Если к Дарье претензий у него хватало, то к Манро не находилось ни одной, и ее достоинства в немалой степени поблекли бы, если б не подпитывались безмерным восхищением, которое вызывал у него Ангус. Перед ним Нил преклонялся. Никто и никогда не вызывал у него таких чувств. Здравомыслящий, уравновешенный, терпимый. Именно таким, повзрослев, Нил и хотел стать. Манро говорил мало, но всегда по делу. Слова его переполняла мудрость. Его отличал суховатый юмор, который Нил понимал. В сравнении с ним крепкие мужские шутки в клубе выглядели пресными. Добрый и терпеливый, он всегда держался с достоинством, исключающим всякую фамильярность, но без надменности или напыщенности. На любой вопрос отвечал честно, говорил правду и только правду. И Манро-ученый восхищал Нила ничуть не меньше, чем Манро-человек. К работе он подходил творчески, старался все проверить, ничего не упустить. И пусть его более всего увлекали научные исследования, он добросовестно занимался и музейной рутиной, а также изучал мимикрию и передал Нилу свою увлеченность этой вызывающей много споров проблемой. Они говорили о ней часами. Нил поражался эрудиции куратора, обладавшего энциклопедическими знаниями, и Нилу оставалось только стыдиться своего невежества. Но энтузиазм Манро становился особенно заразительным, когда он говорил об экспедициях в глубь острова для сбора экспонатов для коллекции музея. Вот где начиналась настоящая жизнь. Там приходилось сталкиваться с трудностями, лишениями, иногда даже с опасностью, но все эти неудобства с лихвой компенсировались восторгом от находки редкого, а то и вовсе не известного науке вида, красотой природы, возможностью непосредственного наблюдения за всеми ее созданиями, а главное, ощущением полного освобождения от пут цивилизации. Именно для таких экспедиций Манро и потребовался помощник. Он занимался исследовательской работой, прервать которую на несколько недель обычно не представлялось возможным, а Дарья всегда отказывалась сопровождать его. Джунгли вызывали у нее необъяснимый ужас. Она боялась диких животных, змей, ядовитых насекомых. И хотя Манро вновь и вновь убеждал ее, что зверь никогда не нападает первым, если только не преследовать его или не напугать, она не могла переступить через этот подсознательный страх. Манро не любил оставлять ее одну. Местное общество она не жаловала, и он понимал, какой скучной становилась ее жизнь в его отсутствие. Однако султан активно интересовался естествознанием и желал, чтобы музей максимально полно отражал животный мир его страны. В очередную экспедицию Манро намеревался отправиться вместе с Нилом, чтобы ввести его в курс дела, и планы этой экспедиции они обсуждали не один месяц. Нил с нетерпением дожидался дня, когда им предстояло двинуться в джунгли. Пока же учил малайский и уже немного понимал диалекты, которые могли оказаться полезными в будущих экспедициях.
Как-то дождь лил целый день, не прекращаясь, но около шести вечера Нил не выдержал, надел макинтош и отправился в клуб. Народ еще не собрался, только Резидент, по фамилии Тревельян, сидел в кресле и читал какой-то журнал. Высокий, полный, с коротко стриженными седыми волосами и красным лицом комического актера, он обожал любительские спектакли, где, обычно играя циничных герцогов или остроумных дворецких, ходил в холостяках, но, по слухам, приударял за девицами, а перед обедом любил выпить джина с горькой настойкой. Должность свою он получил благодаря дружбе с султаном. Требовательностью не отличался, зато самодовольства у него хватало, любил и поговорить, к работе относился с прохладцей, но хотел, чтобы все шло гладко и без скандалов. И хотя компетентности ему явно недоставало, в обществе его любили за легкий нрав и гостеприимство. Увидев Нила, Резидент дружелюбно кивнул ему…
— Ну, молодой человек, как сегодня ведут себя жучки-паучки?
— Жалуются на погоду, сэр, — серьезно ответил Нил.
— Ха-ха!
Несколько минут спустя в клуб вошли Уэринг, Джонсон и еще один мужчина, Бишоп, сотрудник Государственной службы. Нил не играл в бридж, поэтому Бишоп подошел к Резиденту.
— Не составите нам компанию, сэр? — спросил его. — Сегодня в клубе никого нет.
Резидент оглядел остальных.
