В а л ь к а. Нет, ничего. Меня хотят послать в консерваторию.
З и н а. Так ты хорошо играешь?
В а л ь к а. Говорят...
З и н а. И можешь сыграть какие угодно ноты?
В а л ь к а. Какие угодно.
З и н а. Вот так, положить их перед тобой - и сыграешь?
В а л ь к а. Сыграю.
З и н а. А ты не врешь? Ну, хорошо. А нотную бумагу ты мне достал?
В а л ь к а. Опять нотную бумагу?
З и н а. Мне нужно.
В а л ь к а. Что вы с ней делаете, мне интересно.
З и н а. Тебе что - трудно сбегать на толкучку?
В а л ь к а. Сбегать! За шесть километров... Достаю, достаю...
З и н а. И еще надо достать. Обязательно, Валечка, надо.
В а л ь к а. А если опять не будет на толкучке?
З и н а. Другой раз сбегаешь.
В а л ь к а. Ладно. (Смотрит в окно.) У вас тут хороший вид. Знаете, сколько на солнце? Двадцать градусов.
З и н а. В Москве больше. В Москве уже трава зеленая. Мы, наверно, не будем жить в Москве.
В а л ь к а. Вам жалко?
З и н а. Не очень. Здесь тоже хорошо.
В а л ь к а. А я поеду учиться в Москву. В московскую консерваторию. А вы куда пойдете учиться?
З и н а. А я пойду... Вон по той дороге я пойду. Туда за Волгу, в лес. Ах, солнце разморило, до чего заниматься не хочется!
На площадку поднимается Е л ь н и к о в.
В а л ь к а. Здравствуйте...
Е л ь н и к о в. Что это вы здесь?..
З и н а. Я тут готовлюсь к экзаменам.
Е л ь н и к о в. Здесь сыро. Простудитесь.
З и н а. Ничего не сыро, вон как солнце нагрело...
Е л ь н и к о в. И грязно.
З и н а. Это просто паутина. В комнатах хуже: пеленки, примус.
Е л ь н и к о в. Это что - физика?.. А вы, Валя, почему не были сегодня в школе? Я думал, вы больны.
В а л ь к а. Александр Андреич, скажу по совести, не интересует меня ваш предмет. Я хочу играть, а теории эти разные...
З и н а. А посмотрите, Александр Андреич, как хорошо из окна. Какая земля большая, сколько дорог - и туда, и туда... А Волга!.. Можно по дорогам пойти, можно по Волге поплыть, далеко далеко... (Молчат.) Манечка уезжает к мужу. (Молчат.) Война кончится, попрошу папу, чтобы поехать на пароходе по Волге, так хочется...
В а л ь к а. Я ездил, когда был маленький.
З и н а. Маленькому не так интересно... Валька, вон твоя мама. Она тебя ищет. Определенно. Она тебе машет.
В а л ь к а. Ничего подобного, это не она.
З и н а. Определенно она! Иди! (Кричит вслед.) Не забудь про бумагу! (Валя уезжает вниз по перилам.) Вы не спали опять. У вас больное лицо.
Е л ь н и к о в. Заинька, раз и навсегда прошу не говорить об этом, надоело, наконец... (Уходит вверх по лестнице.)
З и н а (одна, тихо). Сердитесь. Вам нужно на кого-нибудь сердиться. Сердитесь на меня. (Целует свою руку.) Я вас люблю.
СЦЕНА ВОСЬМАЯ
До поднятия занавеса слышится Третья баллада Шопена в исполнении фортепьяно. Занавес поднимается над уголком парка на берегу реки. Весна. Сумерки. Радиорепродуктор укреплен на дереве; передача Шопеновой баллады заканчивается. Е л ь н и к о в и З и н а.
Е л ь н и к о в. Нравится?
З и н а. Не особенно.
Е л ь н и к о в. Почему не особенно?
З и н а. По-моему, как-то слащаво.
Е л ь н и к о в. Слащаво?
З и н а. По-моему, да.
Е л ь н и к о в. Ни черта вы, девочка, не понимаете.
З и н а. Честное слово, по-моему, после Прокофьева и Шостаковича...
Е л ь н и к о в. Ах, после Прокофьева и Шостаковича! А что именно вам нравится у Прокофьева и Шостаковича? Ну? Назовите. Ну, что вы слышали Прокофьева?
З и н а. Вы, Александр Андреич, обращаетесь со мной, как будто я какая-то маленькая.
Е л ь н и к о в. Я спрашиваю: что вам нравится у Прокофьева и Шостаковича?
З и н а. Все нравится.
Е л ь н и к о в. Краем уха вы их слышали. И слышали, что их нужно уважать, потому что это передовая музыка.
