— Пусти его, мама, пусть побегает по двору, — сказала Мария Петровна.
— Как бы, Маша, не убежал.
— Куда он убежит, когда двор закрыт. Пусти. Спущенный с поводка волк побежал вдоль забора, посматривая на ходу в щели.
— Маша, как бы не махнул, — опасливо проговорила Клавдия Никандровна.
— Что ты, мама, такой заборище!
— Чего же он бегает около забора?
— Мы учим же его бегать по кругу. Вот он и привык к этому.
— Ой, Маша, боюсь, что-то у него не то на уме… Волк с разбегу прыгнул на забор. Уцепившись за край передними лапами и, царапая, цепляясь за доски задними лапами, Абрек подтянулся и, махнув хвостом, cиганул через забор.
— Ай, ай, убежит! — закричала Клавдия Никандровна, размахивая руками,
— Абрек! Абрек! Ко мне! — крикнула Мария Петровна, подбегая к забору.
Мария Петровна и Клавдия Никандровна выбежали на улицу.
— Ой, убежал! Убежал! — кричали они.
— Кто убежал? — спросил прохожий старик.
— Волк.
— О-о, как волка ни корми, он все в лес глядит.
До леса было недалеко, километра два, но это небольшое расстояние оказалось для волка трудно проходимым? всё оно было заселено дачниками. Бесконечно шли огороды, сады, палисадники с заборами из досок, кольев и колючей проволоки. Почти у каждого дачника была караульная собака.
С разных сторон бежали ребятишки, вооруженные палками, и кричали во весь голос:
— Волк! Волк!
Собаки залаяли и побежали впереди ребятишек. Кто-то пальнул из ружья, и Мария Петровна испуганно вскрикнула:
— Ой, как бы не убили Абрека!
Откуда-то, как из-под земли, появился милиционер с сумкой на боку.
— Кто стрелял?! Почему стрелял?! — строго спрашивал он всех, кого ни встречал, но ему в ответ кричали;
— Волк! Волк!..
Видя, что люди бегут к лесу, милиционер выхватил из кобуры наган и тоже побежал по тому же направлению.
Даже восьмилетний Леня Левкович выпустил из комнаты своего кучерявого пуделя Ральфа, остриженного под льва, с гривой и кисточкой на кончике хвоста. Науськивая его свистом и не обращая внимания на возгласы матери: «Леня, куда ты! Не бегай!», — Леня, вооруженный деревянным мечом, во весь дух помчался вместе с Ральфом к лесу.
Уже темнело, а волк как в воду канул. На улицах и в домах засветились электрические лампочки, Серафима Григорьевна забеспокоилась:
— Что-то долго нет Лени. И Ральфа увел с собой. Нарвется на бешеную собаку или чуму подхватит…
— Ничего с ним не случится, — успокаивал ее муж, — побегают и придут домой.
Леня возвращался с погони за волком усталый и разочарованный: не нашли. Вслед за ним плелся, высунув язык, Ральф.
Вошли во двор. Проходя мимо малинника, пёс вдруг остановился, понюхал кусты, заскулил и, поджав хвост, побежал к крыльцу дома.
Василий Александрович сидел в своей комнате-кабинете и читал книгу.
Леня слегка приоткрыл дверь кабинета и тихо спросил:
— Папочка, можно?
— Ну-ну, — не отрываясь от книги, проговорил отец, — где ты там пропадаешь?..
Василий Александрович не любил, когда ему мешали заниматься, но младшему сыну он все прощал: Леня был его любимцем. Старший, Володя, уже кончает Академию и от родительского сердца отходит.
— Папа, у нас в малиннике кто-то есть, — таинственно сообщил Леня, входя в комнату отца.
— Кто там может быть?
— Не знаю, папочка. Только даже Ральф испугался. Там что-то светится…
— Уж не мальчишки ли окурок бросили?
Василий Александрович встал с кресла и положил книгу на стол.
— Ну, пойдем, покажи, что там такое.
Подошли к кустам малинника, присели и присмотрелись. Да, действительно, сверкают два огонька. Василий Александрович шагнул к кустам, а оттуда вдруг высунулась волчья морда и клацнула зубами. Василий Александрович испуганно отпрянул.
— Ох! Леня, позови скорее Марию Петровну. Обрадованная Мария Петровна сейчас же прибежала в сад к соседям, но когда она шагнула в кусты, Абрек и ее встретил недружелюбно. Оскалив зубы, волк рычал. Мария Петровна вооружилась палкой и, присев на корточки недалеко от волка, заговорила тихо, ласково:
— Абрек, Абрек.
