Генерал стал отстреливаться, уходя от Цупкина все дальше и дальше.
Но Цупкин, будучи отличным стрелком, метким выстрелом сбил всадника с лошади. Генерал, держась руками за гриву, стал медленно сползать на землю.
Цупкин поймал генеральского коня, а потом спрыгнул с лошади и подошел к генералу: тот был мертв.
В полевой сумке убитого Цупкин обнаружил два креста, которыми был награжден генерал, удостоверение личности на имя генерала Сутулова. Все это было доставлено в штаб полка. Командование сообщило о подвиге Цупкина в штаб дивизии.
На следующий день в штаб полка приехал Семен Михайлович Буденный, увидел Цупкина, обнял его, расцеловал и поздравил с крупной победой. Семен Михайлович сказал:
— Ваш дерзкий и героический подвиг не только заслуживает похвалы, но и достоен революционной награды.
А вот другой подвиг Цупкина. Однажды он установил, что в одной балке расположилась вражеская артиллерийская батарея. Она состояла из трех орудий.
Цупкин решил захватить батарею.
С десятью бойцами он бросился к первому орудию. Красноармейцы приблизились к орудийному расчету. Белогвардейцы струсили и сразу подняли руки. Пленных отправили в штаб полка.
Затем Цупкин и его товарищи с таким же успехом захватили второе орудие. А вот с третьим произошла заминка. Среди артиллеристов находился офицер. Он организовал сопротивление. К тому же артиллеристов было в три раза больше, чем красных конников.
Цупкин не растерялся. Он разделил бойцов на две группы, приказав им окружить вражеских солдат, а сам кинулся к офицеру. Первым выстрелом ранил коня, а вторым — убил самого всадника.
Батарейцы от неожиданности растерялись, запросили пощады и подняли руки вверх — сдались.
Цупкин приказал артиллеристам развернуть орудия и открыть огонь по переправе, которую занимали беляки. Результаты вскоре сказались. Оттуда прискакал связной:
— Приказано прекратить огонь, вы же по своим бьете!
Цупкин знаком руки позвал связного и скомандовал:
— Руки вверх! Сдавай оружие!
Связной понял, что он оказался в плену, поднял руки и заплакал. Он положил винтовку и патроны к ногам Цупкина.
Петр Иванович приказал продолжать огонь. Минут через пятнадцать показались два всадника из белого лагеря. Один из них был артиллерийский офицер — наблюдатель за полем боя.
Цупкин и двое бойцов выехали им навстречу. Офицер, думая, что перед ним свои солдаты, закричал:
— Мерзавцы! Что вы делаете, по своим стреляете!
Офицера тут же уничтожили, а солдата взяли в плен.
Огонь батареи заставил белогвардейцев отступить. Увидев это, Цупкин скомандовал артиллеристам взять орудия на передки и двигаться наперерез белогвардейцам. Батарейцы снова повели огонь. Белогвардейцы бросились в разные стороны. А батарея продолжала уничтожать бегущих беляков.
Так находчивость и отвага помогли бесстрашному командиру использовать в бою вражескую батарею.
Артиллеристам белых, как видно, понравился красный командир Петр Иванович Цупкин. Они обратились к нему с просьбой зачислить их в Красную Армию.
Цупкин доложил об этом командиру и комиссару полка. С их согласия артиллеристы были приняты в Красную Армию.
Про Петра Ивановича Цупкина ходило множество легенд. Но за каждой стоял подлинный случай. Вот одна такая легенда.
Цупкин всегда старался быть в гуще боя, в самом его центре.
Он не боялся смерти, был храбрым, находил выход из самых сложных ситуаций.
Белый полковник пытался с группой солдат пробраться к красной переправе. Увидя это, Цупкин и Пивнев направили своих лошадей за полковником. Буденновцы догнали полковника и предложили ему сдаться без боя. Но полковник стал отстреливаться. Когда у него кончились патроны, он выхватил клинок, повернул коня назад и пустился в атаку на красных кавалеристов. Но Цупкин опередил его, он убил полковника выстрелом из нагана.
В полевой сумке его было найдено удостоверение личности на имя Бесергенева и около десяти тысяч рублей царских денег. Эскадрон Цупкина был всегда на самых ответственных участках боя, он умело выбирал правильный удар по противнику.