З и н а. А вы их разве не уважаете?
Е л ь н и к о в. Та музыка, которую уважают, - плохая музыка. Хорошая - та, которую любят. Я многое у них люблю. Но Шопена, представьте себе, люблю больше. А вы о Шопене знаете только то, что он любил Жорж Санд.
З и н а. Ничего подобного!
Е л ь н и к о в. И так как вам еще не успели сказать, что Шопена тоже нужно уважать, то эта баллада кажется вам подозрительной. Еще бы! (Насвистывает тему баллады.) Слышите, сколько нежности - милая, я люблю тебя, слышишь, как я тебя люблю, горячей волной я залью твое сердце... Мда, для вас слащаво.
З и н а. Почему для меня? Вы меня какой-то такой себе представляете... (Молчат.) Александр Андреич, посидим тут немножко на лавочке, хорошо? (Садятся.) Чувствуете, какой воздух весенний? Я эти дни все хожу и слушаю; по-моему, если прислушаться хорошенько-хорошенько, то услышишь, как почки раскрываются... О чем вы думаете?
Е л ь н и к о в. Я тоже слушаю.
З и н а. Все о чем-то думаете...
Е л ь н и к о в. Свойство человека. Пока живет - дышит и думает, даже во сне.
З и н а. Я во сне ничего не думаю.
Е л ь н и к о в. Ну! Может быть, вам это только кажется?
З и н а. Нет, честное слово. Вам не холодно, Александр Андреич?
Е л ь н и к о в. Нет, а вам?
З и н а. Ну, мне!.. Вы потуже кашне накрутите. Красивое кашне у вас какое...
Е л ь н и к о в. Вам нравится?
З и н а. Ужасно!
Е л ь н и к о в. Кашне нравится, а Шопен не нравится. Ну, не обижайтесь, Заинька. Мне скучно, когда вы обижаетесь.
З и н а. Я вовсе не обижаюсь. И никакая я не Заинька, а Зина.
Е л ь н и к о в. Заинька - лучше.
З и н а. Вы считаете, что мне идет?
Е л ь н и к о в. Вам - больше, чем кому бы то ни было.
З и н а. Заинька... Представляется что-то такое мягкое, теплое... (Молчат.) Александр Андреич...
Е л ь н и к о в. Что?
З и н а. Вы по-прежнему слышите музыку, когда не спите? Скажите мне.
Е л ь н и к о в. Слышу.
З и н а. Вы ее записываете на этой нотной бумаге. Я знаю. Музыку записывают, как слова. Как это странно, что музыку записывают, как слова... Как ужасно, что вы не можете сами сыграть свою музыку. Не можете сказать вслух слова, которые написали... Какие это должны быть слова!
Е л ь н и к о в. А может быть, это лучше, Заинька?
З и н а. Вот! Вот! Это меня в вас больше всего пугает... Больше всего не нравится. Вы как будто решили, что вы уже только учитель, и больше ничего, на вечные веки... Какие-то рояли настраиваете... И шутите, а сами все думаете и не спите... Ведь другие могут сыграть вашу музыку, и вы услышите, и все услышат...
Е л ь н и к о в. А вдруг слова, которые я записал, косноязычны? И не потрясут никого, даже меня самого? Я вам уже говорил, что это, может быть, просто галлюцинации.
З и н а. Это не может быть!
Е л ь н и к о в. Ну, а вдруг?
З и н а. Тогда останетесь на вечные веки учителем.
Е л ь н и к о в. Только и всего?
З и н а. Подумаешь, какое несчастье! Тысячи учителей живут, и ничего... Даже были бы очень довольны, если бы ребята не так их мучили.
Е л ь н и к о в. Маленькая моя девочка, я боюсь... мне страшно... Лучше я буду немым.
З и н а. Лучше знать правду. И тогда выбирать что-нибудь. По-моему, какая бы это ни была правда, вы первым долгом положите голову на подушку и заснете спокойно суток на трое.
Е л ь н и к о в. Какая бы это ни была правда, я буду не спать и слышать музыку. (Насвистывает.)
З и н а. Посвистите еще. Вы очень хорошо свистите. (Ельников хохочет.) Почему вы смеетесь? Что с вами? Зачем вы смеетесь?
Е л ь н и к о в (со смехом). Заинька, я не над вами! Честное слово, не над вами! Просто, забавно вышло. Раньше мне говорили: вы хорошо играете... А теперь говорят: вы хорошо свистите... (Хохочет.)
З и н а. Александр Андреич, не надо так смеяться, я вас люблю!
Молчание.
Е л ь н и к о в. Вы уходите?
З и н а. Да...