Волк перестал рычать. Наверное, узнал хозяйку. Мария Петровна подвинула палку к его морде. Абрек схватил её зубами и стал яростно грызть. Палка — его враг. Мария Петровна убрала палку и, поглаживая волка по спине рукой, сказала:
— Абрек, спокойно, Абрек. Волк лизнул ей руку.
Мария Петровна пристегнула поводок к ошейнику, Абрек послушно пошел с хозяйкой, прижимаясь к её ноге и испуганно озираясь по сторонам.
Василий Александрович о чём-то задумался и проговорил тихо:
— Интересно. Очень интересно…
На другой день утром на квартиру к Ладильщиковым явился участковый милиционер, подтянутый, чистый, вежливый.
— У вас, кажется, убежал вчера волк?
— Да, у нас, — ответила Мария Петровна, — но мы его поймали.
— Очень хорошо. Он мог нанести урон.
— Но Абрек никому ничего плохого не сделал.
— Это не имеет значения, — неумолимо продолжал блюститель порядка, — он нарушил общественный покой и порядок.
— Что же вы хотите?
— Штраф.
— За что штраф?
— За то, чтобы не распускали зверей. В моём участке я не допущу нарушения порядка.
Милиционер составил протокол, расписался в нем сам и, заставив расписаться Марию Петровну, выдал квитанцию и вежливо раскланялся.
— До свидания, гражданка Ладильщикова. Я вашего мужа знаю. Если еще что-нибудь случится, звоните мне.
— Благодарю, — недружелюбно промолвила Мария Петровна.
А когда милиционер ушел, Клавдия Никандровна сказала:
— Ещё когда улита едет, приедет, а нам Абрек уже убыток приносит. Нет, не будет из волка никакого толка. Продать его надо в зверинец, а то еще какой-нибудь беды наживем.
— Вот уж как Коля приедет, тогда решим… — уклончиво ответила Мария Петровна, а сама подумала: «Нет, никуда его не отдам, Сколько трудов мы в нею вложили…»
СТО ЛЬВОВ
На заборах были наклеены красочные кричащие афиши: «Сто львов на арене цирка! Единственный, неповторимый, заграничный аттракцион! Потрясающее зрелище! Непревзойденная отвага, хладнокровие и железная воля капитана Шредера! Смертельный риск! Капитан Шредер — повелитель свирепых львов, которые уже разорвали одного укротителя…»
Известный немецкий укротитель Адольф Шредер приехал в Советский Союз и начал свои выступления в Московском цирке. Кричащие афиши были им заготовлены еще в Германии, в знаменитой Лейпцигской типографии.
Львы принадлежали фирме Гагенбека, а Шредер состоял на службе у фирмы в должности укротителя-дрессировщика. Он получал хорошее месячное жалованье, а во время заграничных гастролей еще и проценты со сборов, чувствуя себя в этих поездках полновластным хозяином.
Николай Павлович и Мария Петровна пошли на его представление.
С тех пор, как Ладильщиков задумал создать смешанную группу зверей, он и Мария Петровна не пропускали ни одного случая, чтобы познакомиться с опытом работы иностранных укротителей, хотя те и выступали лишь с одним видом животных. Они уже видели знаменитого укротителя львов Петерсена, укротителя-гипнотизера То-Рама, индуса Тогаре. И вот теперь приехал Шредер.
Капитан Шредер вышел на манеж в короткой синей венгерке, черных, рейтузах и лакированных сапогах на толстых каблуках. Был он коренаст, сухощав и, как подобает бывшему кавалеристу, с кривыми, сухими ногами. За поясом у него торчали два пистолета: один с холостыми, а другой с боевыми патронами. В правой руке он держал бич, в левой — блестящую острую шпагу.
Вокруг клетки, снаружи, стояли его помощники в чёрных куртках и держали наготове брандспойты, трезубцы и чёрные незажжённые факелы,
По краям арены, около решетки, стояло двадцать тумб красного цвета.
Раздался свисток, и в решетчатом туннеле показались львы, могучие, гривастые. Шли они на манеж один за другим, гуськом, неторопливо, нехотя, пригибая головы к земле, глухо рыча и угрюмо озираясь по сторонам. Шредер звонко щелкнул, будто выстрелил бичом, и львы, испуганно посматривая на укротителя, рассыпались на манеже в стороны и вспрыгнули на тумбы. Здесь, на своих местах, они на мгновение успокоились и, отворотив морды от публики, стали вдруг безучастны и вялы. Но укротитель не дал им дремать. С сильным размахом Шредер стегал львов по спинам и заставлял их «работать» — прыгать через барьеры и обручи. Львы разевали клыкастые пасти и грозно рыкали — не слушались. Шредер колол их шпагой, они трясли гривой, рычали, угрожающе поднимали лапу и… шли на трюк. Вокруг клетки ходили помощники укротителя и, просунув между прутьями клетки трезубцы, кололи львов, заставляли их работать.