Петр Иванович Цупкин прокомандовал эскадроном более года. И его эскадрон не знал поражений.
За боевые заслуги Цупкин дважды был награжден орденом Красного Знамени.
В 1923 году в боях с бандой князя Джентимирова на Кавказе Цупкин был тяжело ранен в правую ногу выше колена, и после долгого лечения в госпитале был демобилизован. Он умер в 1960 году.
…Спят люди. Прекрасные люди. Вчера они пели:
Меня Россия в бой послала
За вольный труд, за бедняков,
Чтоб их избавить от оков,
Чтоб свергнуть иго капитала…
Эти люди — все разные — сильны единым дыханием.
Пройдет немного времени, и целый эскадрон будет требовать: «Записывайте нас всех в коммунисты».
И на замечание: «В партию поэскадронно не принимают»— эскадронный ответ, что это известно, но эскадрон на собрании постановил: всем идти в бой за Лениным коммунистами…
Где-то неподалеку, в санчасти, — Надя, Семена Михайловича жена. Ездит она на тачанке. Ухаживает за ранеными, шьет им халаты. Недавно разбило снарядом машинку швейную — горевала. Семен утешал: «Машинку достанем, ладно, что сама осталась жива…»
А где-то Денис? Емельян? Ленька — тот у Никифорова. Зря его не взял к себе в конницу. Тут как-то струсили трое. Вместо того чтобы в атаку идти, с подпругами замешкались. Прикрикнул на них. После боя на собрании пригрозил: «Откомандирую в пехоту». Как они огорчились! Чуть не на коленях просили их не откомандировывать. Леньке тоже хотелось быть конником, а воюет в пехоте… Зря его не взял! (Впоследствии Леонид перешел-таки в конницу.)
Под натиском белогвардейцев дивизия отходила к Царицыну — в лице царицынского пролетариата красные партизаны видели своего боевого союзника в борьбе с белой гвардией. В Царицыне была Красная Армия, были снаряды, хлеб, продовольствие. И хотя генерал Краснов наступал на опору Советской власти на Дону — краснопартизанские отряды, он стремился овладеть и Царицыном. Стало быть, беженцам и там грозила беда.
Но они шли и шли, шли упорно. К ним присоединялись все новые, теперь их насчитывалось до восьмидесяти тысяч, и они связывали бойцов, лишали их возможности драться.
Только конники совершали смелые вылазки и набеги на наседавшие белогвардейские части. Беженцы шли медленно, гнали отощавший скот, еле передвигавший негнувшиеся ноги, везли на скрипучих подводах свой скарб. Все страдали от жажды. Но нигде не было чистой воды. Люди, кони, коровы, овцы пили из одной и той же попавшейся на пути лужи грязную воду. Припадали к горько-соленой воде прудов, затянутых тиной. Люди болели холерой, падали, умирали от солнечного удара, оставались лежать на дороге. «Скорей бы Царицын!» — говорили еще уцелевшие, не зная, что ждет их в Царицыне. Но до Царицына было еще ох как далеко! В душные ночи привалы казались кошмарными: люди стонали, бредили.
И никто не знал, кроме Буденного и других командиров, что и беженцы и дивизия, сомкнувшаяся вокруг них кольцом, охраняя их, в свою очередь окружены белыми! В Царицын надо было прорываться!
В середине августа те, что уцелели еще из десятков тысяч людей, измученных, изможденных людей, подошли к реке Сал…
За рекой на далеких курганах вспыхивали пушистые облачка выстрелов.
Буденный подскакал к реке, резко осадил коня, чертыхнулся.
Мост через Сал был взорван белогвардейцами.
Мост восстанавливали ночами. Работали не только бойцы. Все, кто не ослабел совершенно, таскали землю, вбивали сваи. От станичников не отставали женщины, ребятишки. Днем дымовая завеса окутывала реку. А с той стороны реки в табор беженцев сыпались снаряды, убивая детишек и женщин.
Среди командиров возникали разговоры о том, что надо оставить беженцев, бросить, весь этот табор цыганский, идти сражаться одним.
Буденный услышал такие слова, лицо у него окаменело. Яростью блеснули глаза:
— Бросьте панику разводить! Разве можно родных, близких бросать, отдавать на расправу казакам? Или все перейдем через Сал, или все вместе погибнем!