Е л ь н и к о в. Не уходите. Сядьте.
З и н а. Зачем?
Е л ь н и к о в. Вы пришли сюда веселая, а уходите грустная, - я не хочу.
З и н а. По-моему, это вам безразлично.
Е л ь н и к о в. Сядьте! (Зина садится.) Знаете что?
З и н а. Что?
Е л ь н и к о в. Давайте немного помолчим.
З и н а. Хорошо. (Молчание.)
Е л ь н и к о в. Полагается говорить всякие вещи... Например, что вы наверное ошибаетесь... что вы это просто придумали, чтобы еще интереснее было жить... Ведь вам интересно жить?
З и н а. Да!
Е л ь н и к о в. Ну, а так еще интереснее, правда?
З и н а. Да...
Е л ь н и к о в. Вот... И еще многое можно сказать... Что я вдвое старше вас... Что я - вы знаете... Не хочу говорить. Пройдет некоторое время, вы сами все это скажете себе. А я только скажу, что благодарен вам от всего сердца. (Зина встает.) Уходите?
З и н а. Да.
Е л ь н и к о в. Но я же не хочу, чтобы вы ушли грустная и оскорбленная!
З и н а. Я не оскорбленная. Вы ничего не понимаете, Александр Андреич. Вы ничего не понимаете! Я думала, вы понимаете все на свете... Ну, да о чем мы говорим, просто смешно... Нет и нет. Ведь нет?
Е л ь н и к о в. Нет.
З и н а. Ну вот. По-честному. Я ужасная дура. (С новым выраженьем.) Александр Андреич! Когда вы будете понимать разные вещи, кроме музыки, вы меня как-нибудь известите; я за вас порадуюсь. (Идет и возвращается.) И если вам когда-нибудь захочется сказать "да" - вы скажите; я никогда не отвечу "нет"!
Уходит. Ельников один. Почти совсем стемнело. Входят С е д о в и К р а м и н.
Е л ь н и к о в. Владимир Ипполитович!?
К р а м и н (останавливается). А!..
Е л ь н и к о в. Вот встреча...
К р а м и н. Мир очень тесен.
Е л ь н и к о в. Я не знал, что вы здесь.
К р а м и н. А я знал, что вы здесь.
Молчание.
Е л ь н и к о в. Жизнь так же хороша, как была?
К р а м и н. Лучше.
Е л ь н и к о в. Лучше?
К р а м и н. Послушайте... (Садится на скамью.) Вы сказочник?
Е л ь н и к о в. В каком смысле?
К р а м и н. В самом обычном смысле. Конечно, вы сказочник, потому что вы музыкант. Нет ничего более волнующего, чем столкновение злой силы с доброй; все сказки на свете сложены об этом. В детстве я волновался: кто победит? Потом принял мудрость, что побеждает обязательно Добро. Нам с вами повезло фантастически: как раз в тот отрезок вечности, когда мы с вами имеем честь осмысленно существовать, Добро и Зло схлестнулись в битве, выходящей за пределы человеческого опыта; и сейчас мы участники в торжественнейшем апофеозе Добра, какой когда-либо видела история. Мы с вами помогли очистить мир от мракобесия и крови, чтобы живым людям легче было дышать и работать. Согласитесь, что такая удача выпадает на долю не каждого существования.
Молчание.
Е л ь н и к о в. Итак, мы удачники?
К р а м и н. Несомненно.
Молчание.
Е л ь н и к о в. Вы надолго?
К р а м и н. Нет, в командировку.
Е л ь н и к о в. Мы встретимся?
К р а м и н. Завтра я уезжаю.
Е л ь н и к о в. Жаль, что мы встретились только сегодня. Почему Иван Иваныч не сказал мне?
К р а м и н. Он не был уверен, что встреча со мной доставит вам удовольствие.
Е л ь н и к о в. Жаль...
Молчание.
К р а м и н. Потеря аппетита, бессонница, - или все уже в порядке?
Е л ь н и к о в. Бессонница.
К р а м и н. А больше всего удручает милосердие окружающих, не правда ли? Девушки предлагают любовь.
Е л ь н и к о в (усмехнувшись). Девушки предлагают любовь.
К р а м и н. Вы счастливее меня: вас не переводят через улицу. Когда переводят через улицу - это ужасно. Что вы делаете?
Е л ь н и к о в. Учу детей теории музыки.
К р а м и н. И успешно?
Е л ь н и к о в. Представьте - да.
К р а м и н. Хорошо; у нас маловато теории при обширной практике всякого рода... И все?
Е л ь н и к о в. Настройщик фортепьяно.
