20. Где-то в середине марта мне сообщили об аресте Олега Лалетина. В штаб звонил его адвокат. Подробности мы не узнали, знали лишь то, что он был задержан с оружием. Большого беспокойства это задержание во мне не вызвало. В истории партии уже были и аресты и задержания и массовые аресты, как в г. Севастополе, когда 15 человек были арестованы. Приехав в конце марта в Нижний Новгород на пресс-конференцию я спросил у лидера нижегородских национал-большевиков Дмитрия Елькина, что он знает об аресте Лалетина. Он знал не более моего. Только его источником была мать Лалетина. Он знал ещё от матери чуть больше, что Лалетина переводят в следственный изолятор ФСБ в Москве. Это был первый случай, когда член НБП попал в Лефортово. Было неприятно, но опасности для организации и для себя я не чувствовал.
Замечу, что два эпизода произошли почему-то в Башкортостане. Примерно в то же время в редакцию «Лимонки» пришло письмо от национал-большевика Юшкова Олега Ивановича, из-за решётки. Он писал, что у него «нашли» 0,5 грамма опия на территории Татарстана по дороге в Нижний Новгород, и что он только что переведён в Казанский централ. «Эдуард Вениаминович, это подстава! Помогите!» – молил Олег из-за решётки. Руководитель нашей Региональной организации в г. Чайковский, Пермской области Олег Юшков был способный, чёткий, крепкий парень. Хороший организатор. Наркотиков он не употреблял. Я ему верил. Одновременно было непонятно, зачем ему подбросили наркотики. С какой целью?
Отгадка, ответ на вопрос пришёл внезапно уже в СИЗО, летом, когда во время одного из допросов следователь предложил мне ознакомиться с содержанием бюллетеней «НБП-ИНФО». Внимательно просмотрев их, я обнаружил, что только три материала в бюллетенях подписаны (есть ещё интервью адвоката Беляка, но Беляк и адвокат, и не член партии). Есть лишь три автора назвавших себя: это я (автор как бы введения или предисловия в №1), Аксёнов (он делился опытом распространения газеты «Лимонка») и …Юшков. Олег подписал в 2-ом номере НБП-ИНФО небольшую статью на тему «Как законтачить с рабочими». То есть, несмотря на то, что уголовное дело №171 было открыто официально только в конце марта, ФСБ уже 1 марта произвела первый арест по делу. Вероятнее всего хотела прощупать наугад, вдруг расколется.
Не добившись от Юшкова нужных показаний, его осудили на три года условно и выпустили. Местонахождение его в настоящее время не известно.
21. Я уже опаздывал на Алтай вовсю. Заметённые снегом там сидели без денег и без продовольствия мои ребята. Дозвониться в село Банное, где есть только один телефон, я не мог, линия по зимам бывает всегда разрушена тяжестью снега. Вот-вот должно было начаться таяние снегов на Алтае. И тогда уже на пасеку не проберёшься ни на каком транспорте. Но уехать из Москвы я всё ещё не мог. Оставались какие-то мелкие дела. (Даже 26 марта мне пришлось ехать в Нижний Новгород). Потому я попросил Сергея Аксёнова поехать вперёд на Алтай и дал ему денег. Он должен был купить продовольствия и привезти его на пасеку. Аксёнову я всегда доверял, он был нашим главным бухгалтером именно по причине честности и принципиальности, и по тем же причинам он был учредителем газеты. (Кстати говоря, в конце апреля кончался договор об аренде пасеки Пирогова).
В последние дни марта, уже после отъезда Аксёнова, Акопян неожиданно изменил своё решение, и объявил, что едет со мной. Поэтому из Москвы мы выехали в плацкартном вагоне втроём: я, Шилин и Акопян, присоединившийся к нам на вокзале. Изменение в настроении Акопяна было вызвано дополнительным давлением на него ФСБ. Какие-то средства давления очевидно существовали. Вероятнее всего бумаги, конфискованные у него летом.
30 марта 2001 года, поздно вечером в г. Новосибирске на перроне ж/д вокзала нас встречал целый взвод милиционеров и оперативников. В поезде с нами также приехали по меньшей мере двое. Нам сообщили, что нас хотят обыскать в рамках операции «Вихрь-Антитеррор» и провели в помещение линейной милиции в подземной части вокзала, где и тщательно обыскали в присутствии видеокамер. Ничего инкриминирующего не нашли. Почему-то сфотографировали, как преступников, держащими некие четырёхзначные номера на уровне груди. Я был уже уверен, что нас арестовали. Вёл обыск человек, представившийся офицером ФСБ.