— Хорошо. Только дочитаю статью и присоединюсь к вам. Снимите за меня и сдавайте. Мне нужно каких-то пять минут.
Нил подошел к трем мужчинам.
— Уэринг, я очень благодарен вам за ваше предложение переехать к вам, но все-таки не перееду. Манро предложили мне поселиться у них насовсем.
Лицо Уэринга расплылось в широкой улыбке.
— Это ж надо.
— А что я вам говорил? — подал голос Бишоп.
— Мальчика я не виню, — ответил ему Уэринг.
Их тон Нилу определенно не понравился.
— О чем это вы говорите, черт побери? — воскликнул он.
— Да перестаньте, — отмахнулся Бишоп. — Мы знаем нашу Дарью. Вы — не первый красавчик, с которым у нее шашни, и, наверняка, не последний.
Едва эти слова успели сорваться с его губ, как Нил нанес молниеносный удар и угодил в лицо Бишопу, который мешком рухнул на пол. Джонсон подбежал к Нилу и ухватил его за талию.
— Отпустите меня! — кричал Нил. — Если он не возьмет свои слова назад, я его убью.
Резидент, потревоженный шумом, поднял голову, встал и, тяжело ступая, направился к молодым людям.
— В чем дело? Что происходит? Какую игру вы затеяли, мальчики?
Джонсон тут же отпустил Нила, Бишоп поднялся с пола, а Резидент, хмурясь, строго спросил:
— Что это значит? Нил, вы ударили Бишопа?
— Да, сэр.
— Почему?
— Он позволил себе грязный намек, порочащий честь женщины, — резко ответил Нил, бледный от ярости.
Глаза Резидента насмешливо блеснули, но лицо оставалось суровым.
— Что за женщина?
— Я отказываюсь отвечать. — Нил вскинул голову и выпрямился во весь свой немалый рост.
— Не дурите, молодой человек!
— Дарья Манро, — вставил Джонсон.
— И что вы сказали, Бишоп?
— Точных слов не вспомню, а по смыслу я сказал, что она уже прыгала в постель к молодым людям и не упустила случая проделать то же самое с Макадамом.
— Это действительно оскорбительное предположение. А теперь, будьте любезны извиниться и пожмите друг другу руку. Вы оба.
— Меня ударили, сэр. Теперь у меня заплывет глаз. И я не желаю извиняться за то, что сказал правду.
— Вы достаточно взрослый, чтобы понимать, что правдивость ваших слов только добавляет им оскорбительности. А что касается глаза, мне говорили, что в таких обстоятельствах очень помогает сырая говядина. И хотя из вежливости я выразил мое пожелание как просьбу, на самом деле — это приказ.
На мгновение все застыли. Лицо Резидента оставалось бесстрастным.
— Я извиняюсь за то, что сказал, сэр, — выдавил из себя Бишоп.
— Теперь вы, Макадам.
— Я сожалею, что ударил его, сэр. И тоже извиняюсь.
— Пожмите руки.
Молодые люди подчинились.
— Я бы не хотел, чтобы случившееся получило огласку. Это будет непорядочно по отношению к Манро, которого, думаю, мы любим и уважаем. Могу я рассчитывать на ваше молчание?
Все кивнули.
— Теперь можете идти. А вы, Макадам, останьтесь. Хочу сказать вам несколько слов.
Когда они остались вдвоем, Резидент сел и раскурил манильскую сигару. Предложил другую Нилу, но тот предпочитал сигареты.
— Вы — очень вспыльчивый молодой человек. Я не люблю, когда мои подчиненные устраивают подобные сцены в публичных местах.
— Миссис Манро — мой большой друг. Я видел от нее только добро. И не потерплю ни одного дурного слова о ней.
— Тогда, боюсь, вам придется частенько затыкать уши, если вы пробудете здесь подольше.
Нил какое-то время молчал, а когда заговорил снова, то с вызовом вскинул голову.
— Я прожил у Манро четыре месяца, — от волнения шотландский акцент стал куда заметнее, — и даю вам слово чести, что в словах этого подонка нет и грана правды. Миссис Манро никогда не позволяла по отношению ко мне неподобающей фамильярности. Ни словом, ни делом не дала ни малейшего намека на какие-либо непристойные намерения. Она относилась ко мне, как мать или старшая сестра.
Резидент не отрывал от него ироничного взгляда.
