Тут огонь коснулся рубашки сестры и стремительно охватил ее лицо и волосы. Меня объяли ужас и безумная паника. Я помню черный дым, крики заметивших нас снизу людей, вопли, полные муки… Наконец сестра сумела отбросить мои руки, ее тело перевалилось через заграждение, и на мгновение я увидела – она парит в воздухе с простертыми к небу руками, словно в беззвучной мольбе. Я замерла на месте, а в мои колени будто вонзились острые гвозди. Я не могла пошевелиться, только услышала громовой раскат и увидела пронзившую небо яркую молнию, но это была всего лишь галлюцинация. В тот день небо было ясным. На крышу прибежали люди, и меня отправили в больницу.
* * *
После ночи у Миру Юн показалась менее разговорчивой, но она вдруг неожиданно спросила меня, где я был, когда сестра Миру сгорела заживо.
Мы приготовили суп с лапшой на кухне у Юн, поели и вышли на крышу. Положив локти на бетонное заграждение, мы глядели на высокую, переливающуюся яркими огнями телебашню Намсан в отдалении. По пути из университета домой Юн спросила меня, не хочу ли я приготовить суп с лапшой. «Ты хочешь суп?» – спросил я, и она кивнула в ответ. Суп из лапши я иногда для нее готовил. Карликовая пальма на столе немного подросла. Юн сидела за раздвижным столиком, подперев подбородок рукой, и смотрела, как я наполняю водой кастрюлю и ставлю на плиту. За приготовлением супа я вспоминал нашу жизнь в доме вместе с Миру и ее сестрой Мире. Вот я разлил суп по тарелкам, но Юн не притронулась к еде. Она принялась перекладывать лапшу из своей миски в мою. «Ты ведь сказала, что хочешь лапшу!» Она мрачным голосом ответила, что потеряла аппетит. Я съел почти всю лапшу. Потом мы вышли на крышу взглянуть на огни города, вот тут она спросила, где я был, когда умерла сестра Миру. Мое сердце упало! По непонятной причине я вдруг выпалил: «Ты знала?» Она ответила, что и представить себе не могла, что та Юн Мире и есть сестра Миру. Я не мог заставить себя спросить, знает ли она – руки у Миру обожжены, потому что она ухватилась за объятую пламенем сестру. Но Юн, похоже, прочитала мои мысли и добавила, что знает от происшествии. Между нами повисла тишина. Я почувствовал нехватку воздуха и хотел коснуться руки Юн, но она отодвинулась. В этот момент я вдруг понял, что всегда втайне надеялся, что они не станут подругами. Огни города отбрасывали блики на лицо Юн. Она не понимала, как такое могло произойти? Ее лицо помрачнело. Казалось, боль Миру передалась и ей. «Как такое могло произойти?» Часто я сам себе задавал этот вопрос. Иногда наедине с собой я кричал во весь голос: «Почему?», «Как такое могло произойти?». Исчезнувший друг Мире, скорее всего, мертв. В конверте, который Мире вручила Миру, оказалась вся информация о поисках. Вероятно, она поняла, что он уже никогда не вернется, поэтому ей предстояло смириться с тем, что произошло, и она решилась на ужасное. Она написала, что в тот момент, когда он должен был ужинать с нами, ее друг зачем-то сел в поезд с какими-то незнакомцами, явившимися в колледж, чтобы найти его. После смерти сестры Миру принялась разыскивать ее друга, и я присоединился к ней. Именно тогда я узнал, как много людей внезапно исчезает, и они уже никогда не возвращаются. Эти люди погибали в автокатастрофах, кого-то находили на земле с проломленным черепом, а чье-то распухшее тело обнаруживали в коллекторе за городом, где этому человеку нечего было делать. Юн воскликнула: «Я не знаю, что ей сказать и что мне сделать! Мне было больно даже слышать об этом, но Миру… Миру!»
Юн дважды произнесла ее имя и умолкла. И до моего ухода она не произнесла больше ни слова. Я вышел после полуночи и в одиночестве стал спускаться с горы, вдруг услышал, как Юн окликнула меня, торопливо сбегая вниз. Я обернулся, а она бросилась мне в объятия и попросила не уходить. Я чувствовал, как бурно вздымается ее грудь, прижимаясь к моему телу. Я понял – она плачет, потому что ворот моей рубашки намок. Мы еще долго стояли в темном переулке, не в силах пошевелиться.
