Оливер: Извините, меня внезапно охватила паника. Ничего серьезного. Просто подумал, что святой Стюарт действительно мог существовать. Давайте попробуем представить себе его житие. Почтительный сын честной вдовы какого-нибудь легионера в малоазиатской провинции. Пока прочие юнцы упражнялись в растягивании крайней плоти, юный Стюартус предпочитал нанизывать на нитку сушеные бобы. Преждевременно поседевший Стюартус становится сборщиком налогов в городе Смирна, где его пендантичность в ведении дел позволяет раскрыть мошенничество в метрополии. Доверенный помощник губернатора провинции запустил лапу в закрома. Чтобы замять дело, губернатор вынужден принять печальную меру – казнить Стюартуса из Смирны по сфабрикованному обвинению в надругательстве над идолами Храма. Местные подстрекатели-христиане оппортунистически провозгласили его мучеником – и вот пожалуйста, святой Стюарт! Снова действие закона случайности. Отмечается первого апреля. Святой покровитель и защитник органических овощей.
Я поспешил заглянуть в справочник святых. Я отчаянно волновался, перелистывая страницы. Святой Симеон Пустынник, святой Спиридон, святой Стивен (целая куча), святой … Сторм, святой Сульпиций, святая Сюзанна. Уф! Счастливый пробел. Но это было близко.
Назовите меня перебирающим имена снобом, если вам угодно. Назовите меня Оливером. Лучший друг Роланда[56]. Битва при Ронсевале. Поражение сарацин. Трагическая размолвка между друзьями. Выражение – Роланд отплатит за Оливера, id est[57] – ответить ударом на удар. Ах, век мифов и легенд. Шарлемань, рыцарство, горный Пиренейский перешеек, будущее Европы, будущее всего Христианского мира на чаше весов, героический арьергард, рог зовущий на битву, человеческая жизнь, пусть сама по себе ничтожная, пусть всего лишь игрушка в руках случая, но тем не менее вброшена в столкновение более значительных сил. Быть пешкой действительно многое значило во времена, когда на шахматной доске стояли рыцари, епископы и короли, когда пешка могла мечтать о том, чтобы стать королевой, когда черные сражались против белых и над всеми был Бог.
Понимаете теперь, что мы потеряли? Теперь есть только пешки и обе стороны играют серыми. Теперь у Оливера приятель, которого зовут Стюарт и разлад между ними не много значит. «Стюарт отплатил за Оливера». Боже ты мой. Да такие на каждом шагу.
С другой стороны – как вы считаете, готов ли Голливуд к постановке «Песни о Роланде»?[58] Фильм о крепкой мужской дружбе. Экшен, декорации, высокие ставки и любовь прекрасных женщин. Брюс Уиллис в роли седовласого Роланда. Мел Гибсон в роли легендарного Оливера.
Извините, снова не удержался от смеха. Мел Гибсон в роли Оливера. Вам придется извинить меня.
Джиллиан: Оливер спросил:
– Как ты думаешь – Элли подойдет?
– Кому подойдет?
– Стюарту разумеется.
– Стюарту??
– Почему бы нет? Он не так уж и плохо выглядит.
Я просто уставилась на него.
– Я подумал мы могли бы их пригласить вместе. Отстегнуть пару фунтов на Сааг Гошт и Балти с королевскими креветками.
Я должна заметить, что Оливер не очень любит индийскую кухню.
– Оливер, это просто смешно.
– Может смешать одно с другим? Попробуйте Саагскую креветку. Лучшее из того, что есть. Нет? Дансак из ягненка? Чанна с цыпленком? Бринджал Бьяджи?
Понимаете, ему больше нравятся слова, чем то, что они обозначают. Думаю они для него как отправная точка.
– Алу Гоби? Тарка Даал?
– Он вдвое ее старше. И женат.
– Вовсе нет.
– Элли двадцать три…
– А ему столько же, сколько и нам.
– Ну хорошо, технически…
– И прими во внимание, что с каждым годом он будет старше ее меньше чем вдвое.
– Но он женат.
– Нет.
– Но ты сказал мне…
– Нет. Был. Уже все. Свободный человек, не то чтобы это действительно было возможно, как демонстрируют нам философы с утомительной регулярностью, хоть и используя различные доказательства.
– Так он не женат на американке?
– Больше нет. Ну так что ты думаешь?
