Мария Петровна долго не могла оторвать глаз от этого зрелища.
Шредер заметил её.
— Почему здесь мадам Ладильщикова? — спросил он своего ассистента.
— Ей очень нравятся наши львы, господин капитан, и ваша работа, Она просит маленького львенка.
— Никому и ни одного, — резко проговорил Шредер. Поздоровавшись с капитаном как можно любезнее, Мария Петровна с улыбкой сказала:
— У вас, господин Шредер, такие прелестные крошки. Покажите нашей публике своих львят. Это будет чудесное зрелище.
— Не понимаю, какое зрелище? Они не знают ни одного трюка.
— А вы, господин капитан, покажите львят без всяких трюков. Просто выпустите их на манеж, и пусть они резвятся, играют.
— Странно. Просто так играют? Что в этом интересного?
— Много интересного! Пусть так просто играют. Поверьте мне, нашей публике это очень понравится.
— Можно попробовать, — сказал Пауль Финк, которому понравилось предложение Марии Петровны.
В воскресенье на детском утреннике служители вынесли на арену несколько ящиков и открыли крышки. Львята высунули из ящиков мордочки и, ошеломленные ярким светом и множеством людей, юркнули обратно. Зрители весело засмеялись. «Трусишки! — кто-то крикнул. — А еще львы!..» Шредер, стоявший посредине манежа с бичом в руке, подал знак, и служители, опрокинув ящики, вытряхнули зверят на опилки. Львята сбились в кучу, испуганно посматривая на Шредера. Укротитель понял, что он своим присутствием сковывает малышей. Как только Шредер вышел из клетки, зверята быстро освоились, посмелели, и начались веселые детские забавы малышей: они гонялись Друг за другом и цеплялись зубами за хвосты, игриво резвились, мягко приседали и прыгали, сталкивались, падали и кувыркались; разбежавшись, они круто меняли направление — бросались в сторону; сцепившись, катались клубком по земле, сбивая с ног зазевавшихся товарищей; вот один малыш, упав на спинку, выбросил все лапы вверх, а другой насел на него и хочет схватить за шею, но это ему никак не удается. Временами львята издавали звуки, похожие не то на густое кошачье мяуканье, не то на тонкое рычанье. Когда же Пауль Финк пустил на манеж несколько деревянных шаров, тут началось настоящее столпотворение. Львята сначала отскочили от шаров, а потом стали катать их по манежу, срываясь и падая. Дети захлебывались от смеха.
Но ещё более чудесное зрелище произошло в конце Представления, когда Пауль Финк и служители стали хватать львят и сажать их в ящики. Разыгравшиеся зверята не хотели уходить домой и удирали от людей. Люди гонялись за львятами по арене, ловили их за хвосты, а маленькие хищники, отбиваясь, царапались и кусались. Служители с силой запихивали львят в ящики, но они открывали мордочками крышки и высовывались наружу.
В цирке стоял сплошной смех и веселый визг ребят. Долго и дружно аплодировали дети капитану Шредеру и звонко кричали:
— Ещё! Ещё! Ещё!
После утренника, на котором они присутствовали, Николай Павлович и Мария Петровна зашли за кулисы. Их встретил повеселевший от успеха Шредер.
— Я не совсем понимаю вашу публику, — сказал он. — Я делаю смертельный звериный номер — и ей не нравится, я ничего не делаю — ей нравится. Странно!
— Таков наш народ! — сказал Николай Павлович. — Он добродушный, не любит жестокости.
У капитана Шредера было приподнятое настроение и ему вдруг захотелось сделать «добрый жест». Поклонившись в сторону Марии Петровны, он сказал:
— Благодарю, мадам, за хороший совет. Затем обратился к своему ассистенту:
— Пауль, пусть мадам Ладильщикова выберет себе малыша.
— Зер гут. Мадам, прошу, — просияв улыбкой, сказал Пауль Финк.
Вчетвером они подошли к большой клетке-вольеру, в которой играло с десяток львят.
— Пожалуйста, мадам, выбирайте, — сказал Пауль Финк.
Шредер вошел в вольер с хлыстом в руке. Львята шарахнулись от него к дальней стенке и хрипло замяукали, зарычали.
— Молчать! — резко крикнул капитан.
