— Так чем ты сейчас занимаешься? — полюбопытствовал Ланкастер.
— Журналист, для лондонского издания пишу.
— Выходит, мы оба зарабатываем на жизнь враньем! — снова захохотал Террорист. — Я региональный представитель «Кабелей Абеля».
— Другими словами, продавец?
— Черта с два! — фыркнул приятель. — Солнце, да у меня целая команда под началом! Стокпортским подразделением руковожу. — Не увидев никакой реакции, он воскликнул: — Только не говори, что никогда не слышал о «Кабелях Абеля»!
Я сконфуженно улыбнулся и покачал головой. Террорист неодобрительно зацокал языком.
— Мы крупнейшие поставщики систем автоматического распределения сигналов на всем северо-западе!
— Правда?
— Звуковой, глубинный, евродинамический, какой угодно — у нас есть все!
Я улыбнулся, изображая искреннее восхищение.
— Ты ведь понятия не имеешь, о чем я говорю, верно? Пришлось признать поражение.
— Все ясно! — хрипло расхохотался Террорист. — Брехуном был — брехуном остался. Ты хоть женат?
Я рассказал о Джине, а о Натали предусмотрительно умолчал.
— А я на прошлое Рождество стал отцом! — просиял Террорист. Я поднял пластиковый стакан. — В жизни не догадаешься, кто моя жена — Шарон Стронг!
— Шарон Стронг?
— Что? — изумленно поднял брови Ланкастер. — Ее недавно избрали Инструктором года по фитнесу. А в прошлом году она была чемпионкой по стэп-аэро-бикс среди любителей. У нее свой спортивный клуб в Хайде. Наверное, слышал о программе «Фитнес Шарон»?
— Ну, для меня это мещанство.
— Да ты наглец! — возмутился Ланкастер, а потом самодовольно засмеялся. — Возможно, она и мещанка, но как раз по мне.
— Другими словами, ты ее любишь?
— Ну, она пускает сзади и пьет мои сливки, чего еще просить?
Я захохотал, Террорист тоже давился от смеха, а женщина у окна презрительно поджала губы. «Моя усадьба» в ее руках мелко дрожала.
Поезд остановился в Макклесфилде, и чопорная женщина вышла из купе. Однако на платформе ее не оказалось. Неужели наш пошлый разговор оскорбил даму настолько, что она была вынуждена искать убежище среди простолюдинов второго класса?
— О чем пишешь? — с показной небрежностью спросил Террорист.
— О героях нашего времени.
В глазах Ланкастера мелькнуло непонимание.
— О бизнесменах и звездах шоу-бизнеса?
— Да… нет, об обычных мужчинах, их чувствах и переживаниях.
Снова непонимание.
— Ну, знаешь… О чувствах, которые они пытаются подавить…
— А поконкретнее? — Террорист хмурился, будто его пытаются обмануть.
Я беспокойно заерзал. — О настоящих чувствах, например, когда мужчина любит мужчину и не может это показать.
— Мужчина любит мужчину?
— Ну да! Джон, ты о феминизме слышал?
— О чем?
Я почувствовал, как покрываюсь румянцем.
— О феминизме. О нем все слышали!
— А я, представь себе, нет!
— Ни о феминизме, ни о движении за освобождение женщин, ни о проблемах взаимоотношений между полами? О том, что женщины считают себя равными мужчинам?
— По-моему, ты ерунду несешь! — возмущенно фыркнул Ланкастер.
— Так или иначе, это моя работа, — примирительно сказал я. — Пишу статьи о мужчинах и женщинах, мужчинах и боли, мужчинах и сексе…
Лицо Террориста просветлело.
— Ну, вот теперь дело говоришь!
— О чем это ты?
— Да о сексе же! Могу рассказать несколько занятных историй. За свою жизнь поимел… — Он не договорил, и повисла многозначительная пауза. Мимо проплыла матрона с тяжелой грудью и широкими бедрами. — Вот к ней под юбку точно не стал бы заглядывать! — неприлично громко прошептал Ланкастер и снова заржал. Пришлось изобразить бурное веселье, хотя на самом деле я умирал со страха и стыда. Совсем как в старые добрые времена… Боже, да он, видимо, с шестнадцати лет ни одной книги не прочел, ни одной новой идеей не пропитался!