– Что я думаю? Оливер, я думаю это (теперь я ловлю себя на том, что избегаю таких слов как «нелепый», «идиотский», «чепуха» и тому подобных) столь же непрактично, как и раньше.
– Но мы же должны ему кого-то найти.
– Должны? Почему? Он попросил?
Оливер надулся:
– Он хочет нам помочь. Мы должны помочь ему. Надо действовать.
– Например предложить ему мою ассистентку?
– Самба с овощами? Метар Панир?
Стюарт: Кровь под мостом. Как будто кому-то расквасили нос. Милая старая мадам У. Или, что точнее, когда я расквасил нос Оливеру.
Вы заметили эту перемену в мадам Уатт? Кажется, ее английский стал хуже. Я уверен что мне это не кажется. Она живет здесь уже десять лет, а ее английский, вместо того, чтобы стать лучше или остаться на том же уровне, стал хуже. Как вы это объясняете? Может с возрастом начинаешь забывать то, что когда-то учил. Может, в конце концов, помнишь только то, что выучил в детстве. В таком случае дело закончится тем, что она сможет говорить только по-французски.
Джиллиан: Непрактично – какое практичное слово. Несколько лет назад я испытала серьезное искушение. Мне правда нравился этот человек. Я знала, что это было взаимно. Я думала о том, что я ему отвечу, если он меня спросит. И я знала, что скажу: «Боюсь это непрактично». Мне было невыносимо думать, что я так скажу. Поэтому я постаралась не оказаться там, где он мог бы меня спросить.
Как вы думаете – почему Стюарт не сказал мне, что он уже не женат? У него без сомнения была возможность.
Единственная причина, которая приходит мне в голову – ему было неловко. Другой вопрос: чего можно стесняться в наше время и в нашем возрасте, когда никто никого не судит, какой бы серьезный промах вы не совершили. И единственный ответ, который я могу придумать: а что если второй брак Стюарта закончился так, что это напоминало ему о том, как закончился его первый брак? Ужасно так думать, совершенно ужасно. И я ведь не могу его спросить. Он сам должен сказать мне.
Терри: Есть такие крабы, которые, думаю, у вас не водятся. У них есть особенность – они отращивают одну большую клешню, одну, вы понимаете – вторая обычного размера. И только эта большая клешня считается деликатесом, так что ловцы крабов просто отрывают ее и швыряют остального краба обратно в воду. И знаете как ведет себя краб? Он начинает отращивать большую клешню по-новой. Так говорят. И думаю это правда. Вы бы решили, что краб будет травмирован, опустится на дно и умрет. Не-а. Они продолжают как ни в чем ни бывало, как будто им никогда не отрывали клешню.
Как говорит моя подруга Марсель – это вам ничего не напоминает?
9. Карри на скорую руку
Терри: Покажи фотографию. Пусть он покажет фотографию.
Мадам Уатт: Конечно я не психолог и не психиатр. Я просто женщина, которая долго изучала жизнь, что надеюсь вы сможете оценить. И одна черта человеческого рода, которая кажется мне неисправимой – это способность удивляться тому, в чем нет ничего удивительного. Гитлер вступает во Францию – не может быть. Президентов убивают – не может быть. Брак заканчивается разводом – не может быть. Зимой выпадает снег – не может быть.
Было бы странно обратное. Например было бы странно, если бы у Оливера не случилось чего-то вроде срыва. Оливер не очень выносливый человек. Он живет на нервах и, честно говоря, не очень счастлив в своей шкуре. Ну да, разумеется он говорит, что счастлив, кажется очень довольным собой, очень достаточным, но я всегда считала, что он из тех, кто в душе ненавидит себя. Тот, кто создает много шума, потому что боится тишины внутри. Моя дочь права, когда она говорит, что успех пошел бы Оливеру на пользу, но по-моему мнению это маловероятно. Его так называемая карьер – это полный крах. Ну ладно, может не совсем так, все-таки крах подразумевает, что этому предшествовал какой-то успех, а уж в этом Оливера обвинить нельзя. Он живет за счет Джиллиан, более или менее, что для мужчины никуда не годится. Да-да, я знаю все эти современные теории о том, что это неплохая идея, разделение труда, гибкость, и так далее и тому подобное, но современная теория хороша только тогда, когда психология человека, который ее использует, тоже современная, если вы улавливаете мысль.