Миру спросила: «Мы сможем жить вместе, как раньше, правда? Вместе с Юн?» Я впервые услышал, как Миру называет Юн по имени. После той ночи они перестали быть друг для друга Юн Миру и Чон Юн, а стали просто Миру и Юн. Но в то время как лицо Миру стало казаться более живым, лицо Юн словно помертвело. Я спросил Миру, действительно ли она хочет, чтобы мы жили втроем? «А Юн согласна?» Она кивнула и ответила, что ждет решения Юн. «В том доме?» Она снова кивнула и вопросительно посмотрела на меня, и я воскликнул: «Если ты пообещаешь больше не искать его, я согласен на это!» Она тихо пробормотала: «Юн будет искать его вместе со мной», опустила голову и закусила губу, не желая смотреть мне в глаза. Она словно спрашивала: «Неужели ты уже забыл о Мире?» Если бы только я мог забыть! И хотя мы постоянно искали его, я знал – его уже давно нет в живых. И Миру тоже наверняка знала об этом. Разве она не чувствовала то, что чувствовал я? Когда ее сестра облила себя бензином и подожгла, она обвинила всех нас в странном исчезновении своего друга и в его необъяснимой смерти. Она превратилась в пылающий факел. При одной мысли о ней я ощущал невыносимый жар, опаляющий мое тело. Словно сам сгорал в ярком пламени. Если я испытывал такое, то что чувствовала Миру, на глазах у которой сгорела родная сестра? Мире, должно быть, горела как вечный огонь в жизни Миру. Неужели у нее не осталось другого выхода? Мои гнев и обида на ее сестру не знали предела. И хотя ее отчаяние наполняло мое сердце невыносимой болью, я считал – она не должна была сделать так. Я спросил Миру, неужели она хочет, чтобы Юн страдала, как и мы, но она лишь ответила: «Что значит – как мы?» – «Взгляни на меня! – завопил я. – Ты считаешь нас нормальными людьми? Посмотри на себя! Ты совсем о себе не заботишься!» Я обращался больше к самому себе. После того как ее сестра сгорела заживо, мы с Миру махнули на себя рукой. Если бы не Юн, что с нами стало бы? В этот момент я чувствовал себя так, будто сижу взаперти в темнице.
Боль Мире день за днем гнала ее на поиски пропавшего друга, а потом эта боль передалась и мне. Судя по всему, Мире узнала об исчезновении множества других людей. То же самое произошло с Миру и со мной, когда мы продолжили поиски уже без нее. Почему друг Мире, который собирался прийти к нам на ужин, а затем скрыться вместе с другими членами своей организации, вдруг неожиданно сел в поезд с какими-то темными личностями? Кто-то сказал, что его видели на острове. Но даже Миру знала – человек, которого нашли на острове, оказался не тем, кого мы искали. Мире, вероятно, тоже ездила на остров. Она, должно быть, узнала – это не он, но не могла стереть из памяти вид безжизненного тела, плавающего в океане. Не могла забыть человека, который упал со скалы и разбил голову об острые камни. Других людей находили в водосборном бассейне, их легкие, почки, селезенка, печень и даже сердце кишели планктоном.
Теперь на прогулки по городу нас вдохновлял Водопад, а не Юн. В тот день мы отправились с ночевкой к крепостной стене в компании с Водопадом и профессором, Юн пришла с молодым человеком. Она объяснила, что это друг ее детства, который приехал ночным поездом без предупреждения, потому пришлось взять с собой, а зовут его Дэн. Парень молча слушал, как Юн представляла его нашей компании, а затем поприветствовал нас. «Через неделю я ухожу в армию, – сказал он, – и вот приехал в город повидать Юн». Вероятно, Юн не знала о его предстоящей военной службе. Ее глаза округлились от удивления, а мы решили немного подшутить над ним: «У тебя уже есть свое оружие?» – «Оружие?» – «Да, твой личный М-16?[15] Постой, ты хочешь сказать, что собираешься в армию и еще не приобрел оружие?» – «А я разве должен?» Дэн выглядел таким озабоченным, что даже профессор и Миру покатились со смеху. Только Юн не смеялась. «У тебя должно быть оружие. Лучше тебе прямо сейчас пойти и приобрести его. Я знаю место, где можно спокойно приобрести отличный пистолет. Хочешь, подскажу, как туда добраться?» Все остальные тоже принялись подшучивать над Дэном, и каждый вставлял свои комментарии. Ему объяснили, какое оружие следует приобрести, чтобы его хорошо встретили в армии, в каком магазине можно подешевле приобрести пистолет. Даже профессор посоветовал ему положить патроны в коробку для ланча, которую он взял с собой. Дэн все принимал за чистую монету, в ужасе глядел на нас и повторял: «Неужели? Неужели?» Но когда он, наконец, понял, что мы шутим, его лицо засияло, он расхохотался и воскликнул: «Хорошо, я сам найду себе оружие. Убедили!»