Когда поезд остановился в Стокпорте, мы с Террористом обменялись телефонами, и он обещал как-нибудь позвонить. Может, даже в бар вместе выберемся… Я согласился, не сомневаясь, что это просто красивое обещание. У будки билетера мы расстались. Уже двинувшись к стоянке, я услышал насмешливый голос:
— Мужчина любит мужчину? Ну ты и извращенец!
Ланкастер засмеялся и помахал мне рукой.
В январе все пошло наперекосяк. С самого Рождества Джина казалась замкнутой и несчастной. Я решил, что она тоскует по матери. В Крещение, едва мы убрали праздничные украшения, она стала хныкать и хвататься за живот. А потом пришли месячные. В принципе они у жены всегда протекали болезненно, но на этот раз получились просто ужасными. Два дня она провела в постели, и было решено вызвать семейного доктора — почтенного седовласого мужчину с добрыми глазами за толстыми стеклами очков. Он прописал Джине валиум и велел позвонить, если через неделю не наступит улучшение.
Возмутившись до глубины души, мы с Натали решили обратиться к другому специалисту. Саму Джину даже не спросили. Лишь сейчас понимаю, что со взрослым человеком мы обращались как с неразумным ребенком. Довольно странное поведение для двух якобы поборников женского равноправия.
Итак, мы отвели Джину к новому доктору, женщине, которая, осмотрев ее, поставила очень странный диагноз: моя жена беременна. Пришлось тут же сдать мочу на анализ. Результат оказался отрицательным, а тревога — ложной, но мы с Натали встревожились.
Однажды после обеда, когда Джина легла отдохнуть, мы встретились для экстренного совещания на кухне. За окном накрапывал мерзкий дождичек. Стоял один из хмурых дней, когда сумерки начинают сгущаться задолго до того, как выберешься из постели. Сидя за кухонным столом, мы потягивали фенхелевый чай (Натали не хотела, чтобы ребенок привыкал к кофеину). Лицо свояченицы, еще недавно узкое и худое, заметно округлилось. Темные глаза были огромными, равно как и ее живот. В пять месяцев казалось, у нее под джемпером не футбольный мяч, а целая команда.
— Ну и что скажешь? — начал я.
— По-моему, есть из-за чего волноваться, — спокойным размеренным голосом отозвалась Нат. — В августе Джина так радовалась за меня, да и не только за меня. Помнишь, она сказала: «Разве не здорово, что в этом доме вновь поселится счастье?»
— Конечно, это было при мне!
— В тоже время она всем святым клялась, что сама к материнству не готова. Но что получается, едва у меня начинает расти живот? Болезненные месячные, визит к врачу, который подозревает беременность. Только ребенка нет… Немного странно, не правда ли?
— Думаешь, у нее симпатическая беременность? Натали возбужденно закивала.
— Скорее даже «несимпатическая»! Знаешь, Гай, у меня есть некоторые предположения на этот счет. Хотя, возможно, я просто махровая эгоистка. А что, если Джина хотела ребенка больше, чем сама думала? А теперь вынуждена смотреть, как во мне растет малыш, который должен был принадлежать ей?
— По-твоему, ревнует?
— Да, я бы жутко ревновала. Посмотри, как все случилось! Она всегда была лучшим музыкантом, чем я. Поверь, это не ложная скромность, а сухая правда. Я играю хорошо, а Джина великолепно, но, увы, она провалила экзамен, потому что, черт подери, не смогла расслабиться. Вот так всегда, и каков результат? Меня принимают в Королевский колледж, а она остается дома. А теперь еще я первой беременею, причем от мужчины, за которого вышла замуж она. Ужас!
Натали раздраженно хлопнула себя по лбу.
— Я полная идиотка!
— Мне она ничего об этом не говорила.
— О чем? Что я идиотка?
— Нет. О ребенке… о том, что все это ужасная ошибка и так далее…
— Так это и так ясно! Слепому видно, что она страдает! Поговори с ней, Гай! Выясни, права я или нет.
— По-моему, мы оба должны с ней поговорить, — немного подумав, предложил я.
— Ладно, — холодно кивнула свояченица. — Давай прямо сегодня!
В тот же вечер мы с Натали усадили Джину перед камином и стали допытываться, в чем дело. Поначалу она выпустила шипы и отпиралась.
— Вы же знаете. У меня болезненные месячные. Это с миллионом женщин случается.