К р а м и н. Хорошо. (Встает.) Мне пора. Вам не интересно узнать, где сейчас Зинаида Александровна?
Е л ь н и к о в. В Москве, надо полагать.
К р а м и н. Нет, в пути - едет сюда. Я видел свежую афишу. Даст здесь два концерта. В гостинице сбились с ног - готовят номер для знаменитости. Пойдете к ней?
Е л ь н и к о в. Вряд ли.
К р а м и н. Непременно пойдите.
Е л ь н и к о в. Зачем?
К р а м и н. Из милосердия. Неужели вы лишите ее эффектного положения? Послушайте, это же для нее клад, она развернулась бы во всем блеске... Не будьте эгоистом, пойдите. Впрочем, она сама к вам придет.
Е л ь н и к о в. Она не знает, что я тут.
К р а м и н. Знает. О вас писали в печати. До свиданья. (Ельников подает ему руку. Левую. Прощаются.) Послушайте, ведь я был прав тогда? Она прошла, как скарлатина? Или еще шелушится?
Е л ь н и к о в. Затрудняюсь ответить...
К р а м и н. Просто по привычке кажется. Шелуха облетела, кожа чистая, а все представляется, что зудит... За эти годы вся шелуха с нас облетела... Желаю вам счастья! (Уходит с Седовым.)
Е л ь н и к о в (один, после молчания). Счастья?..
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ
Декорация первого действия. Весенний день. Ольга Ивановна хозяйничает в кухне. Входит В а с я.
О л ь г а И в а н о в н а. А кто там?
В а с я. Я. (Заглядывает в кухню.) Телеграммы нет?
О л ь г а И в а н о в н а. Нет. Нет еще, Вася. Рано еще быть телеграмме.
В а с я. Думаете - еще не доехала?
О л ь г а И в а н о в н а. Доехать-то она доехала, откровенно говоря, да знаешь, Вася, пока они в себя немножко придут, пока насмотрятся друг на дружку, то да се, - тогда она вспомнит и даст телеграмму; не раньше.
В а с я (после молчания). Пусто стало. Без Кольки.
О л ь г а И в а н о в н а. Вася ты, Вася... Да, пусто. Уехал мой внучонок... Я вот тоже, мечтала внуков иметь. Надя не захотела. У нее свету в очах не было, кроме Саши, - не захотела детей, и все... Я считаю, что это ошибка с ее стороны. (Длинный капризный звонок.) Это Зина. (Отворяет, впускает Зину.) Ну что?
З и н а. Ну ничего.
О л ь г а И в а н о в н а. Сдала?
З и н а. Ну конечно, сдала. Ко мне никто не приходил?
О л ь г а И в а н о в н а. Нет. Ты что такая?..
З и н а. Есть хочу.
О л ь г а И в а н о в н а. Иди, ешь.
З и н а. Не хочу. (Уходит в свою комнату.)
О л ь г а И в а н о в н а (Васе). Видел?
В а с я. Куксится девчонка.
О л ь г а И в а н о в н а. Да... Хорошее дело - детишки в доме. Будь у меня внуки, я бы не тучнела. И поясницу бы так не чувствовала... Самые счастливые мои годы, Вася, откровенно говоря, это когда Саша был маленький. (Помолчав.) Его и тогда все любили. (Входит Зина, ищет что-то.) Занятный был такой...
З и н а. Это же ужас, что такое... Ну скажите, люди добрые, куда я ее положила?.. Александр Андреич еще не приходил?
О л ь г а И в а н о в н а. Нет. А тебе он зачем, Зинуша?
З и н а. Я хочу, чтобы он пришел в половине второго.
О л ь г а И в а н о в н а. Он и придет в половине второго. Он всегда приходит в половине второго... (Васе.) Помню, как научился букву "ры" выговаривать, так везде ее на место "лы" совал: не скажет лапа, а рапа; не лошадь, а рошадь...
З и н а. Рошадь... Рошадь, а у рошади четыре рапы... Вот как сейчас помню - держала в руках, а куда положила?.. Вот тут я стояла и держала в руках...
О л ь г а И в а н о в н а. Ты что потеряла?
З и н а. Заколку для волос. Ну, как я буду - так?.. (Встряхивает головой так, что прядь волос падает на лицо.) Ольга Ивановна! Ну, как я буду?.. (Обнимает Ольгу Ивановну, горько плачет.)
О л ь г а И в а н о в н а. Зина ты, Зина...
З и н а (громко сморкается). Это я просто так... Не обращайте внимания... Просто зашла в комнату, Колькина кроватка стоит пустая, Манечкина пудреница, мне стало грустно... (Вася уходит в свою комнату.) Папа едет в Москву, и я должна ехать...