А в другой землянке Николай Кирсанович Баранников споткнулся при входе о шашку.
— Где беляк? — тихо спросил он хозяйку.
Она показала глазами на печь. Баранников заглянул в печь, увидел там белогвардейца.
— А ну, браток, вылезай! — скомандовал Баранников.
А хозяйка увидела, что бандит борщ перевернул, обозлилась, схватила рогач да как двинет им казака.
— Вылезай, дьявол этакий, детей без обеда оставил! — накинула на его шею полотенце и вытащила всего в борще да в саже.
Николай Кирсанович спрашивает у бандита:
— А где твой напарник?
— Он в погребе.
— А ну полезай в погреб и тащи своего друга.
Казак полез в погреб, послышался спор. Баранников крикнул:
— Вылезайте, а то стрелять буду!
Вышли оба и подняли руки.
Семен Михайлович сказал:
— Вот это здорово: пятнадцать лошадей с седлами, винтовки, патроны и шашки. Это хорошие трофеи.
Отряд решил покинуть хутор Таврический. На хуторе скрывались люди, бежавшие от белых из станицы Платовской. Услыхав, что на хутор ворвались красные под командой Буденного и обезоружили беляков, они немедленно явились к Буденному и стали упрашивать взять их в отряд. Решили принять их. Распределили между новыми бойцами захваченных лошадей, оружие и боеприпасы. Бежавшие из Платовской рассказали, что в станице идет кровавая расправа белогвардейцев со сторонниками Советов. Одних крестьян уже расстреляли, другие ждут своей судьбы. Станичное правление забито арестованными. К вечеру отряд буденновцев численностью уже в двадцать четыре человека двинулся в направлении Платовской.
Не доехав до станицы километров шесть, Буденный остановил отряд в балке Малая Бургуста и предложил бойцам следующий план действий: с наступлением темноты двинуться в Платовскую, минуя дороги, на которых могут быть расположены заставы белогвардейцев, пробраться к станичному правлению, бесшумно истребить находящихся там белогвардейцев, освободить заключенных и вооружить их захваченным оружием. Затем полностью очистить станицу от противника.
Бойцы одобрили этот план. Семен Михайлович предупредил всех, что они идут на очень рискованное дело, так как неизвестны силы противника. Поэтому необходимо соблюдать все меры предосторожности. Действовать надо быстро, смело и решительно. Каждый должен драться храбро, не щадя себя. Если же кто чувствует в себе неуверенность или, больше того, трусит, тому лучше не ходить в налет, ибо он может испортить операцию. Все бойцы в один голос заявили, что готовы драться с бандитами насмерть.
С наступлением темноты поднялся ветер и заморосил холодный дождь. Буденновцы продвигались к Платовской степным бездорожьем.
Вот и родная станица. Лишь кое-где видны огоньки, слышны отдельные выстрелы и тревожный лай собак. Буденновцы пересекли небольшую рощицу и вышли к станичному правлению. Площадь слабо освещал огонек. Буденный остановил отряд и приказал спешиться. Подозвал Баранникова и сказал, что вместе с Филиппом Новиковым он разведает, что там около правления.
Семен Михайлович поманил рукой Филиппа, и вдвоем двинулись к зданию правления.
Керосиновый фонарь тускло освещал крыльцо станичного правления и силуэты белогвардейских всадников. Их было человек двадцать пять. Измокшие кони мерзли на ветру и не стояли на месте. Мерзли и всадники. Подняв воротники и засунув руки в рукава, они зябко передергивали плечами и негромко толковали о чем-то между собой. Вырвав из темноты кусок площади у крыльца, фонарь бросал свет на четыре станковых пулемета, хищно выставивших свои приподнятые стволы веером в стороны. Чуть ближе к саду — две конногорные пушки. На лафете одной из них, ссутулившись и обняв коленями винтовку, сидел часовой: не то дремлет, не то задумался.
— Видишь эту фигуру? — спросил Филиппа Семен Михайлович. — Подберись к нему и аккуратненько стукни, но так, чтобы он не пикнул, гад. А потом надо потушить фонарь. Делай все быстро. Ясно?
Филипп кивнул головой.
— Только действуй сразу, — продолжает шепотом Буденный. — Фонарь погасишь — это для нас сигналом будет, да гляди в оба, как кошка в темноте, под свои же клинки не угоди.
