Бог собирает под свои знамёна только достойных сынов, - говорили наставники, провоцируя на малодушие новобранцев.
Кое - как, отбегав свои нарезанные круги, Шота, под вечер еле добрался до своего шатра, где его ждали, друзья и скудный ужин.
-Мы слышали, как тебе говорил паук;- успокоил
Его Анри.
-Не поддавайся на его провокации, - предупредил Колла.
-Он тебя нарочно, провоцирует, ты разве не догадываешься.
-Он допровоцируется, - зло бросил Шота,
принимая из рук Анри глиняную миску с гороховой похлёбкой, в которой плавали куски мяса.
-Что это? - достал он кусок мяса, обжигая пальцы.
-Это мясо Шота, - с улыбкой проговорил Анри,-
-Ты разве в первый раз видишь мясо?
-Нет, я не буду, есть,- отодвинул он миску.
-Я не отпрыск богатых родителей, у меня нет любящих Лордов дедушек, и бабушек чопорных
графинь. И если я не совсем ещё воин армии христовой, то по крайне мере рыцарь, и посвящён, теми, которые нечета каким - то паукам.
И если я не могу, достойно, обучатся, то я по крайне мере участник двух рыцарских турниров,
где не был победителем, но и не стал побеждённым. И если завтра, этот мерзкий паук,
не заткнёт свою пасть, я вызову его на поединок,
- рассвирепел он.
Приятели молча, зажимали рты, прыская от внезапного хохота.
- Ну, тогда тебе тем более надо есть, чтобы набраться сил; - почти родительски с теплотой решили они.
- Послушай нас, ешь. Мы тебе зла не желаем. А то, что похлёбка с мясом, так это ему скажи спасибо, - указал Анри на Колла.
-Не мне, а небольшой серебряной монетке, - пошутил Колла.
-А теперь, давай мы осмотрим, твою ногу, и что нибудь придумаем, - заверили они, приготовив заранее купленное им за ту же монетку, чудодейственный эликсир.
Палец опух, нога раздулась, и была синей.
- огнём горит,- потрогал Колла.
-Надо вскрывать,- определил, Анри, доставая, небольшой нож.
Шота заметил, на треноге над очагом, в небольшом медном котелке, кипятилось вино.
Шота ощущал его пары, и какое - то боязливое чувство, прошло по коже, от чего стал неметь язык, и похолодели руки.
-Ты готов, - спросили они его.
Шота понимал, то, что они хотят сделать,
Это единственный шанс сохранить ногу и выжить.
-Да, - кивнул он, сжимая шерстяной плед.
-Возьми это, - Анри протянул короткое сандаловое древко рукояти кнута.
-Крепче зажми между зубами, не смотри,
думай о чём - то хорошем.
Резкое ощущение боли, на миг отняло сознание,
И он провалился в темноту пропасти.
4
-Не пустит матушка настоятельница, - то и дело талдычил проводник, плетясь за измученным рысаком шевалье.
-Да угомонись ты, - пинал его ногой Шота.
- Слушай я тебе не командир, а ты мне не починённый; - подъехал к нему, отставший на какое - то время Анри.
Но если ещё раз хоть вякнешь, то я тебе так припечатаю между глаз, что всё поймёшь без толмача. Проводник, побледнев, отпрянул, некоторое время, идя молча.
-Вразумительно Анри,- улыбнулся шевалье.
Толи молитвы и впрямь были услышаны богом.
Толи кто другой более весомый помолился за них. Но только к утру дождь стих.
Гроза угомонилась. И только тяжёлые, пунцовые тучи, серыми лохмотьями сползали с макушек остроконечных вершин.
Чтобы потом опять уползти вверх, группируясь там, создавая новый грозовой фронт.
К утру небо как бы разверзлось, и с небес, будто через прореху рваных туч, полился огромный
сноп солнечного света, на глазах осушая землю.
Луч, посланный с неба, бил аккурат в то место,
где на вершине базальтовой скалы, вдруг вырос будто мираж, монастырь.
- Не пустит матушка настоятельница, - упорно утверждал проводник.
-А вот и пещера, - радостно указал он, на огромную впадину в скале.