— Очень рад это слышать. Давненько уже никто не отзывался о ней столь хорошо.
— Вы мне верите, сэр, так?
— Разумеется. Возможно, вы ее перевоспитали. Ладно. Если хотите, можете идти. Но больше никаких драк, прошу вас, или будете уволены.
Когда Нил направился к бунгало Манро, дождь уже перестал, и бархатное небо сверкало звездами. В саду тут и там поблескивали светлячки. От земли поднималось пряное тепло, и, казалось, если замереть, можно расслышать, как растет вся эта буйная зелень. На веранде Манро что-то печатал, а Дарья читала, лежа на шезлонге. Лампа находилась у нее за спиной, и подсвеченные пепельные волосы напоминали нимб. Она посмотрела на Нила, отложила книгу, улыбнулась. Очень тепло и дружелюбно.
— Где вы были, Нил?
— В клубе.
— Кого видели?
Такой домашний уют, такая умиротворенность и непринужденность Дарьи не могли не вызвать умиления. Эти два человека, каждый занятый своим делом, составляли единое целое, их близость казалась совершенно естественной, ни у кого не могло возникнуть ни малейших сомнений в том, что они счастливы друг с другом. Нил не верил ни единому слову из того, что говорил Бишоп и на что намекал Резидент. Такого просто не могло быть. В конце концов, он точно знал, что их подозрения относительно него совершенно беспочвенны, стало быть, и остальное не заслуживало доверия. У всех этих людей — такие грязные мыслишки. Хотелось бы знать, кто первый запустил этот мерзкий слух. Он бы свернул шею мерзавцу.
Вскоре Манро назначил дату начала экспедиции, которую они так долго обсуждали, и с присущей ему обстоятельностью принялся готовиться к выходу в джунгли, чтобы в последний момент не возникло спешки и суеты. Они намеревались подняться как можно выше по течению реки, оттуда сквозь джунгли выйти к малоизученной горе Хитам и заняться охотой на обитающую там живность. Предполагалось, что экспедиция займет два месяца. С приближением дня отъезда настроение Манро неизменно поднималось, и хотя говорил он не больше обычного и держался, как всегда, сдержанно, глаза его светились все ярче, а в походке прибавлялось пружинистости.
Как-то утром он появился в музее в крайне возбужденном настроении и сообщил Нилу:
— У меня для вас отличные новости. Дарья едет с нами.
— Правда? Вот здорово!
— Впервые мне удалось убедить ее поехать со мной. Я говорил, что ей понравится, но она никогда не желала меня слушать. На этот раз я не стал даже предлагать, но вчера вечером она неожиданно сказала, что хотела бы поехать.
— Я очень, очень этому рад.
— Мне бы не хотелось надолго оставлять ее одну, а теперь мы можем не спешить с возвращением. Пробудем там, сколько потребуется.
На следующий день они отправились в путь на четырех прау. За веслами сидели малайцы, в состав экспедиции входили также слуги и четыре охотника-даяка. Втроем они расположились на подушках под навесом на одной из лодок. Слуги-китайцы и даяки плыли на остальных. Они везли с собой мешки с рисом для малайцев, китайцев и даяков, провизию для себя, одежду, книги и все необходимое для работы. Этот уход от цивилизации вызывал восхитительные ощущения, и все трое испытывали радостное волнение. К вечеру бросили якорь у небольшой деревушки даяков, и хозяева отпраздновали их приезд араком, долгими тостами и зажигательными танцами.
На третий день пути, поскольку река обмелела, и течение усилилось, они пересели в плоскодонки, но течение становилось все более стремительным, грести стало невозможно, и малайцы теперь использовали весла, как шесты, отталкиваясь от дна мощными, широкими движениями. Время от времени реку перегораживали пороги, и тогда приходилось высаживаться на берег, разгружать лодки и волоком тащить по камням. Через пять дней они добрались до места, дальше которого плыть не представлялось возможным. На берегу стояло принадлежащее государству бунгало, где они и провели пару ночей, пока Манро готовился к дальнейшему путешествию по суше. Им требовались носильщики для переноса багажа и люди для постройки дома у горы Хитам. Об этом следовало договориться с вождем местного племени, и, чтобы сэкономить время, Манро решил отправиться к нему, вместо того, чтобы ждать, когда вождь прибудет в бунгало. Вышел на рассвете в сопровождении двух даяков. Вернуться он собирался через несколько часов. Нил проводил его, и ему вдруг захотелось искупаться. Неподалеку от бунгало находилась заводь с такой чистой водой, что просматривалась каждая песчинка на дне. Это живописное местечко напоминало Нилу шотландские речки, где он купался мальчуганом, но при этом все вокруг было совершенно другим. Романтичная красота заводи, девственность природы всколыхнули в нем чувства, которые с трудом поддавались осмыслению. Сняв саронг и рубашку он погрузился в воду, наслаждаясь движениями своих сильных рук и ног. Потом лег на спину, глядя сквозь листья на синеву неба и солнце, которое пускало по воде золотые блики. Внезапно раздался чей-то голос.