И Семен Михайлович легонько толкнул Филиппа в ночь.
Буденный вернулся к отряду.
— Как Филипп фонарь погасит — конная атака группы, — сказал Семен Михайлович Николаю Баранникову.
Филиппу стало как-то не по себе, но не от страха. Он понимал важность возложенного на него поручения, понимал, что сейчас только от него зависит успех операции всего отряда. Шагал он легко, осторожно ступая на пятку и будто перекатываясь затем на носок.
«Только бы не оступиться в этой проклятущей темноте и грязи», — думал он. Ведь любой хрустнувший неосторожно сучок, любой камешек, попавшийся некстати под ногу, мог сорвать все дело, привести к катастрофе. До часового по прямому было шагов тридцать. Но Филипп взял в сторону, чтобы подкрасться к нему против ветра. «Будет не так слышно, в случае чего», — соображал он, не сводя напряженного взгляда с затылка бандита. И, кроме этого ненавистного затылка, прикрытого меховой шапкой, Филипп ничего не видел вокруг. С каждым шагом он становился ближе к цели.
Но что это? Часовой вдруг клюнул головой в колени. Нет, обошлось, не обернулся, а, распрямившись, вновь оперся о винтовку. К дождевым холодным каплям, струившимся по лицу Филиппа, добавились такие же капли холодного пота. Вытирать лицо некогда, да и нечем. Обеими руками Филипп цепко сжимал винтовку. До бандита два последних шага, самых длинных и трудных, Филиппу кажется, что он слышит, как дышит часовой. Мгновение, еще раз приглядывается к голове, чтобы удар пришелся точнее, замахивается прикладом и с каким-то хрипом бьет им по цели.
Бандит какую-то долю секунды сидит, а затем медленно сползает с лафета на бок. Остается хоть и менее трудное, но самое главное — фонарь. Фонарь горит по другую сторону входа, в станичное правление. Филипп решает подойти к нему в открытую, спокойно. «Пусть они думают, что это идет свой», — решает он. Вот и последняя цель ночного рейда. Филипп бросается к фонарю и с яростью хлещет плетью по его стеклам. Вспыхнув в последний раз, гаснет, и все вокруг погружается в кромешную тьму, словно кто-то накрыл всю площадь у крыльца огромной шапкой.
Все дальнейшее произошло исключительно быстро и четко.
Прасолов, Нечепуренко, Морозов, Баранников и другие всадники ринулись на белогвардейцев из темноты так быстро и стремительно, что те даже ничего не успели понять. Впереди с клинком наголо мчался на своем коне Буденный, отстал от него на полголовы его брат Денис. Ржание коней, всплески грязи в лужах, звон клинков…
В помещении, где толпились арестованные, звякнул замок, и открылась дверь.
— Выходите.
— Ну вот и за нами смерть пришла, — тоскливо вздохнул кто-то.
— Оно, может, ночью и не так страшно смерть принять, — отозвался другой.
— Хоть днем, хоть ночью, а помирать-то ох как неохота!
Конвоиры начали связывать обреченных на смерть людей парами и подталкивать к выходу.
Через входную дверь пахнуло свежестью, неуловимым запахом приближающейся на Дону весны. Тяжелая смерть! Но как невыносима ты, смерть, вот сейчас, на пороге весны, на пороге новой жизни. Так хотелось этим обреченным начать жить по-новому, по-весеннему радостно, свободно…
— Эй, братцы! Свободные вы! Это мы, красные, выходите все, — загремел голос, по которому многие узнали Семена Михайловича.
Подоспевший Баранников, Денис Буденный и другие начали помогать смертникам быстрее освободиться от веревок и ремней, которыми они были связаны. Сообразив, что происходит, освобожденные набросились на растерявшихся конвойных, и их участь быстро была решена.
Когда с белогвардейцами было покончено, Филипп вскочил на станичное крыльцо. Там уже стоял Семен Михайлович.
— Друзья наши и товарищи, — радостно заговорил Семен Михайлович, — дорогие вы наши, свободны вы! Развязывайтесь скорее! Бейте гадов! — Буденный подозвал Баранникова: — Ты, Николай Кирсанович, заканчивай здесь, а мы пойдем в казармы. Там небось полно этих гадов. Пока не опомнились — разделаемся и с ними.