Но вот в туннеле показалась цепочка длинных львиц, Раздался выстрел, и львы, соскочив с тумб, побежали по кругу, а львицы устремились за ними. Львиная карусель! Иногда какой-нибудь лев вдруг останавливался и огрызался на укротителя, на львов. Шредер хлестал его бичом по морде. Озлобленные и запуганные звери поневоле бежали по кругу, а посредине манежа бесстрашно стоял маленький сухопарый человек и властно управлял их движением. Но странно! Зрители не аплодировали. «Чего им еще надо?» — недоумевал укротитель.
Потом Шредер встал около боковой железной дверцы и, принимая от служителя куски мяса, насаживал их на трезубец и бросал в толпу львов. Голодные львы на лету схватывали куски, вырывали их друг у Друга, рычали, грызлись и наступали на укротителя. Служители кололи их трезубцами, а Шредер защищался горящим факелом, тыча его в морды рассвирепевших львов. В цирке поднялся шум от рева зверей и крика зрителей: «Довольно! Хватит! Довольно!» Но Шредеру и этого показалось мало: он стал стрелять холостыми патронами в морды львов.
Открыли туннель, и испуганные, озлобленные львы устремились в него, тесня и сбивая друг друга с ног.
Зрители облегченно вздохнули. «Ох, как хорошо, что все хорошо кончилось!.. Какая жестокая игра с человеческой жизнью! Зачем это? Кому это нужно? Как будто воскрес римский цирк гладиаторов…» Но что это? У Шредера правая рука в крови и кровь на правой щеке! «Ах!» — крикнула какая-то нервная женщина из публики.
Улыбаясь, Шредер величественно поклонился зрителям, как победитель и «сверхчеловек», но в ответ раздались жидкие, обрывистые хлопки.
После представления Николай Павлович и Мария Петровна пошли за кулисы. Они поднялись на второй этаж, где были артистические уборные. Дверь в уборную Шредера полуоткрыта. Он был в синем ватном жилете, который надевал под венгерку, для страховки от звериных когтей. Наклонившись перед краном, капитан мыл жилистые белые руки и временами плескал воду на лицо.
— Чёрт знает, что еще надо русской публике?! — возмущался Шредер. — За границей везде был фурор, а эти не понимают настоящего циркового искусства. Пришлось показать номер с «кровью»…
Рядом с капитаном навытяжку стоял молодой ассистент Пауль Финк, высокий, светловолосый, с крупным горбатым носом, и, кивая головой, поддакивал: «я, я», то есть «да, да».
Николай Павлович подошел к приоткрытой двери и спросил:
— Можно?
Пауль Финк, придерживая дверь, высунул голову и сказал по-русски довольно чисто:
— Извините, господа, нельзя. Капитан занят туалетом. Айн минутен. — И прикрыл дверь.
Минут через десять Пауль Финк вышел в коридор и, поклонившись Ладильщиковым, спросил любезно:
— Прошу — кто вы? Ладильщиков назвал себя.
— Очень хорошо, — сказал Финк, — пожалуйста, проходите. Капитан вас примет.
Ладильщиковы вошли в маленькую уборную, сплошь увешанную красочными афишами с большими львиными мордами. Шредер был одет в черный сюртук.
Николай Павлович представился. Шредер сдержанно поклонился, но руки не подал. Взглянув на забинтованную кисть правой руки, сказал:
— Немного задели мои «котята»… А у вас какие звери?
— Пока выступаю только с медведем.
— О-о, это игрушка, — иронически проговорил Шредер, — настоящий укротитель только тот, кто работает со львами и тиграми. Укротителем надо родиться, иметь талант. Вы имеете талант?
— Не знаю. Мы хотим создать смешанную группу разных зверей, — сказал Николай Павлович.
— Это невозможно. Пустая мечта! — резко произнес Шредер.
— Господин капитан, разрешите нам побывать у вас на репетиции, — спросил Николай Павлович.
За Шредера ответил Пауль Финк:
— Мой шеф никому не разрешает. Его работа — его секрет. И звери при посторонних нервничают.
— А вы, господин Финк, скажите капитану Шредеру, что нам очень понравилась его работа и мы хотим у него поучиться, — с хитроватой улыбкой сказала Мария Петровна.
Пауль Финк перевел ее слова. Капитан Шредер поклонился и с улыбкой ответил:
— Благодарю, мадам. Я вижу, вы понимаете настоящее искусство укрощения.