Изменяет ли он Джиллиан? Не говорите мне, если знаете, я не хочу этого знать. Конечно, я надеюсь, что не изменяет. Но не потому, что вы подумали – что она моя дочь, а супружеская измена это неправильно. Нет, я думаю, это было бы плохо для Оливера. Есть много мужей и жен, которых измена делает более жизнерадостными, способными легче переносить жизненные трудности. Кто же сказал, что узы брака столь тяжелы, что, чтобы нести их, иногда необходимо трое? Но Оливер не такой человек, как мне кажется. Я не говорю о чувстве вины, я говорю о ненависти к себе, что совершенно другое дело.
Многие удивлены тем, что Оливер перенес нервный срыв после смерти отца. Он же так ненавидел своего отца, – говорят они. Почему смерть не освободила его от этого чувства и не сделала его счастливым? Что ж, сколько причин вам будет достаточно? Может начнем с четырех? Во-первых, часто бывает так, что смерть второго родителя пробуждает в ребенке воспоминание о смерти первого. Так вот, мать Оливера умерла, когда ему было шесть, пережить этот опыт во второй раз и даже спустя столько лет – это так же болезненно, как и в первый раз. Во-вторых, когда умирает тот, кого ты любишь, это во многих отношениях проще, чем когда умирает тот, кого ты ненавидишь, или кто тебе безразличен. Любовь, утрата, скорбь, воспоминания, – знакомый сценарий. Но что делать когда этот сценарий неприемлем, когда это нелюбимый родитель? Тихое забвение? Думаю нет. Представьте себе кого-то, кто как Оливер осознает, что всю свою взрослую жизнь и много лет до этого он жил не зная, что значит любить родителей. Вы скажете, что так бывает, что тут нет ничего необычного, а я вам скажу, что от этого не легче.
В-третьих, если это так и Оливер ненавидел своего отца – а я думаю это преувеличение, конечно был сильный антагонизм, пусть ненависть, если вы настаиваете, – и если это чувство он испытывал всю свою взрослую жизнь, то возможно в каком-то смысле оно стало ему необходимо. Возможно, оно придавало ему сил, подобно тому как многим людям придает силы негодование или сарказм. Так что произойдет, если это у вас отнять? Конечно, можно и дальше ненавидеть умершего, но часть вас сознает, что в этом нет смысла, что это даже немного ненормально. И в-четвертых это тишина. Родителей больше нет, вы – следующий, вы остались одни – даже если у вас есть семья и друзья. Считается, что вы уже взрослый человек, вы выросли. Наконец вы освободились. Вы отвечаете за себя. Вы смотрите на себя, внимательно изучаете то, что видите, приглядываетесь, наконец-то не боясь того, что могут сказать или подумать ваши родители. А что если вам не нравится то, что вы увидели? И вот возникает новая тишина – тишина вне вас, столь же большая, как и тишина внутри вас. А вы, вы такое хрупкое существо – вы это все, что разделяет эти две великие тишины. Вы знаете, что когда они соединятся, вы перестанете существовать. Ваша кожа – это все, что их разделяет, тонкая кожа, в которой столько пор. Почему бы немного не сойти с ума?
Нет, меня это ничуть не удивляет.
Элли: Угадайте, с кем Джиллиан и Оливер хотели меня познакомить? Или, ладно, кто был приглашен к ужину? Мистер Таинственность, у которого на стене нет ни единой картины, мистер Хендерсон. Седовласый мужчина, который стоял там, потом немного быстрее обычного подошел ко мне и пожал руку так, словно мы никогда с ним раньше не встречались. С выражением глаз, которое говорило – «не стоит об этом рассказывать». Так что я так и сделала. Пока я там сидела это казалось мне все более и более странным. Потому что – угадайте что? – оказалось, что он старый друг семьи.
Так откуда такая таинственность? Если он хотел реставрировать картину, почему он просто не обратился к Джиллиан?
Тем не менее он довольно занимательный. Разговаривал о настоящих вещах, если вы понимаете, о чем я. Оливер постоянно отпускал идиотские шуточки. Что еще? У меня сложилось впечатление, что чем-то Стюарт ему действительно неприятен. Что ж, это хорошо.