— А в остальное время? — поинтересовалась Натали. — Ты ведь и тогда несчастна! С тобой невозможно разговаривать, на любой вопрос — односложные ответы.
— Чушь! — рявкнула Джина.
— Дорогая, — перехватил эстафетную палочку я, — с декабря настроение у тебя — хоть в гроб ложись. Ну, говори, что произошло?
Тяжелая, душная тишина накрыла гостиную, а потом моя жена опустила глаза и тихо заплакала. Мы с Натали придвинулись ближе, чтобы окружить ее стеной любви, совсем как члены мужского клуба каждый месяц окружают Малькольма. Только в отличие от него Джина не забилась в истерике, не пахла потом и для грусти имела вполне уважительную причину.
После нескольких неудачных попыток супруге наконец удалось объяснить, что ее гнетет.
— Ты прав, — кивнула Джина. — Вы оба правы. Я ведь сначала думала, она моя сестра, значит, и терзаться не стоит. Но получилось иначе. В Натали растет ребенок… Твой ребенок, Гай, и я не могу с этим смириться!
— Понимаю, тебе непросто смириться, — мягко проговорила Натали.
— Не «непросто», — покачала головой Джина, — а совершенно невозможно.
Тайна пятая
Мы с Джиной рано ушли в спальню, однако к занятиям любовью настроение явно не располагало. Оставалось лежать в темноте и смотреть в потолок. Не выдержав молчания, я спросил супругу, что она думает делать. Оказалось, что хочет на время уехать.
— Отличная идея! — просветлел я. — Давай прямо завтра и уедем! Неделька отпуска явно пойдет тебе на пользу!
— Нет! — покачала головой жена. — Я говорю не об отпуске, а о том, чтобы переехать. Пожить некоторое время в другом месте, разобраться в себе.
— Чистой воды безумие! Здесь твой дом, и закладная полностью выплачена…
— Зачем спрашивать, если не хочешь слушать?
— Я готов слушать. Просто считаю, что, убежав, ситуацию не изменишь.
— Ладно, тогда я уеду одна.
— Не злись. Простоя уверен, что нам нужно остаться и решать проблему здесь. Кроме Натали, у тебя никого нет. Ты нужна ей не меньше, чем она тебе, а сейчас, пожалуй, ты особенно ей нужна. Джина, она твоя сестра, ее никуда не денешь, и ребенка тоже.
— Знаю, поэтому и хочу уехать.
— Милая, нельзя оставлять Нат одну!
Джина вздохнула. Свет уличного фонаря озарял ее профиль. Она лежала на спине и смотрела в потолок.
— Гай, ты до сих пор не понял? Натали в состоянии позаботиться о себе лучше, чем любой из нас. У нее это всегда получалось.
Переезжать страшно не хотелось. Зачем платить за аренду квартиры, когда есть бесплатный, горячо любимый дом? И все-таки я был достаточно зрелым, чтобы понять: мое «хочу — не хочу» тут роли не играет. Главное — не сделать супругу еще несчастнее, чем есть. Впрочем, мое стремление не так бескорыстно, как кажется. Джинина депрессия начинала сказываться на мне, а я не желал становиться несчастным.
Мы поговорили с Натали, которая заявила, что против нашего отъезда, но мешать желанию сестры ни в коем случае не будет. Она якобы любит одиночество, а если соскучится, есть друзья — толстые гомики, которых можно пригласить в гости. Ну, «толстые гомики» она, конечно, не сказала, это я так, от себя добавил.
Джине всегда хотелось жить в Лондоне. С неожиданной для нас с Нат энергией она связалась со старой школьной подругой, которая вышла замуж и переехала в Тотнем, и договорилась, что остановится у нее на несколько дней, пока не подыщет квартиру. Надеясь отсрочить поездку, я сказал, что очень занят и в Лондон ехать не могу, однако Джина лишь плечами пожала и взяла один билет.
Мы с Натали посадили се на поезд, а вернувшись домой, сбитые с толку и озадаченные, решили спросить совета у карт Таро, когда-то принадлежавших Роуз. Заварив чай, уселись по-турецки на полу гостиной, и Натали стала отделять старшие арканы от младших. Потом разложила карты лицом вниз и попросила вытащить одну. Я послушался, и операция повторилась еще четырежды, до тех пор, пока на полу не осталось пять карт, лежащих крестообразно.