Во время пути к крепостной стене я то и дело оглядывался на Юн и Дэна. Даже Миру, ни на шаг не отходившая от профессора, тоже время от времени оборачивалась и смотрела на них. Похоже, говорила только Юн, а Дэн лишь молча ее слушал. Я слышал, как она спросила его: «И как ты справишься с этой подготовкой? А что, если ты наткнешься на паука?» В ее голосе прозвучало беспокойство. Что за паук? Меня разбирало любопытство, но их голоса стали едва различимыми. Я удивился и обрадовался, что есть человек, с которым она чувствует себя так легко и свободно.
Но вместе с тем это немного взволновало меня.
Коричневая Книга – 7
Глава 8
Маленькая одинокая лодка
«Юн!
Я думал, что не стану никому писать, пока не закончу свою армейскую службу. Но вот я пишу тебе, поэтому могу с уверенностью сказать: мое первоначальное решение было абсолютно бессмысленным. На чистом листе бумаги я сначала написал Чон Юн, затем просто Юн, а потом еще раз десять метался между Чон Юн и Юн. И вот теперь я написал просто Юн и долгое время вглядывался в твое имя. Почему мне не хотелось писать? Это выглядело так, будто я, не будучи солдатом, вступил в ожесточенную битву с желанием не писать тебе. Сестра сообщила мне – ты просила у нее мой адрес. С того момента я каждый день ждал твоего письма. Не ответа на мое письмо, а письмо, которое ты первая написала бы мне.
Всех людей за пределами военной базы мы называем „гражданскими“. Другими словами, ты – из гражданских, а я – солдат. Если бы я решил не писать никому по ту сторону военной базы только потому, что захотел бы жить исключительно как солдат, ты наверняка посмеялась бы надо мной. Но пока я прохожу службу, хочу быть настоящим солдатом. Здесь я нашел для себя убежище. Я хотел забыть о мягких чертах своей личности, принадлежавшей обычному обществу, и провести здесь свои дни, закаляя силу духа, подчиняясь суровой дисциплине и усердно занимаясь тренировками. Я приехал в город повидать тебя, прежде чем отправиться сюда, потому, что решил не писать тебе во время армейской службы. Но моя воля еще очень слаба.
Мне понадобился почти год, чтобы понять – мои чувства к тебе не поддаются силе воли. Боюсь, в письме я могу попросить тебя приехать навестить меня. Но если я и в самом деле напишу такое, не слушай меня и не приезжай. Я даже своим родственникам запретил приезжать сюда, не хочу видеть здесь никого из гражданских. Это сущая правда. Даже когда я вступил в армию и получил свою первую увольнительную, то продолжал „угрожать“ маме и старшей сестре. Сказал, что уйду в самоволку, если они здесь появятся. Я решил непременно добиться успехов в учебной стрельбе, получить в награду увольнительную и приехать к ним в гости. Но я не сдержал это обещание. Я ел рисовые пирожки, которыми меня угостил парень, получивший награду вместо меня. Положен ли отличному стрелку внеочередной отпуск? Я представляю, как ты смеешься и просишь меня перестать шутить. Но, Юн, я действительно нашел себя здесь. Я отличный стрелок.
Юн!
Я снова вывожу твое имя на листе бумаги и долго смотрю на него. Я часто думаю о твоих друзьях, с которыми познакомился в тот день. Очень рад, что рядом с тобой есть такие люди. До того дня я не мог себе и представить, что когда-нибудь удастся познакомиться с профессором Юном. О нем я знал по книгам. Вы все казались мне такими прекрасными! Он держится как-то строго, но от него исходит теплота. Завидую, что у вас есть такой учитель. Возможно, причина, по которой я укрылся здесь от общества, заключается в том, что у меня нет таких друзей, как у тебя. Я почувствовал себя так, словно слился с твоим „ты“ и превратился в „мы“. Долгие часы прогулок вместе с твоими друзьями вдоль крепостной стены в городе были похожи на сон. Я никого не жду, Юн, но мне так хочется снова очутиться в той ночи с тобой и твоими друзьями в палатке, которую вы бесстрашно поставили около крепостной стены, хотя все прекрасно понимали – это запрещено. Прекрасные незабываемые воспоминания помогут мне, пока я буду проходить службу в армии. И то чудесное время в доме, где ужинал вместе с тобой, Миру и Мен Сё на следующий день, наверняка навсегда останется в моей памяти. Чья это была гитара? Песни, которые мы пели вместе. Только подумать, я провел несколько дней в доме у людей едва знакомых. Я и не подозревал, что способен на такое. Почему этот дом пустует? Помню удивленные глаза Мен Сё и Миру, когда на следующее утро они увидели, что мы выпололи все сорняки во дворе. Иногда я думаю, а было ли все это на самом деле? И хотя я впервые оказался в том доме, не сомневаюсь: с легкостью мог бы найти дорогу туда и не потеряться. А значит, все это произошло со мной в реальности. Я счастлив от чудесно проведенного времени вместе с тобой. Не могу поверить, что только сейчас решился рассказать тебе об этом.