— Какое белое у вас тело, Нил.
Ахнув, он нырнул и, повернувшись и высунув из воды голову, увидел стоящую на берегу Дарью.
— Послушайте, я же — голый.
— Это я заметила. Без одежды купаться куда приятнее. Подождите минутку, я уже иду, вода так и манит.
Дарья тоже была в саронге и рубашке. Поняв, что она их снимает, Нил быстро отвернулся и услышал, как она с шумом входит в воду. Затем сделал два-три гребка, чтобы она могла поплавать, не приближаясь к нему. Но она взяла курс прямо на него.
— Это так приятно, ощущать воду всем телом.
Дарья рассмеялась, набрала пригоршню воды и плеснула ему в лицо. Он страшно смутился, не зная, куда деть глаза. Прозрачная вода не скрывала ее наготы. А когда придется вылезать на берег, будет еще хуже, подумал Нил. Дарье же, похоже, все очень нравилось.
— Ну, и пусть намокнут волосы, — воскликнула она, улеглась на спину и сильными гребками поплыла по заводи, описывая широкую дугу.
«Когда она решит выйти из воды, я просто отвернусь и подожду, пока она оденется. А на берег вылезу после ее ухода». Какая все-таки бестактность, вести себя подобным образом!
— Мои волосы выглядят ужасно? Они такие тонкие, что мокрыми становятся похожи на крысиные хвостики. Поддержите меня, а я попытаюсь их отжать.
— Ничего страшного, — заверил ее Нил. — Пусть остаются, как есть.
— Я ужасно проголодалась, — не унималась Дарья. — Как насчет завтрака?
— Если вы вылезете из воды первой и оденетесь, то я присоединюсь к вам буквально через минуту.
Двумя взмахами руки Дарья добралась до берега, и он скромно отвернулся, чтобы не видеть ее выходящей из воды.
— Мне трудно вылезти на берег, — воскликнула она. — Вы должны мне помочь.
Спуститься в заводь не составляло труда, но вода чуть подмыла берег, и поэтому, чтобы вылезти, требовалось подтянуться, ухватившись за ветки.
— Не могу, я же совершенно раздет.
— Знаю, знаю. Но нельзя же быть до такой степени шотландцем. Вылезайте первым и скорее подайте мне руку.
Ничего другого не оставалось. Подтянувшись, Нил выбрался сам, а потом помог Дарье вылезти из воды. Свой саронг она положила рядом с его. Подняла, начала непринужденно вытираться. Нил последовал ее примеру, но, приличия ради, повернулся к ней спиной.
— У вас удивительно красивая кожа, — прокомментировала Дарья. — Белая и гладкая, как у женщины. В сочетании с мужской атлетической фигурой это даже забавно. И на груди у вас не растут волосы.
Нил молча завернулся в саронг и надел рубашку.
На завтрак Дарья съела овсянку, яичницу с беконом, копченое мясо и мармелад. Нил все еще дулся. Ох уж, эта русская непосредственность. Глупо так себя вести. Разумеется, они не сделали ничего плохого, но вот она, причина, по которой люди распускали о Дарье грязные сплетни. И, что хуже всего, он не мог даже намекнуть ей на это. Она бы подняла его на смех. Но деваться-то некуда — если бы эти люди из Куала-Солора увидели, как они купались вдвоем в чем мать родила, никто и ничто не убедило бы их, что ничего непристойного не произошло. И Нил, со свойственной ему рассудительностью, признал, что нельзя их за это винить. Действительно, с ее стороны — возмутительная выходка. Она не имела права ставить мужчину в такое положение.