Стюарт: Я читаю больше чем когда-то. Не художественную литературу. История, наука, биографии. Мне нравится знать, что то, о чем там рассказывается, правда. Время от времени я читаю роман, если это книга, о которой ходит много разговоров. Но вымышленные истории для меня не вполне жизненны. В вымышленных историях кто-то женится и это все – но я могу сказать вам по своему собственному опыту, что это не так. В жизни каждый конец – это просто начало другой истории. За исключением того, когда умираешь, – вот это действительно настоящий конец. Я думаю, что если бы романы правдиво отображали жизнь, они бы все заканчивались со смертью своих героев. Но если бы они так заканчивались, то мы бы не стали их читать, ведь так?
Вот что я хочу сказать – когда я увидел – когда мы вместе увидели – как Оливер проезжает по деревенской улочке во Франции лет десять тому назад, вы ведь не думали, что это конец истории? Я вас не осуждаю – отчасти я тоже думал, что это конец. Может я бы хотел, чтобы это было так. Но жизнь никогда тебя не отпускает, не так ли? Нельзя отложить жизнь так же, как откладываешь книгу.
Оливер: За ужином Стюарт был в своем репертуаре. Святой Симеон Пустынник зашвырнул бы подальше свою восьмерку и забрался бы на столб еще выше, чтобы его не достигли нарколептичные миазмы, которые обволакивали ножки стола подобно сухому льду. Мои мысли вернулись к тому времени, когда в тщетной попытке поднатаскать Стюарта в эротических дисциплинах, я брал его с собой на двойные свидания. Обычно он сидел оживленный как палка и закатывал истерику, когда обе синьорины изъявляли желание уйти с вашим покорным слугой. Полагаю это и правда помогло нашему курдючному барану обрести некую смутную социальную цель. Обеспечьте себе ночь втроем, пригласив Стюарта на двойное свидание. Хотя в этом были и недостатки. Он начинал ныть, как только дело доходило до уплаты по счету (а разве ему не повезло?) и потом приходилось гладить его по шерстке и расправлять ему перышки пока он наконец не отвалит, чтобы успеть к ночному автобусу, на котором он возвращался в свое мрачное логово.
Наблюдение: Стюарт очевидно считает, что его коэффициент savoir faire[59] повысился за минувшее десятилетие. Но если на социальном мероприятии вы – единственная имеющаяся в наличии свободная особь мужского пола, то разве не будет проявлением хотя бы хорошего тона проявить интерес к единственной имеющейся в наличии особи женского пола? Ну например: «Чем вы занимаетесь?» «Какой у вас налоговый график?» «В какой филиал вы подаете налоговую декларацию»? Но он просто уставился на мадемуазель Элли так, словно с его контактными линзами что-то случилось. Выждав время, я вступил в разговор и предоставил ее краткую биографию. Что повергло его в противоположную крайность – он начал разглагольствовать о глобальном кризисе и о своей миссии продавать морковку столь же органически шишковатую, как и гениталии дьявола.
Наблюдение: Он довольно долго помогал Джиллиан «убирать со стола». Довольно трогательно с его стороны загрузить посудомойку, но раздающееся за сценой и близкое к гармонии позвякивание вилок, низвергающихся в свои маленькие отделения, это не то, что я называю воспеть хвалу господу за свой ужин.
Наблюдение: В одном месте он вдруг вспылил и начал брызгать слюной, на счет того, что художественная литература и не художественная литература могут ютиться рядом на книжной полке человека чувствующего. Более того, сетовал он, почему не-художественную литературу покровительственно определяют в терминах ее противоположности? Разве это не то же самое, как если бы мы говорили, что фрукты – это не овощи? Или, на тот случай, если мы не успели догнать его мысль, если бы мы говорили, что овощи – это не фрукты?
Художественная литература, отвечал я, это Высшая Литература. Не-художественная литература – лишь шлак на злате дурака (чтобы это ни означало, просто мне нравится как это звучит). Он не вполне улавливал о чем я. Вот что, сказал я, художественная литература, а под этим я естественно подразумеваю искусство вообще, – это норма, басовая партия, золотая середина, меридиан, северный полюс, северная звезда, полярная звезда, магнит, магнитический север, экватор, beau ideal[60], высшая степень, компендиум, предел возможного, падающая звезда, комета Галея, звезда Востока. Это и Атлантида, и Эверест. Или, специально для Стюарта, это белая разделительная полоса посреди дороги. Все прочее – побочные детали: светофоры, камеры наблюдения, которые выскакивают в вашем retroviseur.