Захватив Дениса, Прасолова, Морозова, Нечепуренко и Новикова, Семен Михайлович побежал к казармам, приказав и остальным бойцам отряда следовать за ним. Семен Михайлович подошел к двери казармы и заглянул в щель. Часового внутри не оказалось. Тогда он, держа наган наготове, приоткрыл дверь.
Винным перегаром пахнуло из казармы так, что Семен Михайлович даже покрутил носом. Буденный огляделся. На столе коптила керосиновая лампа. На нарах развалились спящие белогвардейцы, а их шашки и винтовки стоят в пирамиде в углу. Семен Михайлович подал знак, а когда бойцы приблизились, тихо приказал:
— Заходите в казарму, выстройтесь в шеренгу, приготовьтесь к стрельбе.
Сам он тоже зашел в помещение, прибавил огоньку в лампе да как крикнет на всю казарму:
— Подъем… Подъем, дорогие защитники царя-батюшки…
С наганом в руке, готовый пристрелить на месте любого, кто вздумал бы оказать сопротивление, Семен Михайлович быстро шагнул к пирамиде с оружием и, повернувшись к ней спиной, громко заговорил:
— Думали, невинная кровь наших замученных матерей и детей даром вам пройдет? Думали, Советская власть на вас управы не найдет? Давай поднимайтесь! Пришла пора расплачиваться за вашу проклятую работу.
Арестованных белобандитов построили.
— Именем революции, — объявил Буденный, — за невинную кровь народа, что они пролили здесь, приказываю расстрелять этих гадов.
Тут же, за казармой, был приведен этот справедливый приговор в исполнение.
Отряд собрался у здания станичного правления, вновь ставшего теперь помещением Революционного комитета.
— Семен Михайлович, — доложил Баранников подошедшему Буденному, — кто уцелел, всех освободили, человек четыреста. Да, видишь, не расходятся. Это ведь большинство платовских и из ближних хуторов. В отряд к тебе просятся. Что с ними делать?
— Что делать? Немедленно вооружать, сажать на коней и вместе с ними добивать гадов. Их небось еще полная станица.
Сам Семен Михайлович в ту ночь развернул прямо-таки бурную деятельность. Он разбивал прибывших добровольцев на роты, часть людей посадил на лошадей и образовал из них эскадрон. Делил трофейное оружие, назначал старших, давал указания — словом, успевал повсюду.
Вскоре в разных концах Платовской загремели выстрелы.
— Я ж говорил, что здесь полно гадов, — усмехнулся Семен Михайлович.
Белогвардейцев, должно быть, действительно было полно. Они к вечеру расползлись, как клопы, по всей станице. Это и затруднило их ликвидацию, но, с другой стороны, и облегчило. Разрозненные группы, слыша стрельбу, не понимали, в чем дело, что происходит в покоренной, как им казалось, станице. И вот, заслышав стрельбу, они целыми группами начали стекаться на центральную площадь, к станичному правлению.
Здесь их ждали бойцы Буденного. Растерянные, почти без сопротивления, бандиты складывали оружие. Их отправляли под замок и надежную охрану, туда, где еще час назад томились жители станицы в ожидании расстрела. Их коней и оружие тут же раздавали жаждущим добровольцам.
Отряд Семена Михайловича в эту ночь уничтожил не менее 350 белогвардейцев, захватил трофеи: два конногорных орудия, 300 снарядов, четыре пулемета и 60 тысяч патронов. Но, пожалуй, больше всего обрадовался Буденный, когда ему доложили о захваченных 270 лошадях с седлами. Семен Михайлович улыбнулся в усы.
— Вот это дело, добавим их к нашим двадцати четырем — будет в отряде триста лошадей.
— Двести девяносто четыре, — поспешил уточнить Филипп.
— Вечно ты, Филипп, со своей точностью. Шесть коней не в счет.
Всех конников Семен Михайлович собрал в эскадрон. Своим командиром и заместителем Буденного кавалеристы единодушно избрали Николая Кирсановича Баранникова.
Чем больше светало, тем мрачнее становилась картина хозяйничанья белобандитов в Платовской. К слезам радости встречи невольно примешивались слезы горечи и гнева.
Полуразрушенные и разрушенные землянки, а главное, сотни замученных и расстрелянных земляков взывали к мщению.