Вслед за Шредером в вольер вошла Мария Петровна и, шагнув к львятам, сбившимся в кучу, ласково поманила одного львенка рукой:
— Иди ко мне, малыш, иди.
Тело его было покрыто волнистыми сероватыми волосами, а на этом песочно-сером фоне рассыпаны темноватые пятна и полосы, как у леопарда. Красивый львенок! И глаза у него добрые.
Львенок, пугливо озираясь на Шредера, настороженно подошел к Марии Петровне и, почувствовав ласковое прикосновение её руки, упал вдруг на спину и стал мягко хватать её лапками за ноги.
— Ишь ты, какой смелый, игрун, — улыбнулась Мария Петровна. — Вот его-то мы и возьмем.
— Можете ошибиться, мадам, — сказал Шредер, — С возрастом у них меняется характер.
— Ничего. Попробуем сами ему сделать характер, — тихо произнес Николай Павлович.
Шредер криво улыбнулся.
— Русские — самонадеянные люди.
— Какие уж есть, не взыщите, — отрезала Мария Петровна, и лицо ее стало вдруг розовым.
— Вы очень решительная женщина, — сказал капитан Шредер, — я уважаю таких.
Пауль Финк был очень рад, что разговор окончился благополучно. Хозяина он боялся, а чету Ладильщиковых уважал, особенно Марию Петровну. У себя в Германии он привык думать о женщине, как о матери и хозяйке дома. а эта, энергичная и разумная, работает со зверями наравне с мужем. О, такая женщина достойна уважения!
Пауль Финк посадил облюбованного львенка в корзинку и передал ее Марии Петровне.
— Прошу. Осторожно, пожалуйста, Мария Петровна, а то поцарапает.
— Спасибо, Пауль. Благодарю, капитан.
Мария Петровна бережно прижала корзину к груди И понесла. В это время готовилось второе дневное представление, и за кулисами столпилось много артистов и униформистов[6]. Идя впереди Марии Петровны и расчищая ей путь, Пауль Финк громко сказал:
— Прошу, господа артисты, открыть дорогу,
— Женщина «ребёнка» несет! — шутливо воскликнул клоун Жорж Паташон, маленький толстячок с наивным-детским лицом.
Артисты отходили в стороны и театрально шутливо кланялись.
— Пожалуйста, пожалуйста.
Вслед за Марией Петровной шел Николай Павлович и улыбался.
Смешно семеня короткими ножками, Жорж Паташон подбежал к Марии Петровне и шепеляво пролепетал:
— Разрешите посмотреть?
Клоун уцепился пухловатыми пальчиками за мешковину и чуть приподнял её. Из корзины высунулась мордочка львёнка и ощерилась.
— Ой! — притворно испуганно воскликнул клоун и отскочил в сторону. Взглянув на Шредера, стоявшего в раскрытой двери конюшни и самодовольно улыбающегося, Жорж добавил многозначительно: — Весь в хозяина!
Все артисты и униформисты засмеялись. Розовато-белое лицо Пауля заалело, и он потупился. Ему было стыдно, но в то же время в этой злой шутке Пауль чувствовал правду.
Проводив Ладильщиковых до выхода из цирка и любезно раскланявшись с ними, Пауль Финк вернулся в конюшню.
— Что сказал клоун? — спросил его Шредер,
— Так, господин капитан, глупая шутка…
— Какая шутка?
— Клоун сказал, что… львенок… весь в… отца.
ФАТИМА
Маленькую львицу назвали Фатимой. По внешнему виду она пока ничем не отличалась от львенка. В детстве все львята одинаковы.
Малышку оторвали от материнской груди, и первое время Фатима сильно тосковала: мяукала и бродила по комнатам в поисках своей матери. Но потом успокоилась: Мария Петровна досыта поила её молоком из резиновой соски, надетой на горлышко бутылочки. От удовольствия львица пожимала коготками руку кормилицы и щурила зеленоватые глаза. А когда спала, то и во сне причмокивала губами.
Мария Петровна ласкала Фатиму, гладила, приговаривала напевно:
— Крошечка моя, сиротинка.
Поместили Фатиму в спальне вместе с кошкой Муськой. Вдвоем веселее — есть с кем играть.