22. В тот же день, 30 марта, когда нас обыскивали в г. Новосибирске, в Москве в помещении партии уже шёл обыск. Машина ФСБ работала на полную мощность. Если последние годы нами занимались офицеры генерал-лейтенанта В.В. Пронина, то теперь нами занимались ещё и люди генерал-лейтенанта Балашова – следственный отдел ФСБ. Впрочем, они уже некоторое время работали вместе с Управлением по борьбе с терроризмом и политическим экстремизмом 2-го департамента ФСБ. Иначе как объяснить удивительную скорость, с которой заурядное для нашей дикой страны дело, о задержании в поезде пацана с двумя автоматами Калашникова и двумя рожками к ним, перешло вдруг 15 марта в четыре дня(!) в ведение следователей ФСБ по особо важным делам? Обычно такими ничтожными делами занимается милиция. А уже 20 марта (замечу, что последующая партия оружия, а с нею Карягин, Пентелюк и Силина задержаны только 24 марта) создана целая бригада следователей ФСБ. Это по поводу двух автоматов, изъятых у выпускника театрального училища г. Нижний Новгород. Бригада: двенадцать человек на одного пацана! 12 офицеров! Зачем? Что можно выжать из этой истории, даже если он признал, что он член НБП? Он ведь не показал ни тогда, ни потом, что его послал Председатель партии Э. Лимонов. И как следователям по особо важным делам ФСБ стало известно об аресте линейной милицией пацана, театрального художника, где-то на территории Башкирии? Что, у линейной милиции в обычае рапортовать следователям по особо важным делам в Москву, каждый раз, когда они ловят пацанов? Да тонны оружия конфискуются ежедневно в России! И задерживаются владельцы оружия. Все эти вопросы, однако, снимаются немедленно, и я для себя их снял, после ознакомления с 4-ым томом уголовного дела №171. Там на листе 124 есть документ: разрешение судьи Московского Городского суда от 4 января 2001 года (представлена копия документа и поверх печатного ноля, в дате 2000 год, стоит вписанная на место ноля единица. Так что следует ещё ознакомиться с оригиналом. По моему мнению, год подделан. Это же не квитанция о сдаче белья в стирку). Разрешение о том, что по просьбе Пронина В.В., начальника управления по борьбе с терроризмом и политическим экстремизмом, она (судья) Куличкова, разрешает «Проведение оперативно розыскных мероприятий по адресу: Калошин пер, д.6/8, кв. 66, сроком на 180 суток». Судья выдала своё разрешение, основываясь на просьбе Пронина и на пояснениях офицера ФСБ Волкова, в разрешении упоминается, что Волков пояснил судье Куличковой. Прошу вызвать в суд судью Московского Городского Суда Куличкову, дабы выяснить, имелись ли, были ли предоставлены ФСБ достаточные основания для выдачи разрешения на оперативно-розыскную деятельность по месту моего проживания, и когда это было сделано.
Изучив аудиозаписи, пройдя через очную ставку с дающим против меня показания, Дмитрием Карягиным, я знаю, что следствие располагает многочасовой записью моих разговоров за весь день 16 февраля 2001 года, в том числе и записью разговора с Карягиным. (Которая, впрочем, ничего не доказывает, кроме того, что беседующие Карягин и Лимонов/Савенко всё время обращаются к каким-то бумагам, лежащим на столе). Из всего этого, из совокупности даже только тех многочисленных (40 аудиокассет) записей, которые следствие предоставило по уголовному делу №171 (все они сделаны до ареста Лалетина и тем более Карягина) возможно, придти только к одному выводу: ФСБ ожидала этих арестов. Следственная бригада в нетерпении была создана до факта преступления. Лалетин был арестован не случайно, за ним уже следили. Более того, следили уже за Карягиным, приехавшим в Москву. Карягину дали бесплатную взрывчатку неустановленные лица с военной выправкой неслучайно. Налицо по крайней мере подстрекательство к преступлению, создание благоприятных условий для этого со стороны ФСБ, короче говоря, провокация ФСБ.