-Здесь не все, но большинство могут спокойно поместиться.
Да и хворост здесь по всюду после бури валяется, так что можно будет развести костры и спокойно, обсушиться, перед дорогой.
Он упорно доказывал неизвестно кому - то, не замечая, что говорит впустую.
Его уже никто не слушал. Все проходили мимо и их взоры были устремлены вверх, где на базальтовой скале, будто из лучей встающего солнца высвечивалась, божественная обитель.
-Матушка настоятельница!;- прервала молитву хромая прислужница сестра Хевронья, старая проворная шушера, в серой вытертой хламиде.
На пеньковом канате, служившей ей кушаком,
позвякивала массивная связка ржавых ключей.
-Матушка настоятельница, там, внизу у подножья ворот собралось целое войско, - с тревогой в голосе оповестила сестра Хевронья.
-Как они одеты? Сколько их?; - насторожилась настоятельница.
- Они упоминали слова связанные с аллахом?
-Я не знаю матушка, там темно внизу то.
Да и выглянуть боюсь, не дай бог стрелу пустят;-
С тревогой в голосе отвечала та.
- Не говори больше ни кому; - предупредила Пелагея сестру.
- Не пугай сестёр, пусть молятся в неведенье.
Пойдём, посмотрим, кто бы это мог быть?
По затемнённой, потайной лестнице, освещая путь зажжённым факелом, взятым со стены, взобрались к стенным зубцам.
Внизу у подножья скалы в раннем утреннем тумане, виднелись очертания всадников.
-Кто бы это мог нарушить, святой покой обители? - раздался властный голос со стены.
-Матушка! - послышалось снизу.
-Впустите нас, ради господа бога нашего,
хотя бы на время обсушится, и принять горячую пищу. Мы согласны на щедрое пожертвование; - раздавалось снизу.
-А это кого нас?- послышалось со стены.
Сказанные слова казалось провалились вниз,
Уйдя в тишину утреннего тумана.
И только спустя время послышался ответ..
-Мы из святого воинства христова. Возвращаемся с дальнего похода, под лоно церкви нашей. Дабы собраться с силами, и заручится духом, на новый поход в святыню нашу. Дабы защитить гроб господа нашего от
надругательства мавританских варваров.
- Так вы господа Тамплиеры? - раздался сверху тот же голос.
И не дождавшись, ответа на первый вопрос, последовал второй.
-А кто является вашим командиром отряда?
Назовите несколько имён из числа общеизвестных, чья слава. - послышалась пауза будто на верху, кто -то проглотил язык.
- Живых, здравствующих, или павших во славу господа нашего? - послышалось снизу.
-Ох уж это любопытство; - скрипя зубами, прохрипел Колла, слушая неуместную перепалку. Судорожно сжимая эфес меча.
- Ещё немного вопросов от этих матушек сов, и я прикажу штурм.
- Заодно посмотрим, хорошо ли укреплены стены этой обители: - добавил Анри.
- не богохульствуйте у меня, на всё воля божья;- запротестовал шевалье. И помолчав мгновенье
Крикнул.
-Меня зовут Шевалье де Бриньон. Это вам говорит о чём то?: раздался его голос уносясь вверх. Обращая слова свои, толи к ушам матушки, толи самому господу.
- Мой старший брат Валуа де Бриньи, погиб от кривой сабли в руке неверных. Дабы вы здесь спокойно спали, ели и молились заступницы нашей, святой богоматери деве Марии. Уж она бы не оставила истину верующих, без крова над головой и горячей пищи.
Наш наставник епископ Стефан Кофт, был распят на кресте, замучен подобии господа нашего, продолжать дальше называть, имена?-
Почти кричал он вверх.
- Достаточно, хватит братья, мы немедленно вам откроем; - послышалось сверху.
Внизу в редеющем тумане возродилась тишина,
Казалось, войско, испарилось. Все смотрели на командира. Такого дара убеждения, они встречали впервые. И лишь спустя мгновение, раздалось постукивание боевых мечей о щиты,
подобие Римских легионеров. И тихое перерастание в грозный морской прибой послышалось в тишине утра.
-Де Бриньи, де Бриньи, де Бриньи; - повторяли голоса сотен рыцарей.