Интересно, Миру по-прежнему записывает все съеденное? Я подшутил над ней, сказав: если она и дальше будет так горбиться, то в старости у нее вырастет настоящий горб. Она и сейчас так ходит? Как-то ночью, когда мы все вместе ночевали в доме, я проснулся и вышел попить воды. На столе я заметил дневник Миру и украдкой заглянул в него. Раньше я никогда не видел таких дневников. И это вполне естественно. Ведь раньше я не встречал человека, который, не жалея времени и сил, записывал каждый съеденный кусочек. От этих просмотренных записей о ежедневной еде в течение многих лет я почувствовал себя очень странно. Чем дальше я читал, тем больше простые записи стали напоминать мне стихи. Все это было похоже на стремление человека доказать – он существует в этом мире. Она словно олицетворяла собой ту еду. Время от времени в дневнике попадались записи о том, как она жадно набрасывалась на пищу. И каждый раз мне делалось не по себе. Между записями о еде мне попадались истории, которые вы сочиняли втроем. Мне вдруг показалось – я украдкой заглянул в веселые и беспечные дни, когда вы так проводили время втроем, в ваше неизвестное мне прошлое. В этот момент в кухню зашла Миру и заметила, что я читаю ее дневник. Однако, в отличие от меня, она нисколько не смутилась и не удивилась, а восприняла это вполне спокойно. Она даже спросила меня, кто из вас троих интереснее пишет. Но при чтении дневника я не задумывался о качестве написанного. Меня восхитило, как удивительно сочетались и гармонировали между собой эти три разных почерка, поведавших вашу общую жизнь. Будет ли преувеличением отметить: хоть каждый из вас написал что-то свое, в этих перепутанных записях чувствовалась общая успокаивающая и обнадеживающая интонация? Когда я предложил ей нарисовать картину на полях, она предложила сделать это в следующий раз, когда снова соберемся вместе. Иногда я вспоминаю об этом обещании друг другу за столом в кухне пустого дома посреди ночи. Этот день непременно настанет. Когда-нибудь. Когда-нибудь мы снова встретимся, и я нарисую картины на полях ее блокнота, где вы втроем сочиняете свои истории.
Юн!
Я и представить не мог, что увижу тебя в зале ожидания учебного центра со сборником стихов Эмили Дикинсон в руках. Когда ты крикнула мне издали: „Дэн!“, я подумал, что мне померещилось. И ты была не одна, а в компании Мен Сё, Миру и даже кошки Эмили. Ты возникла передо мной как раз в тот момент, когда я пребывал в ужасном настроении и окончательно обессилел, стараясь не допустить приезда мамы или сестры в военную часть. Мне делалось плохо при мысли, что кто-то увидит, как я ухожу. Я не желал просовывать руку в окно машины и махать кому-то на прощание. Я даже голову побрил лишь перед поездкой в часть. Вы стали первыми знакомыми мне людьми из внешнего мира, увидевшими меня с бритой головой. Мне было стыдно. Я вспоминаю лицо Мен Сё, когда я спросил, зачем вы приехали, и он ответил: „Это была моя идея, Дэн!“ Лицо старшего брата. Спасибо тебе, что привезла Эмили и дала мне возможность подержать ее на руках. Ведь в те несколько дней, что я провел с вами в том доме, я так и не взял ее на руки. Я чувствовал себя неуютно, всякий раз стараясь избегать ее. Раньше я никогда не прикасался к кошкам. Она была теплой. Я до сих пор помню это ощущение. Если бы я знал, что кошки такие теплые и мягкие, то не выпускал бы ее из рук все время, пока был в том доме. Я сожалею об этом. Ты настаивала, чтобы я взял сборник стихов, даже когда я объяснил, что это не разрешено. Но ты убеждала меня где-нибудь спрятать книгу. Не удивляйся. В данный момент книга у меня в руках. Я подложил ее под письмо, которое сейчас пишу тебе. Когда я закончу службу в армии, я расскажу, как мне удалось сохранить стихи все это время. Это станет моим армейским подарком для тебя.