сладостратным (так и было написано в показаниях). Ротный молчать не стал, Васильеву грозило разбирательство, и тогда тот сбежал. Канул в Лету!
Второй тип — Макеев Андрон Игоревич. Мажор советского времени, папашка — часть партийной номенклатуры. Москвич, учился в элитной школе, получил золотую медаль. Но уже в школе занимался фарцовкой и вымогательством. Жестоко избивал своего одноклассника, инфантильного, слабосильного подростка. Сам же занимался запрещенным тогда карате, кичился своей мужественностью. А после школы скандал: мальчишка-одноклассник обратился с заявлением в милицию о факте изнасилования со стороны Макеева. Делу не дали ходу: изнасилование взрослого парня не вписывалось в стройные ряды «нормальных» преступлений в отчетах ОВД, да и папаша Макеева сына выгородил. Андрона спешно отправили в Нижний Новгород к родственникам, перевели из высшей партийной школы в только что открывшийся институт на факультет пожарной охраны и безопасности жизни. Там он проявил себя во всей красе: быстро освоил и теорию, и практику. Получил разряд по пожарно-спасательному спорту, демонстрировал не только умение «брать стенку», но и абсолютное владение средствами скорой медицинской помощи. Но, по-видимому, история с одноклассником для Макеева не завершилась этой ссылкой. Окончив институт, Макеев подписывает контракт и отправляется служить на Кавказ. Все недоумевали! Что за дурное решение? Ведь институт уже выдал ему военный билет! Но оказалось, что у парня был свой расчет. Он каким-то образом оказывается в части, где служил его одноклассник, тот самый. Конечно, за то время, что они не виделись, жертва насилия изменилась — мальчишка стал работать над собой, и вот армия! Их часть практически не принимала участия в горячих военных действиях: в основном сопровождали грузы. После двух месяцев такой контрактной службы Макеев исчез. А парень-одноклассник найден убитым. Один точный ножевой удар, в живот, снизу от паха до желудка. Парень был изнасилован. С фотографий смотрел рыжеватый, симпатичный мужчина с серыми наглыми глазами, густыми бровями, впалыми щеками, крепкой шеей.
То, что из военной прокуратуры прислали эти сведения — почти нонсенс! Видимо, там прониклись идеей поимки серийного убийцы. Сведения эти закрытые, не для гражданских.
Феликс вглядывался, вчитывался, хмурил лоб. На мой вопрос, почему он с таким упорством ищет среди армейских дезертиров именно второй чеченской кампании — мало ли психов в армии теряли рассудок, — ответил:
— Нож! Один и тот же. Это не просто охотничий клинок, это армейский штык-нож: с одной стороны клинка пила, с другой лезвие, в верхней части отверстие, неудобная рукоятка и шнур-линь. Ножны я не видел, определить, к какому оружию он прикреплялся, конечно, не смогу, может к АК, а может и к АН. Но на рукоятке ножа процарапана дата, я это хорошо запомнил — 1999 год. Он его хранит и использует всякий раз только его! Значит, это его личное оружие! Отсюда выводы…
— Может, нам с фотографиями этого Васильева и Макеева походить?
— Гера! Фотографии девяностых годов! Да и ты сам говорил, возможна пластика…
***
Виталя выполнил наш уговор. Правда, только через три дня! Пришлось заказывать «следилку» по интернету. Он показал, как происходит слежение. Активировал маячок, присоединив сигнал к моему телефону. Маячок, действительно, очень похож на симку, с таким же чипом, правда, пластинка чуть потолще. Виталя посоветовал не скрывать от Феликса своих планов, интимно сообщив, что этот «подросток-аналитик» имеет неплохой нюх, и лучше договориться, чем оказаться перед фактом того, что он нашёл и выкинул маячок.
В этот же вечер я начал осуществлять его рекомендации. Заговорил с Феликсом за «ужином» — язык не поворачивается так называть кусочничество на табуретке.
Демонстрируя маячок, постарался быть убедительным. Феликс держал картонку с чипом в ладони, внимательно разглядывал, а я чувствовал, как в его голове что-то двигается, что-то крутится.
— Гера, спасибо, конечно… — взглянул он на меня, — но твоя опека очень плотная — я думаю, что клоун и так не знает, как подступиться. Ты потратил свои деньги?
— Ерунда!
— И еще один вопрос! Ты сказал об этом Панченко?
— Н-нет… — почему-то покраснел я, ведь Виталя — не Панченко, следак ничего не должен знать…
— Если меня отстранят и запрут, — жестко сказал Феликс, явно заметив мой румянец, — я не прощу тебя!
— Панченко не знает! — старался быть тверже я; нужно будет завтра же поговорить с Морозовым, чтобы тот не болтал!