23. 30 марта в Москве ФСБ провела обыск в штабе партии. Вечером того же дня в городе Новосибирске обыскивают троих: Савенко, Шилина и Акопяна. 30-го же марта в Москве происходят и первые допросы национал-большевиков. Допрашивают А. Тишина и некоторых других. 31 марта при невыясненных обстоятельствах в городе Электросталь, Московской области погибает майор Александр Бурыгин. Почему судьба распорядилась, чтобы он погиб в разгар обысков и допросов, он, имеющий самое непосредственное отношение к уголовному делу, которое возникает на глазах? Бурыгин был единственным военным среди нас, более того, майор запаса пограничных войск! Сверх того, человек, служивший некогда в Казахстане начальником погранзаставы. Человек, у которого мать до сих пор живёт в г. Талды-Кургане в Республике Казахстан. Человек, ездивший со мной на Алтай и именно в село Амур и село Усть-Кокса. Именно он и должен был заинтересовать ФСБ в первую очередь. Он и заинтересовал ФСБ, о чём он рассказал мне. (И не только мне. Есть ещё лица.)
Во время похорон родственники и друзья обратили внимание на деформированный нос Бурыгина и травмы в височной области. На лице следы не одного, но множества ударов. Тело было выдано родственникам на похороны без документов. Есть информация также, но она требует проверки, что вскрытия не было. Санитары, было, отказались перед родственниками одевать тело. Выяснилось, что кто-то приезжал в морг до родственников, осматривал тело и повздорил с санитарами. На похоронах присутствовали оперативники, не идентифицировавшие себя.
К этому следует добавить, что жена на похоронах была не в себе до степени, намного превышающей горе при потере мужа и кормильца, а подросток сын слишком долго, стоя у гроба, просил за что-то прощения у отца.
Основываясь на всех этих имеющихся у меня данных, я не мог поверить в присланное мне администрацией СИЗО письмо прокурора московской области Семченкова В.А. от 13.11.2001 года, в версию смерти Бурыгина, выраженную прокурором: «Согласно заключению судебно-медицинского исследования трупа гражданина Бурыгина его смерть наступила от острой сердечной недостаточности». 29.11.2001 года я обратился с письмом в генеральную Прокуратуру к Генпрокурору Устинову В.В. и попросил возбудить уголовное дело по факту смерти Бурыгина по признакам, предусмотренным ч.1 ст.105 УК РФ. Как меня уведомил 28 января 2002 года открыткой из Генпрокуратуры, прокурор И.М. Расулов, моё обращение направлено в прокуратуру Московской области.
Добавлю, что жена и сын Бурыгина запуганы донельзя и сейчас, год спустя после его смерти.
Почему погиб Бурыгин, в дни обысков и допросов, учинённых ФСБ? Бурыгина, не сдержавшись, избили во время допроса сотрудники ФСБ, и он скончался вследствие полученных травм, – таково моё мнение. Ведь 29 марта, вечером, обвиняемый Карягин Д.В. на дополнительном допросе дал, наконец, нужные следствию показания против Савенко /Лимонова/ Э.В. – руководителя партии. Нужно было быстро подкрепить эти показания, чтобы арестовать меня. (Ведь засылка А. Степанова из Уфы в штаб с «добровольцами» и обыск, произведённый 30 марта, накануне в г. Новосибирске не принесли следствию результатов). В этих условиях Бурыгин, офицер-пограничник, ездивший со мной на Алтай, возможный военный руководитель «заговора», который ФСБ хотела раскрыть, представлялся самым интересным объектом для следствия. Особенно, если учесть, что на одной из аудиокассет, имеющихся в распоряжении следствия имелся следующий короткий, но крайне «подозрительный» разговор между мною и Еленой Боровской. Привожу его текст по 4 тому у/д №171 (листы со 186 по 200).
Пишет слушающий Волков: «Елена сообщает, что партия „Русское Возрождение“ пригласила их к участию в совместном проведении шествия на Пасху, 4 апреля, уточняет, что „Русское Возрождение“ вышло на них через Бурыгина».
Э.В. И всё тот храм караулит?
Е. Да, всё там же.
Э.В. И что он?
Е. Сидит в сторожке.
Э.В. Как у него настроение?
Е. Тихое достаточно, но кроме своих полезные дела он делает.
Э.В. А ты его не увидишь?