Так и было покончено с разговорами.
Мост восстанавливали с великим трудом.
Первыми по нему перебрались беженцы. Теперь до Царицына было не так уж далеко.
Кавалерия снова вступила в бой.
Федор Морозов обошел противника и вынудил его повернуть.
Во главе своего эскадрона Морозов бросился в атаку на белогвардейцев, смял их.
Пока противник перестраивал свои ряды, подоспели основные силы отряда.
Открыв сильный артиллерийский огонь не только из пушек, но и с бронепоезда, белогвардейцы вновь наступали.
Атаки отбиты.
Городовиков преследовал конницу противника. Пластунский батальон белых пропустил свою отступающую конницу и открыл огонь. Городовикову пришлось отступить. Буденный со своим ординарцем поскакал к хутору Жутов. Там была назначена встреча. Была темная ночь. Въехали в крайний двор, чтобы узнать, где Городовиков. Ординарец закрыл за собой ворота. И вдруг Буденный увидел, что во дворе белые казаки. Их можно было отличить от красных бойцов даже в темноте: казачьи лошади были с длинными хвостами, а красные конники своим лошадям хвосты подрезали.
Так Буденный оказался в ловушке. Выскочить со двора, не вызывая подозрения, было уже невозможно.
Как же вышел из трудного положения Буденный?
При встрече он сам рассказал так об этом Городовикову:
«Я спросил казаков:
— Скажите, станичники, вы не из семьдесят второго полка?
— Нет, — отвечали казаки.
— Вот беда, путаемся, путаемся, так и к красным угодить можно.
— Постой-постой! А почему, станичники, у ваших лошадей хвосты подрезанные? — насторожились казаки.
— Э, братуха, тут такая каша заварилась, что и сам стриженый будешь! Убили наших коней в бою. А куда казак без лошади! Хорошо еще, что захватили у красных…
— Да, бывает, — согласились казаки. — Ваш полк отступил правее, там его и ищите.
— Так мы, станичники, с вами переночуем, а утром поедем искать свой полк. Ночью и в беду не трудно попасть.
— Оставайтесь, места хватит. Ставьте лошадей да идите в хату. Хозяйка у нас хорошая — молоко есть и сало.
— Спасибо, — ответил я, — это будет не лишнее. Вот мой приятель что-то заболел, бедняга, пусть полежит, а я лошадей пока уберу.
— Да это у него с перепугу, — засмеялись казаки. — Добре, видно, красные прижали, коли свой полк потеряли!
Казалось, все хорошо. Одного лишь я опасался: а вдруг среди них есть казаки из Великокняжеской? Там меня все в лицо знают.
А казаки оживленно обсуждали результаты боя. Тут я узнал, что ты, Ока, отступил.
Один из казаков начал здорово врать, как он чуть было меня не захватил в плен:
— Как только стали преследовать красных, я сторонкой, сторонкой да вперед выбился… Конь, вы знаете, станичники, у меня дюже добрый, резвости не занимать… Прижимаю это и вижу: Буденный!..
— Врешь, — обрезал его другой казак. — Откуда Буденного знаешь?
— Э, братуха, да как же не знать! Усы черные, вразлет, сам вроде не так уж велик, но плотный. Да хотя бы я и не знал его раньше, но как увидел коня — буланый, с черным ремнем на спине, на лбу звездочка, хвост черный, а грива — что вороново крыло, — так и подумал: он!
— У кого хвост и грива черные? У Буденного нетто?
— Да что ты! Я же сказал тебе: у коня. Не перебивай, братуха… Так вот, станичники, увидел я Буденного и думаю: пан или пропал! Сгину или пымаю его, чертяку! Жму что есть духу! Он вроде бы подпустил меня к себе. А потом как прижмет, прижмет, да куда там — как не бывало… Смотрю, он опять передо мной и к тому же смеется, леший! Ну, думаю, я тоже не кислым молоком мазаный. Ударил снова за ним. Не скачу — лечу. Зло берет: догнать не могу. Вот это конь! Сколько живу, но таких не видал! Гнался я, гнался, оглядываюсь, а наших нет и в помине. Плюнул, выругался, вернулся.
— Так и не поймал?