Феликс положил маячок на подоконник, рядом с легендарным перекидным календарем 1995 года. Я уже несколько раз его просматривал, видел смешные метки братьев, большей частью мне непонятные. А белобрысый мой сожитель не захотел вспоминать и объяснять их мне.
— Я подумаю, как распорядиться твоей заботой! — тихо сказал Феликс. — Носить-то надо в трусах? Или под кожу вживить?
И я подумал, что обошлось, что будет носить маячок при себе. Завтра ему напомню или сам определю эту штучку ему в куртку или в обувь под стельку. Мне так спокойнее! Но вышло не так, как я хотел! Уже через два часа мы поссорились. Из-за меня. Вернее, из-за моих приставаний.
Его фраза о том, что он никогда не будет мужчиной, не давала мне покоя. У него не бывает эрекции? Сексуальное расстройство, которое вызвано тем ужасом, который он пережил. Феликс больше не заговаривал об этом, да я и не спрашивал! Почему я решил, что смогу его завести? Что смогу переломить этот страх? Наверное, дело вообще в другом: я только прикрывался этими идеями по «излечению зайки». Я тупо хотел его сам, наплевав на свои гомофобские терзания. Обычно ложились спать и я просто обнимал его, слабо сопротивлявшегося. А сегодня пошел дальше.
Стал целовать. Сначала в шею, в загривок, где начинались мягкие белые волосики, потом спустился по позвоночнику и попробовал каждый бугорок языком и зубами. Так я смог спуститься до лопаток: дальше его футболка не растягивалась.
— Гера! — меня бьют локтем. — Отъебись!
Но я не внял. Рывком разворачиваю его на себя, забираюсь на него, придавливаю вихляющие руки, присасываюсь к губам. Феликс протестно мычит в меня, сначала пытается увернуться. Правда, я был настойчивее: заставил его затихнуть и даже открыть рот. Класс! Какой он трогательный, безответный, зайчишка-трусишка! Я уже отпустил его руки. Обхватил его виски и затылок, целую по-хозяйски, не только в губы. Он бровями двигает, пыхтит…
О чем я думал, когда стал ползать руками по нему? Неужели предполагал, что дело закончится сексом? Придурок, вот и шарил по такому трогательному, щуплому и притягательному телу. Как это делать? Что нужно, чтобы партнеру было не очень больно? Какая поза менее травматична? Вообще не знал ни-че-го! Даже презерватива не было! Да еще и приставал не к кому-нибудь, а к парню с серьезным расстройством именно в этом направлении! Ну не придурок? При-ду-рок! На меня просто нашло! Мну его ягодицы, залез в штаны, вожу лицом по шее, по груди, стонать начал… Не слышал, что Феликс мне стал что-то просительно говорить, не чувствовал, что он напрягся, дышит прерывисто… В общем, у меня в паху все набухло, выпрямилось, заныло сладко, трусь о бедро моего зайки… и вдруг слышу крик:
— Не-е-ет! Па-ма-ги-те! Пожалуйста, не надо! — орет Феликс. Меня словно по башке ударили, протрезвел. Смотрю на него, в глазах ужас, на губах улыбка, руки дрожат… Блядь! Я соскакиваю, наклоняюсь над ним, глажу по волосам:
— Прости, прости, прости меня, я тупой идиот! Я… я не буду больше!
— Уходи! — выдыхает он.
— Нет! Я просто не буду больше!
— Уходи! Не трогай меня!
— Ты не должен быть один! Я не уйду! Прости!
— Ты хотел… меня… уходи! Я не могу!
— Прости! Филипп! Но я…
— Я не Филипп! Оставь меня уже!
— Хорошо! Я уйду. Но завтра я зайду за тобой! Никому не открывай!
— Уходи!
— Обещай, что никому не откроешь!
— Обещаю! Даже тебе не открою! Убирайся!
И я медленно сполз с дивана. Взял подушку, пошел к двери.
— Я не уйду, если ты не закроешься!
Он встает с дивана и, не смотря мне в глаза, подталкивает меня, выдворяет вон; щелчок, он закрылся.
Вот есть такое выражение: «пеплом посыпать голову». Я готов и пеплом, и золой, и камнями, и говном! Какой я идиот! Придурок просто! Куда меня поперло! Силу психотерапевта почувствовал! Он же сказал тебе, что у него фобия! Своей страшной сексуальностью и профессиональными ласками вздумал его излечить? Придурок!