Далеко не всех бандитов удалось выловить ночью. Многие из них под покровом темноты скрылись в Великокняжеской. Не удалось захватить генерала Гнилорыбова и его главных палачей — Аливинова и Кубрака Ункинова.
— Подлые трусы, — ругался Семен Михайлович. — Банду свою бросили и сбежали. Да недолго им бегать. Сколько ни прячься, а от народа не укроешься, народ все видит, выловит, притянет к ответу.
Однако тот факт, что большой группе белобандитов удалось удрать из Платовской, заставил Семена Михайловича насторожиться.
Нужно было ждать нового визита Гнилорыбова и его банды.
Буденный быстро снарядил гонца в слободу Большую Орловку на розыски Никифорова, чтобы сообщить ему об освобождении родной станицы. На колокольне он организовал пост и приказал круглосуточно вести наблюдение за дорогой, идущей из Великокняжеской в Платовскую. Всех жителей, которые только могли, Буденный просил отправиться на рытье окопов и укрепление подступов к станице.
Жители Платовской так боялись нового набега гнилорыбовской банды, что с большой охотой выполняли все, о чем их просил Семен Михайлович. А дел все прибавлялось и прибавлялось. Но самым тяжелым оказались похороны жителей Платовской, замученных белогвардейцами.
Уже знали, что отцов Семена Михайловича и Филиппа видели в группах арестованных, обреченных на смерть. Истерзанный труп отца Филиппа разыскали и захоронили вместе с другими жертвами. Судьба Михаила Ивановича, отца Семена Михайловича, оставалась неизвестной.
Все новые и новые люди шли в здание Революционного комитета, где сейчас располагался штаб буденновского отряда. Кто просил записать его в отряд, кто хотел узнать что-нибудь о пропавших, кто спрашивал, отобьем ли мы Платовскую, если на нее вновь обрушится Гнилорыбов.
Особенно потрясла Семена Михайловича смерть Дмитрия Сорокина.
— Какая бессмысленная гибель! — сокрушался Семен Михайлович. — А какой замечательный человек был, какое сердце…
К вечеру в этот день стало известно и еще об одной трагедии, разыгравшейся на Шара-Булукском хуторе. Когда первый бой на берегу Маныча у зимовника Буга был проигран и Никифоров начал отходить к слободе Большая Орловка, несколько бойцов не смогли пробиться к отряду и отступили к Шара-Булуку, рассчитывая укрыться в нем. Среди них было и три платовских жителя — Петр Болдарев, Яков Болданов и Филипп Загниборода.
Однако на хуторе оказались белые. Поняв свою оплошность, Болдарев, Болданов и Загниборода начали обходить хутор. Но белые заметили и набросились на них. Бойцы вскочили в ближайший скотный сарай и начали из него отстреливаться. Сарай был саманный с соломенной крышей. Видя, что трое бойцов дерутся храбро, белые подожгли сарай.
Но, несмотря на огонь, отважная тройка продолжала вести неравный бой, уничтожая метким выстрелом то одного, то другого бандита. Только когда от жары и дыма уже нельзя было дышать, бойцы выскочили из пламени и ринулись на врага в лобовую атаку. Белые бросились было бежать, но тут в бой вмешалась их новая большая группа уже на лошадях. Красные бойцы и тут не сдались, а укрылись в пустующей землянке. Белые окружили землянку и начали стрелять через окна. Партизаны ответили метким огнем и уложили еще несколько бандитов.
На рассвете отважные воины через выбитое окно увидели группу белых, человек десять. Они открыли огонь, уложив троих белогвардейцев. А остальные разбежались. Воспользовавшись этим, бойцы кинулись из землянки. Но не успели сделать и несколько шагов, как увидели, что со всех сторон на них бегут белогвардейцы. Отважная тройка не пала духом и в этот момент.
Красные бойцы заняли круговую оборону и повели прицельный огонь. Стреляли до тех пор, пока не вышли все патроны. Белогвардейцы, видя это, все же не решились кинуться на храбрецов, а начали кричать, чтобы они сдались. Бойцы подняли руки, но когда расхрабрившиеся бандиты подошли к ним вплотную, они с криком «Бей белых гадов!» бросились на них в штыки и начали наносить удары направо и налево.