Маленькая львица оказалась очень подвижной игруньей. Вначале в играх она была неповоротливой и неуклюжей, но потом, когда стала подрастать, показала и ловкость, и быстроту, и силу. Муська сначала играла с Фатимой охотно, но потом, испытав на себе сильные удары её лап, стала избегать этих игр. Кошка попала в положение мышки: львёнку — игрушки, а кошке — слёзки.
Фатима, как собака, бегала за Марией Петровной всюду, по дому и по двору, и ласкалась: то трётся по-кошачьи около ног, а то упадёт на спину и мягко хватает лапками ноги хозяйки.
Спала Фатима на кровати, в ногах у Марии Петровны. Жилось львице очень хорошо, но было одно неприятное расхождение у Фатимы с людьми-хозяевами: днём они работали, а ночью спали; львице же, наоборот, днём хотелось спать, а ночью играть. Такова природа львов. Они — ночные хищники. Днём Фатима и чувствовала себя вялой, менее уверенной, несмелой, а как наступал вечер, она преображалась: в желтоватых глазах её загорались огоньки, она становилась оживлённой и смелой. Марии Петровне уже надо ложиться спать, она начинает стелить кровать, а Фатима лезет к ней со своими играми, хватает за ноги, царапает одеяло. Мария Петровна сердито гонит её от себя:
— Пошла прочь, Фатима!
Но разыгравшаяся львица не уходила.
— Ты ее приструнь хорошенько, — советовала Клавдия Никандровна, — а то она совсем разбалуется и не будет потом слушаться. Учи ребенка тогда, когда он поперек лавки укладывается.
В самом деле, Фатима становилась непослушной. Николай Павлович, уезжая на гастроли, предупреждал жену, что к Фатиме надо относиться по-доброму и в то же время требовательно. Иногда Мария Петровна применяла кнутик. Львица пугалась и злилась. Она убегала в другую комнату и, пошатавшись там, возвращалась в спальню и укладывалась спать в ногах хозяйки. Мария Петровна гладила ее и тихо говорила:
— Спать, Фатима, спать.
От ласки сразу проходил и страх и гнев. Но если бы львица могла подумать, она, наверное, размышляла бы примерно так: «Странные всё-таки люди! То наказывают, то ласкают, и спят тогда, когда совсем не хочется спать».
Когда Мария Петровна надолго уходила из дому, Фатима скучала, искала ее по комнатам и во дворе. Но вот появлялась её хозяйка. Фатима прыжками бежала ей навстречу и, присев, по-кошачьи вспрыгивала на плечи, Мария Петровна носила её на себе несколько минут, ласково говоря:
— У-у, шаловливая девчонка, озорница.
Подрастая и чувствуя свою силу, Фатима дразнила и пугала кошек и собак. В доме и во дворе она чувствовала себя королевой.
У Ладильщиковых был чёрно-пёстрый бульдог Пипо, на низких ногах, широкогрудый и мускулистый. К хозяевам своим был привязан, но ласкался редко и вел себя с достоинством, как и подобает сильной породистой собаке. Но с Фатимой он играл охотно. И Фатима с ним. Уцепив собаку за спину зубами, львица носила её по двору, как котёнка, или сваливала на землю и катала лапами. Пипо рычал, слегка хватал Фатиму зубами, но никогда не пользовался «мёртвой хваткой», свойственной бульдогам.
Иногда Пипо вспрыгивал на спину Фатимы и, уцепившись зубами за загривок, катался на ней верхом.
«Пожалуй, это можно будет использовать потом как трюк…» — подумал Николай Павлович.
Исполнилось Фатиме полгода, и стала она ростом почти с овчарку. Лапы у нее сделались толстые, сильные, а леопардовый узор на теле чуть потускнел. Вначале, когда Фатиму принесли от Шредера, она мяукала, теперь же её голос стал гуще, полнее и напоминал львиное рычание.
Мария Петровна кормила Фатиму всем, что они ели сами: хлебом и супом, вареным мясом, картошкой и молоком. Фатима, сидя на стуле за общим столом, ела из своей тарелки, ничем не нарушая установленного порядка и тишины. Однажды Мария Петровна выпустила Фатиму во двор погулять, а сама занялась в доме по хозяйству, посматривая иногда на львицу в открытое окно. В это время к ним во двор вошел профессор Левкович и направился в дом. Неожиданно на его пути появилась львица. Левкович на миг замер и, не зная, как себя вести, снял почему-то шляпу с головы и, поклонившись, тихо проговорил: «Здравствуйте».