-Де Бриньи, де Бриньи; - вторило, отражаясь, эхо, уходя в расщелины, горного тумана.
-Что с вами матушка? - задавала вопрос сестра Хевронья, смотря на настоятельницу. Видя, как подкашиваются её ноги. По бледным щекам матушки, еле заметным всполохом выступал румянец. Затем потекли слёзы.
- Прикажи открывать Хевронья.
Открывайте сёстра! - приказала она, спускаясь со стены.
- Примем гостеприимно воинство Христово.
Готовьте трапезную, - послышались приказы.
- Запрет на чревоугодие и уныние на время отменяется, - сказала она подоспевшим сёстрам,
Едва заметно улыбаясь кончиками губ.
Послышались шушуканье, шуршание сутан.
Руки сами потянулись вверх, поправляя головные уборы. Раздался звон глиняной посуды. Массивные засовы с лязгом стали открываться. И через образовавшийся проход в скале, через мост, приведённым в действие невидимым подъёмным механизмом. По двое, в ряд стало заезжать, рыцарское войско. В туниках
Одетых поверх боевых кольчуг. Красные санитарные кресты, которых выглядели в эту минуту, особенно праздно.
-Хвала! Хвала! Господу нашему!
Хвала воинству господнему, вставшему на защиту гроба господнего! - шептали уста, взволнованных сестёр.
Два друга.
Сегодня главный гребной канал, в Венеции выглядит несколько празднично.
Пробудившееся недавно солнце, заглянув сюда утром, зажгла стёкла в зданиях. И они словно зеркала стали пылать, отбрасывая свой пожар, чтобы охладить его в водной ряби гребного канала.
Спящие гребцы пробудились на своих гондолах.
И словно грациозные цапли стали поправлять свои перья, ожидая клиентов, у входа центрального гостиничного двора.
Из вестибюля парадной, гостиничной таверны.
С иероглифами на вывеске, "Для жителей востока" вышли двое. Юноша в одежде господина, и пожилой слуга, в восточном халате,
Подпоясанным кушаком, где из-за пояса,
Украшенный искусной резьбой серебром по золоту топорщилась, кривой Дамасский клинок.
На голове слуги была чалма, от чего лицо, обрамляющее чёрной бородой, выглядело строго. Юноша напротив был одет в свободный
Европейский костюм, и с первого вида, напоминал скорее, тех людей которые управляли лодками.
Но если присмотреться, то можно было заметить расписной камзол, с кружевными рукавами. А на груди, жабо, работы венецианских белошвеек. Добротные туфли, с золотыми пряжками, весело скрипели, переходя в непрерывную игру, когда юноша ускорял шаг. И казалось что он идёт не по дощатой мостовой, а по первому морозному снегу, выпавшему утром.
И все сравнения ушли бы в сторону, если бы вместо обычного парика, на голове у юноши
Не была одета чалма, из тёмного муслина,
А в середине, не красовался большой рубин, с вправленным в него, бирюзовым пером неизвестной птицы.
Пройдя немного, быстрым шагом по дощатому
настилу, поверх щербатого тротуара, юноша резко остановился.
-Малик!;- послышалось сзади отстающего слуги,- прошу тебя ради Аллаха, не надо так торопиться, будто за тобой гонится банда кривого Хасана.
-Я же просил не ходить за мной; - с раздражением в голосе ответил юноша, сторонясь, давая проход молодым торговкам, в нарядных чепцах, спешащих с корзинами на центральную площадь базарного рынка.
Не понимая восточного языка, они лишь стрельнули, косо глазами на странных прохожих.
Причём одна стала шептать что-то на ухо другой.
-Мирзой! - обратился молодой человек к слуге
На чисто венецианском языке.
- я же просил тебя не говорить при людях, на нашем языке дабы не вызывать ненужных подозрений; - сделал он замечание слуге.
- О, Аллах! - вскрикнул слуга, поднимая глаза и руки к небу и опуская их одновременно на лицо.
Сводя их воедино, на конце чёрной бороды,
принимая смиренно спокойный образ послушного слуги.