Капитан Шредер, польщенный комплиментом Марии Петровны, разрешил Ладильщиковым присутствовать на репетиции, которая началась сразу же после вечернего представления.
Супруги Ладильщиковы уселись в опустевшем цирке на пятом ряду, откуда было хорошо обозревать арену.
— Коля, а ты заметил, что у Шредера щека совсем не поцарапана?
— Заметил. Он и руку-то сам себе расцарапал, а щеку намазал. Это у них называется: «играть на нервах публики».
— Как это отвратительно!
— Таков их стиль, Маша, — трагический.
На репетиции капитан Шредер жестоко избивал львов железными прутьями. От боли и страха звери высоко прыгали на решетку, стремясь уйти от страшного человека, но стена была очень высокая, и концы железных прутьев загнуты внутрь. У некоторых львов морда окрасилась кровью.
Трудно было усидеть на месте при таком зрелище. После репетиции Ладильщиковы подошли к Шредеру.
— Не слишком ли жестоко? — тихо спросил Николай Павлович.
Разгоряченный и усталый, капитан Шредер резко ответил:
— Нет. Не слишком. Злые звери — красивое волнующее зрелище.
— Но немецкая пословица гласит, что злому безопаснее быть одному, чем среди злых… — многозначительно проговорила Мария Петровна.
— Что сказала мадам? — спросил Шредер своего ассистента, который задержался в переводе слов Марии Петровны.
— Мадам Ладильщикова сказала… — начал Пауль Финк, с трудом подбирая слова, которые были бы и похожи на слова Марии Петровны и в то же время не выражали бы оскорбительный смысл. — Мадам сказала, что… как это сказать… зверя сразу видно, что он зверь, и его надо укротить.
Капитан Шредер улыбнулся.
— Да, да. Правильно, — подтвердил он, — благодарю, мадам. Вы меня хорошо понимаете.
— Но Владимир Леонидович Дуров применяет в дрессировке гуманные методы, — заметил спокойно Николай Павлович.
— Я знаю господина Дурова. Он бывал у нас в Германии. Да, у господина Дурова дрессировка мягкая, но у него в группе нет хищников. А львы и тигры — звери коварные, сильные. Их можно подчинить только силой, жесткой дрессировкой.
Ладильщиковы вернулись домой поздно ночью.
— Коля, давай попросим у Шредера львенка, — сказала Мария Петровна.
— Давай. Только вряд ли он продаст,
— Я попрошу.
— Попробуй. Только не груби ему.
— Знаешь, Коля, когда я смотрела, как он избивал львов, мне так хотелось вскочить с места и стукнуть его самого палкой.
— А для укротительницы, Машенька, нужна выдержка и спокойствие.
— Ну, ладно уж! Знаю, что у меня нет такой выдержки, как у тебя.
На другой день Мария Петровна поехала в цирк. За кулисами она встретилась с Паулем Финком.
— Здравствуйте, мадам Ладильщикова. Я очень рад вас видеть и предупредить… Не говорите, пожалуйста, при моем шефе очень резко. Он не любит. Он любит, когда его хвалят. Я тоже с ним не согласен, он бьет не только львов, но… вы понимаете меня. Он — шеф.
— Понимаю, понимаю. Буду сдерживаться. А скажите, Финк, вы можете уступить нам одного львенка?
— О, нет, мадам, мой шеф никому не продает — патрон не разрешает, Львы у нас долго не живут, Нужна замена.
— Пауль, нам только одного и малюсенького,
— Хорошо, мадам, я поговорю с шефом. Всматриваясь в лицо Пауля Финка, Мария Петровна
думала о том, какое странное, двойственное впечатление оно производит; «Нос длинный и горбатый, как у хищника, а кожа розовато-белая, нежная и глаза светло-голубые, добрые…»
Мария Петровна подошла к большой клетке и залюбовалась семейной сценкой: в клетке лежала крупная львица, а возле нее возились, играли, как котята, два рыжеватых львенка величиной с большую кошку. Они то залезали на спину матери и кусали ее за загривок, — львица чуть-чуть ощеривалась, но не прогоняла с себя озорных детенышей, — то прыгали и гонялись друг за другом, хватая за хвост. Мать смотрела на их забавы строго и любовно. Вот она встала и прошлась по клетке, сердито посматривая на Марию Петровну. Чужой человек! Львята забрались под мягкий отвисший живот и, ухватив за кожу, потянули. Больно! Львица глухо зарычала и, наклонив голову, лапой вышвырнула из-под себя озорников. Львята перевернулись несколько раз, вскочили и снова стали бегать, приседая и прыгая мягко, по-кошачьи. Мать опять легла, важная, серьёзная.