— Итак, — начала Натали, — центральная карта символизирует твою жизнь.
— Про меня неинтересно! Я думал, мы гадаем на Джину.
— Не получится, ее ведь здесь нет! Но давай предположим, что у вас с ней одна судьба. — Свояченица окинула меня долгим проницательным взглядом. — Ты как, согласен?
Пришлось кивнуть.
Натали открыла центральную карту: на ней изображался голый мужчина, которого кто-то подвесил за ноги. Висельник.
— Интересно… — протянула свояченица. — Он похож на тебя?
Я внимательно рассмотрел карту.
— Ну, вряд ли. У этого парня нет пениса!
— Карта обозначает не отсутствие пениса, а добровольно перенесенные страдания, — пояснила Натали. — Самопожертвование, понимаешь? Висельник скорее всего сам себя повесил. Возможно, это символ: ты живешь только для того, чтобы угождать Джине.
Натали взялась за карту, что лежала чуть ниже Висельника.
— Вот что у тебя под сердцем. Здесь скрывается твоя истинная сущность!
Она перевернула карту. Шут.
— Великолепно! — вырвалось у меня. — Моя истинная сущность в глупости. Значит, я настоящий идиот!
— Ну, это может быть святая простота или божественная невинность, как у некоторых пророков… Но я не понимаю, что это означает конкретно в твоем случае.
— Спасибо, Нат! Спасибо на добром слове! Девушка проворно раскрыла самую ближнюю ко мне карту. Колесо фортуны, изображенное в виде вращающегося колеса, которое оседлали какие-то египетские божества.
— Карта, лежащая над тобой, означает… означает силу, которая управляет всей судьбой.
— Но ведь карта хорошая? — радостно улыбнулся я. Почему-то в ответ Натали не улыбнулась.
— Ну… это как сказать. Вообще-то Колесо фортуны несет перемены. То есть если ты сейчас несчастен, дела пойдут на поправку, а если все хорошо, скоро сядешь в лужу.
— Нет! — твердо заявил я. — Счастливым я себя сейчас не считаю, особенно в ситуации с Джиной… То еще счастье!.
Глотнув чаю, Натали мрачно посмотрела на меня поверх чашки.
— Все это очень субъективно, — сказала она. — Счастье у каждого свое. Сомалиец, на глазах которого погибают истощенные жена и дети, сочтет тебя самым счастливым человеком на свете. Для него что ты, что мультимиллионер — никакой разницы.
Девушка раскрыла карту справа от себя. Императрица — Джинина карта, во всей колоде моя самая любимая.
Олицетворение женского качала, она означает любовь, сострадание, радость и исполнение желаний.
— Эй! — возликовал я. — Впереди у меня Императрица!
— Нет, — мрачно покачала головой свояченица, — она позади тебя, Гай. Карта справа от меня обозначает силу, влияние которой скоро кончится.
— Ерунда! — отмахнулся я. — Ты сама в это веришь? Лично я — нет.
Девушка перевернула последнюю карту.
— Вот твое будущее.
Судя по ходу гадания, я ожидал увидеть Смерть, Падающую башню или Незамедлительную кастрацию, пусть даже такой карты не существует. Но свояченица открыла Верховную жрицу — воплощение божественной мудрости, которая держит ключи к вселенной. Эта карта всегда напоминала мне Натали.
Я горячо молился, чтобы Джина не нашла квартиру в Лондоне, вернулась домой подавленная, твердо решив отказаться от своего плана. Увы, уже на второй вечер она позвонила и звенящим от радости голосом сообщила, что внесла задаток и заплатила за первый месяц аренды однокомнатной квартиры в районе, название которого я никогда не слышал: Крауч-энд.
В тот вечер сильно похолодало: улицы и лужайки нашего района покрылись изморозью. Зная, что раньше следующего полудня Джина домой не вернется, мы с Натали отправились на долгую прогулку.
В самом конце Шепли-драйв притаилась начальная школа, в которую когда-то ходили сестры. Мы шли по застывшему футбольному полю, крепко связанные уверенностью, что скоро придется расстаться. Мы держались за руки, вернее, пытались держаться, насколько позволяли толстые перчатки, а в зимнем небе кружили звезды, словно на ледяной голливудской церемонии.