Львица с любопытством рассматривала человека в белом костюме, и жёлтые глаза её от солнца золотисто блестели. Профессор знал, что бежать от зверя опасно. Неизвестно, сколько бы продолжалось это взаимное рассматривание человека и львицы, если бы вдруг не появился пудель Ральф. Воинственно задрав хвост и потряхивая гривой, он побежал к львице, чтобы защитить хозяина от рыжей длинной собаки. Но, ткнувшись носом в морду львицы и, получив увесистый удар лапой, пудель поджал хвост и, заскулив, пустился наутёк к забору. Львица прыгнула за ним, но, дотронувшись усами до досок, почувствовала, что ей не пролезть в ту дыру, куда только что скрылся чёрный пес, мелькнув кисточкой хвоста. Василий Александрович торопливо вошёл в дом и, вытирая пот со лба, проговорил:
— Ух, как у вас жарко, Мария Петровна,
— Не жарче, чем у вас, Василий Александрович, Солнце всех одинаково греет.
— Да, да, правильно. Я не то хотел сказать, Мария Петровна. Я хотел спросить — вы даете своей Фатиме сырое мясо?
— Нет, пока не даем.
— Это хорошо. Да, нет, впрочем, надо ей давать сырое мясо. Без него она не будет как следует расти.
— Понимаете, Василий Александрович, боюсь я это делать. Проснется у нее инстинкт хищника. Опасно.
— Как хотите, Мария Петровна, но я бы давал сырого мяса. Имейте в виду, запретный плод очень сладок.
Однажды Мария Петровна купила большой кусок телятины и, положив его в кухне на стол, вышла во двор. А в квартире в это время спала Фатима.
Вернувшись со двора, Мария Петровна удивленно оглянулась вокруг: куда делась телятина?
— Мама! — крикнула она в форточку (Клавдия Никандровна что-то делала во дворе), — Ты не убирала телятину?
— Не-ет!
— А куда же она делась?
— Не зна-аю!
— Вот странно. Уж не кошка ли стащила? Осмотрев кухню, Мария Петровна пошла в столовую, заглянула под стол, под буфет. Пол чистый, никаких следов мяса не заметно. Вошла в спальню. Услышала чавканье. Из-под кровати торчал кончик львиного хвоста с кисточкой.
— Фатима, иди сюда!
Львица подвинулась ещё глубже под кровать, и кисточка хвоста скрылась, Мария Петровна заглянула под кровать. Фатима, чавкая и урча, жадно пожирала телятину.
— Ах ты, блудливая кошка!.. — закричала Мария Петровна. — Вот я тебе сейчас дам!
Она выгнала Фатиму из-под кровати, отхлестала ее бичом и, сердито крича, прогнала во двор.
— Вон отсюда, воровка! Вон! Чтобы и глаза мои тебя не видели!
Фатима забилась в кусты и не выходила оттуда до тех пор, пока ее не поманила Клавдия Никандровна обедать. Но за общий стол её не посадили. Фатима понюхала суп и отошла. После сырой телятины суп показался ей невкусным.
У Ладильщиковых было четыре обезьяны-резуса — Мица, Ивашка, Максимка и Жанка, маленькие, как мартышки, но крепкого приземистого сложения, вертлявые, нервные и прокудливые. Мария Петровна готовила их к выступлению. Она закладывала в книгу меж листов изюм и учила обезьяну «читать». Мица в поисках изюма перевертывала листы и, довольная, мычала, как будто читала. Ивашка делал кульбиты, то есть переворачивался через голову, а Максимка ходил по канату. Только противная Жанка ничего не хотела делать и была особенно злой, вспыльчивой и любопытной. Она очень любила блестящие предметы и, вырвавшись из клетки, хватала туалетное зеркало, ложки, пуговицы и вертела их, облизывала. Часто бросалась на кошку и на собаку — царапалась, кусалась и пронзительно пищала. Иногда она кидалась и на Фатиму. Ударом лапы львица отбрасывала её от себя, а Жанка, перевернувшись, снова лезла. Приходилось её держать в клетке, но и из клетки она умудрялась вылезать, открывая пальцами задвижку.