Пройдя пол квартала, где улица сворачивает за угол ведя в тупик. Где за массивными кованными воротами, распахнутыми ещё с вечера. У раскрашенных в чёрно белую полоску зебры столбов, находилась, мастерская для ремонта лодок, юноша остановился.
В изумительно прозрачной воде, уходящий в глубину синим отливом. Играло время от время солнце. На гладкой поверхности качались лодки,
закреплёнными концами пеньковых канатов
к кнехтам.
-Мирзу, ты бы не мог не ходить сюда; - обратился юноша к слуге; - спрячься, где нибудь, а то неудобно перед друзьями.
-А что? впрочем, я могу и за углом погулять, или вообще сделать вид, что мы не знакомы.
Переходя на Венецианскую речь, ответил слуга. И не дожидаясь одобрения, уселся на крашеный кнехт, и как бы замер, тупо глядя на поверхность канала. Затем, достав из полы халата, маленький коврик. Расстелив его на дощатой мостовой, встав на колени, начал молится, произнося не громкую молитву. Проходил второй период после утреннего намаза.
-У Алла у Акбар! У Алла а у Акбар!;- Слышалось со стороны, молитвы Мирзу.
Не прошло и минуты, как на территорию мастерской с противоположной стороны подошёл ещё один юноша. Одетый почти так же как первый. Только вместо чалмы, на его голове, соломенными буклями красовался напудренный парик. И вместо изящных пары туфель, на ногах были стоптанные башмаки с медными пряжками.
-Доброе утро, Малик, поднял он свою трость для приветствия и засовывая её под мышку.
- Салам Алейском, Шота. - приветствовал Малик, будто озираясь по сторонам.
Шота невольно поймал его беглый взгляд и увидел как его слуга Мирзой совершая утренний намаз, стоя на коленях на маленьком коврике. Мирзой отвешивал поклоны лицом своим повернувшись к востоку, где поднимающееся из - за домов утреннее солнце слепило глаза.
-Я смотрю, ты как всегда в окружении, нянек? - подколол Шота. И по красивому его лицу, пробежала тень кривой усмешки.
Малик промолчал.
-Цвинь, Цвинь,- раздалось щебетание трясогузки.
И через секунду она уже неслась прочь, то взлетая то опускаясь над тихой гладью гребного канала. Небольшая стайка ласточек, будто спустилась с небес. Пролетая над водой они едва коснулись воды, и так же стремглав взметнувшись в верх прицепились к фрамугам окон, продолжая кропотливую работу, над недостроенными гнёздами.
Снизу канала у самой воды, послышался всплеск вёсел, и к причалу неслышно, причалила гондола с весёлой кампанией молодёжи.
Четверо юношей и две привлекательные девушки, поднялись по шатким ступеням, на помост причала. По каменным, уходящим к воде ступеням. Поднялись на дощатую мостовую. Направляясь к мастерской для конопатки лодок.
Впереди компании шествовали два крепких юноша, бросаясь идентичностью зеркального изображения. Так походившим друг на друга, и отличавшимся друг от друга если только левым и правым положением или арабскими цифрами один или два. Причём преставление их местами не имело ни какого значения. Это были два красавца, с горящими как угли глазами. С загорелой и смуглой кожей испанских, донов или Мексиканских Мачо. Остальные двое имели не приметный вид, и отличались друг от друга если только комплекцией и ростом.
Один из них, что поменьше, был крепко посаженный малый, и походил на небольшую строительную кувалду каменотеса. А другой был наоборот, высокого роста. И из за этого казался неуклюжим словно весло гондолы. К тому же он был немного подслеповат и из под маленьких и слегка суженных глаз его, сверкали от солнечного света окуляры очков с тёмными стёклами. Очки были последнего новшеством. Входя в обиход, своим удобством уже начали вытеснять пенсне, монокли и лорнеты.
Чуть поодаль, стояли две барышни. С виду знатные, по пышным платьям, пошитым из Генуэзской парчи. И дорогими украшениями на ушах и шеи.
-Да! Малик, я чуть было не забыл представить вас; - спохватился обескуражено Шота. И беря девушек, чуть касаясь за их пальчики в белоснежных перчатках, слегка подвёл их поближе, представляя их.