Азат был очень удивлен, узрев меня в обнимку с подушкой. Но ничего не спрашивал, опять завалился спать. Время два ночи. Я тоже попытался уснуть. Ни фига! Не могу! Прокручиваю собственное долбоёбство в голове! Матерю себя и в то же время вспоминаю, как мне приятно было быть с ним, на нем, в нем… Завтра, завтра я всё исправлю, встану на колени перед ним, разрешу ударить, я вымолю… Не должно быть ужаса в его глазах, когда он на меня смотрит!
Уснуть не могу. Всё мне мешает. Соседи шумят. Часы тикают. Лифт вдруг поехал. Слишком тихо. Какая-то девица вдруг заржала на улице! Опять часы тикают! Азат сопит, как паровоз. Вдруг звон стекла! Хм, кто-то буянит? Черт. Не могу уснуть. То нога чешется, то спина, то мозг. Машина еще на улице поехала куда-то! Смотрю на часы. Блин, уже пятый час! Кто-куда может ехать в это время? Азат что-то заговорил на сонном тарабарском языке. Сажусь. Понимаю, что не могу уснуть, не усну. Пойду курить, одеваюсь. В общаге никого, все угомонились. До конца сигареты не выкурил, решил подняться на восьмой этаж, дернуться в дверь, послушать…
Дернулся… ОТКРЫТО? В комнате темно, холодно, пахнет какой-то химией. Почему так холодно? Ничего не было видно, и я решил включить свет. Феликса нет. Пледа нет. На оконном стекле зияет дыра и маленькая дорожка крови. Оглядываюсь: куртка, джинсы, обувь, телефон, сумка — всё на месте. У меня зашевелились волосы, желудочный спазм, липкий страх. Край шторы болотного цвета зажат перекидным календарем. Раскрываю: 22 ноября. Штора, которую я сам недавно повесил, стала закладкой. Что это за день? Или это случайность? У меня выступил пот… Может, Феликс поранился и просто вышел… Нет. Он не мог выйти босиком! Почему он поранился? Он сам открыл кому-то дверь? Он не мог! Я за это время приучил его открывать только мне, на мой музыкальный стук!
Кто-то знал, что он сейчас один. Кто-то знал, что он открывает только на «тореадора». Кто-то подкараулил. И этот кто-то — клоун… И он всегда был в общаге. Боже мой! Надо звонить! Надо искать! Звук стекла, примерно минут сорок—пятьдесят назад! Как это много! Почему я не побежал тогда сразу! Черт! Буду звонить с его телефона…
Руки трясутся… Взгляд вдруг падает на стену! Нет фотографии маленького Феликса! 22 ноября — м-м-м-м… это день смерти Феликса! Я виноват! Я виноват! Я всё испортил! Клоун пришел за ним, он дождался, когда меня не будет рядом! Штора — закладка… Это не знак? Человек, увидел Феликса только в начале сентября, связан с общагой, как-то узнал, что я по-особому стучусь к нему, при этом этот человек ни у кого не вызывал подозрений… Штора… Это… это наш новый комендант? Тот, который был так недоволен моей заботой о Феликсе! Или я наговариваю на нормального мужика?
Звоню Панченко, еле разобравшись в телефоне Феликса… Дмитрий Сергеевич долго не берет. Звоню еще раз. Подхожу к окну. Жду, жду, жду…
— Аллё… Феликс, ты чего в такую рань? — сонный голос на том конце сигнала.
— Дмитрий Сергеевич! — заорал я совсем не то, что намеревался. — Маячка нет! Он успел его взять!
Комментарий к часть 8
========== часть 9 ==========
Тихий Тихон
Самое мёртвое время. Проверено неоднократно. Бабка на вахте закрылась и дрыхнет. Я сначала открыл запасной вход и дверь на пожарный спуск. Не могу упустить шанс. Другого может и не быть! Этот патлатый студент прилепился к мальчику и не отпускает. В какой-то момент я даже начал подозревать, что они трахаются! Но нет! Патлатый хочет этого, но мой мальчик чистый, неиспорченный до сих пор! Он почти не изменился с того раза! Новгородская наша встреча выглядит сплошным недоразумением, там он был ужасен! Крашеный, прыщавый, лихорадочный, хотя по-прежнему смелый… Мне хватило ума и сил вовремя остановиться! Их безумная деятельность не давала мне никаких шансов, приходилось постоянно быть на работе. И теперь я даже не знаю, насколько была удачна идея стать водителем в милиции. Носились по городу за кем? За мной! А я — вот он! Вы мне, ребятушки, в спину смотрите! Я рисковал! Но было драйвово! Особенно когда Феликс оставил сумку в машине — я воспользовался, записал его номер… Позвонил. Хохотал после звонка с полчаса, не мог остановиться, даже слезы полились от переполнявшей эйфории. Я знал все их ходы на несколько шагов вперед! Кого они только не подозревали!