— Не пымал. До сих пор не пойму: или Буденный колдун, или конь его сатана!
Казак складно врал, но масть моего коня знал… Трудненько было бы нам, если бы мы заехали на хутор засветло.
Казаки пошли в хату ужинать. Нам надо было уходить подобру-поздорову. Но только мы собрались выехать за ворота, во двор ввалилось человек двадцать казаков со старшим урядником. Недолго думая я подошел к уряднику, сказал ему, что мы из 72-го полка, и попросил разрешения вернуться в свою часть.
— Чего здесь путаетесь? — буркнул он и, не дожидаясь ответа, сообщил пропуск…»
Вот что рассказал Буденный при встрече с Городовиковым.
Благополучно вернувшись с хутора, Буденный поднял полк Маслака и приказал ему подойти к хутору, окружить и разгромить противника. Для захвата полевых караулов белых была выделена специальная группа разведчиков. Пропуск был использован разведчиками. Благодаря ему они без единого выстрела сняли полевые караулы белогвардейцев.
В четыре часа утра полк Маслака обрушился на спящего противника. Оказать серьезное сопротивление он, конечно, не мог. Немногие вырвались и убежали в степь. Пленных построили. Буденный подъехал и поздоровался:
— Здравствуйте, станичники!
Пленные в один голос гаркнули:
— Здравия желаем, ваше превосходительство!
— Вот беляки — вспомнили превосходительство, — смеялись бойцы.
— Кто, станичники, ночевал сегодня со мной — выходи! — скомандовал Буденный.
Никто не вышел.
— А кто же из вас рассказывал, как он Буденного чуть не поймал?
Из строя вышел чубатый казак.
— То я так… брехал.
— Здорово, казак, врешь! А откуда же ты мою лошадь знаешь? — спросил Буденный.
— Да мне один станичник обрисовал.
Пленные не могли поверить, что Буденный был с ними на хуторе.
Один на вид бравый казак спросил:
— А правда, что вас пуля и сабля не берут и что вы наперед знаете, о чем думает наш командир полка, и все делаете наоборот?
Буденный посмеялся и стал рассказывать, за что мы воюем и почему победа будет за нами.
— Вас обманули лживой агитацией и заставили воевать против своих братьев по труду. А чтобы вы не сдавались в плен, вам говорят, что красные расстреливают всех пленных. Это ложь! Мы гарантируем вам жизнь, и вы можете сейчас же написать об этом своим родным и соседям.
Пленные офицеры — двадцать семь человек — были выстроены отдельно, и Буденный сообщил им, что офицеров не расстреливают, если они честно отказываются от продолжения борьбы с Советской властью.
Денис Буденный был храбрым и смелым бойцом. Однажды темным вечером он прискакал с донесением к Семену. Привязал взмыленную лошадь к тачанке, ворвался в штаб, сообщил об удачно законченном бое. Глаза у Дениса сверкали задором.
Денис заторопился, сунул пакет с донесением и ускакал. Вскоре он стал взводным командиром, заслужил боевой орден Красного Знамени.
Недавно то было.
И вот Семен Михайлович встретил на станции Федора Прасолова (он служил в эскадроне Дениса).
— Ты что здесь делаешь?
— За патронами приезжал.
Федор снял с брички грязный рваный мешок, наполовину чем-то набитый и туго перевязанный веревкой.
— Это кожух и валенки Дениса, возьми их, Семен Михайлович, а то, не ровен час, стянут.
— Зачем они мне? Денису отдай, раз его добро.
Прасолов посмотрел на Буденного широко открытыми, испуганными глазами и опустил голову.
Почувствовав что-то неладное, Буденный с тревогой спросил:
— А где же Денис? Почему мне на глаза не показывается?
Федор, заикаясь, сказал:
— Я думал, вы знаете… Пропал Денис — угробили его беляки.
— Денис погиб? Да что ты, Федор, мелешь? Где? Когда?
— Да я-то там не был. Кожух с весны у меня. «На, говорит, Федя, возьми вместе с патронами. Кожух-то у меня не простой, батя носил», — тихо, сквозь слезы говорил Прасолов. — Слыхал, наших выручать ездил с эскадроном да напоролся на кадетов. Побили многих, а Дениса в живот ударило. Пока трясли его на бричке, он кровью изошел…