Е. Я надеюсь, я его завтра увижу.
Э.В. Тогда спроси его по возможности это самое достать. Он когда-то кое-что нам приносил. Скажи, что я просил.
Е. Хорошо.
Э.В. Только имеется ввиду, не вот эти фиговины, а …
Е. Ну да, вот эти вещи. Ладно".
Покойный Александр Бурыгин был крайне гордым и упрямым человеком. Помню, как в поезде «Душанбе – Москва» в июне 1997 года узбекские пограничники хотели снять с него принадлежащие ему камуфляжные брюки, дабы конфисковать их. Майор наотрез отказался отдавать брюки или даже расстегнуть их, хотя ему и всем нам (нас было несколько человек) пригрозили, что высадят и задержат. От узбекских правоохранительных органов ничего хорошего ожидать не приходилось, это мы знали. Можно было всем оказаться в арыке в качестве неопознанных трупов. Такие случаи бывали даже с солдатами 201-й дивизии, потому с давних пор они никогда не пользуются поездом. Летают. Мне стоило большого труда заставить майора тогда снять брюки. (По-моему он их так и не отдал.) Я могу себе представить, что он с большой лёгкостью послал подальше следователей ФСБ. И поплатился. Как бы там ни было, у него было здоровое сердце.
24. Из Новосибирска в Барнаул мы доехали на автобусе. В Барнауле подобрали шофёра Алексея Голубовича. Откопали прозимовавший здесь «УАЗик». Пришлось его основательно ремонтировать. Я и Голубович жили в гостинице «Центральная», Акопян у приятелей, а затем в гостинице «Сибирь». Он всё время отлучался по каким-то делам под предлогом дружбы с Ю. Абрамкиным.
Наконец, 5 апреля мы выехали рано утором. Свет в гостинице был отключен. Выехали из города. Снега здесь уже таяли. В дороге, где-то на полпути, мы наткнулись на одном из перевалов на С.А. Пирогова, направляющегося в село Банное. Очевидно, его вызывала туда ФСБ, поскольку вероятность такой встречи: день, час и та же дорога, крайне незначительна. Город Барнаул и село Банное разделяют 600 км опасной дороги, проходимой далеко не всегда. Пирогов остался в селе Банное, мы поехали на пасеку. Отъехав с километр от маральника, мы застряли в снегу. Откопать машину было невозможно, так как внизу, под снегом стояла вода. «УАЗик» сел брюхом. Это означало, что с погодой мы опоздали. В ночь с 5-го на 6-е апреля нас вытащил трактор из села Банное.
7 апреля рано утром сводный отряд ФСБ и милиции ворвался на пасеку. Обыск с собакой и миноискателями продолжался весь день. Не было найдено никакого оружия, даже ржавого ножа. (Впоследствии, 20 июля 2001 года, бригада следователей вторично перелопатила с собакой и миноискателями целый гектар пасеки. И опять безрезультатно).
«Что будешь делать, Эдуард, если мы тебя отпустим сегодня?» – вдруг поинтересовался подполковник Кузнецов, когда мы оказались в избе, где мы с ребятами провели ночь, и где среди разгромленных кроватей и одежды майор Юсуфов составлял протокол обыска. «Решу, когда отпустите», – сказал я. Я знал, что меня не за что задерживать, но также сомневался, что отпустят. На самом деле именно в этот момент действия ФСБ перешли границы всякой законности и стали правовым беспределом. Сам Кузнецов не мог решить эту проблему, но в этот момент он предполагал, что меня не арестуют, а отпустят. Явившись силою двух взводов, они предполагали найти здесь партизанскую базу, но не нашли.
Но я забежал вперёд. Тогда, ранним утром 7-го апреля, выгнав нас полуголыми на мороз (выволокли, избивая, если быть точным, офицеры ФСБ), затем содержали меня и ребят в старой бане и по очереди выводили на допрос, сопровождая вывод обыкновенными побоями. Меня лично не били, но мне пришлось в частности вступиться за Д. Бахура, которого стали избивать у меня на глазах, несмотря на то, что у него, после травмы и операции на мозге, отсутствовала часть кости черепа. Акопяна тотчас увели, и всё время содержали где-то отдельно. Он присоединился к нам только тогда, когда нас стали выводить с пасеки. (Кстати, протоколы тех первых допросов на пасеке не приобщены к делу).