- Издательство... Книжки печатаете?
- Да.
- Про любовь или детективы?
- Про все.
- Это хорошо. Спасибо.
- Вот и славно. Там домашний есть, звоните лучше по нему, - сказал я, вставая: была моя станция.
Ну вот, а теперь история. Начало. Нулевая отметка, как говорят строители.
Я пришел к сыну Валере, сын Валера встретил меня приветливо, но не радостно, поглядывал на часы. Я обратил внимание на то, что в квартире необычайно чисто, убрано, все на своих местах. Впрочем, он всегда любил порядок и очень раздражался, если в его комнате случалось что-то переставить, передвинуть, переложить без его ведома. Мы с Ниной нарадоваться не могли на черту, столь необычную для мальчика, да еще современного: большинство наших знакомых сетовали на безалаберность и неопрятность своих детей. И оно понятно: мы-то в советское время росли, когда то малое, что с трудом добывалось, хотелось хранить и содержать в идеальном порядке, а для них все окружающее - данность, среда обитания, не стоящая лишнего внимания и заботы. И одевался Валера с малолетства очень аккуратно. И для учебников покупал специальные обложки, чтобы книги не трепались...
Я сам своей глупой шуткой о том, что Валера, возможно, приводит не девушек, накликал неожиданные мысли. Эта любовь к чистоте и порядку... Довольно мягкие, даже, можно сказать, изящные движения: Валера высокий, большой, красивый, но при этом умеет быть плавным и неспешным... И голос у него высоковат... Правда, этим высоким голосом он не раз покрикивал на нас с Ниной с жестами не плавными и не изящными, что не утешает... И пахнет от него чуть ли не духами - или просто такая пахучая туалетная вода? Мне даже показалось, что у него ресницы темней обычного, будто подведены, и губы ярче, будто подкрашены. Интересно, как Нина отнесется к тому, что мои дурацкие пророчества сбылись? А как я сам отнесусь?
- Что нового? - спросил я.
- Ты по делу? - ответил Валера вопросом на вопрос, не вменяя себе в необходимость быть вежливым.
- По делу.
- По какому? Ты извини, просто ко мне скоро придут.
- Дело важное: пообщаться. Кофе угостишь?
- Запросто. Но у меня десять минут, извини. Ты бы позвонил вообще-то.
- Я хотел с дороги, батарейка в телефоне села. Кого-то ждешь?
- Я только что сказал.
- Да, извини. Старость, память дырявая.
Валера торопливо готовил кофе. Но не растворимый все-таки, он презирает растворимый кофе и тех, кто его пьет. Следовательно, он не хочет презирать своего отца. Уже обнадеживает. А я все оглядывался исподтишка. Подглядывал. Уличал. Одет Валера просто: джинсы и футболка, но футболка очень уж обтягивающая, что пристало скорее девушке, чем юноше. Ногти матово поблескивают: не маникюр ли? На окне занавески появились нежного голубого оттенка. Черт побели, что же делать, если - оно самое? Как отнестись? Что сказать?*
----------------------------------------------------------------------
* Перечитывая, заметил занятную опечатку. Черт побери, конечно, а не черт побели, просто Р и Л расположены на клавиатуре близко. Я пишу очень быстро, но двумя пальцами, отсюда и опечатки, некоторые бывают очень интересными, даже многозначительными. Можно целое исследование на эту тему сочинить. На тему невольной адаптации пальцами старых слов и извлечения из них новых смыслов. - А. А.
----------------------------------------------------------------------
Валера поставил передо мной чашку кофе, сахарницу, молоко - в молочнике, между прочим, а не просто в пакете, блюдце с нарезанным лимоном. Все, что могло понадобиться, чтобы не тратить время, если я чего-то захочу. Дескать, пей кофе, папа, быстро и проваливай.
Мой сын явно не хотел, чтобы я с кем-то встретился. И я понимал, что самое лучшее - сейчас же уйти. Но вечное родительское стремление знать тайны детей, знать о них как можно больше, ревнивое отношение к их отдельной, отделившейся жизни... То самое, из-за чего дети родителей часто и недолюбливают.
- Работы много? - спросил я, отпивая маленький глоток кофе и видя, как Валера внимательно наблюдает за этим процессом - оценивая, насколько затяну я кофепитие такими крошечными глотками.
- Хватает, - ответил он.
- А я тут приболел немного.
- Бывает, - сказал Валера. И не спросил, чем. Надеюсь, не потому, что совсем не беспокоился. Просто боялся: я начну подробно отвечать. - Слушай! сказал он, в очередной раз посмотрев на часы и просветлев от придумки. Слушай, а давай я к тебе завтра заеду! Поговорим нормально. Просто сейчас придут, я обещал, что буду свободен.
- И занимайся с гостями, - кивнул я покладисто. - А я тут посижу. Меня не затруднит.
- Меня затруднит, ё! - воскликнул Валера, тут же переходя на повышенный тон и фамильярность. Ему не привыкать. - Я тебя рад видеть, пап, но бывают же обстоятельства! Чего ты смотришь? Ты кофе хотел? Пей, пожалуйста!
- И уматывай?
- Не уматывай, но... Ты можешь в другой раз прийти? Или я заеду... Ты не обижайся, но...
В это время прозвенел звонок.
- С ним, как с человеком! - воскликнул раздосадованный Валера и пошел открывать.
Вот так, думал я. За человека меня уже не считают.
А сердце стучало быстро и нервно. Я ожидал услышать в прихожей мужской голос. Или юношеский. Или мальчишеский. Надо определиться, как себя вести.
Голос, кажется, мальчишеский. И, похоже, сердитый. А Валера шепотом оправдывается. Надо вытерпеть, остаться здесь.
Я не вытерпел и вышел в прихожую.
1
Я вышел в прихожую и увидел девушку, одетую, как в фильмах шестидесятых годов ("Мужчина и женщина"): строгий костюм, туфли на каблуке не высоком и не низком - приличном и черные очки, глаз абсолютно не видно.
Мне сразу стало легче.
- Здравствуйте, - сказал я. - Что ж вы тут? Проходите, познакомимся. Я все-таки отец как никак.
- Слушай, отец как никак! - заорал на меня Валера с высоты своего роста (и я мимолетно подумал, насколько он еще не вырос: типичная подростковая раздражительность). - Ты кофе хотел, иди пей!
- Хамите, юноша, - спокойно ответил я ему.
- Да ладно тебе, - сказала девушка, которой стало неловко за Валеру. И протянула мне руку, улыбнувшись: - Ирина.
- Очень приятно. Александр. Александр Николаевич.
А теперь стилем какой-нибудь Вероники Темновой, потому что обычными словами это описывать труднее:
"Улыбка показалась ему знакомой, он вглядывался в ее лицо, пытаясь вспомнить, где он видел эту юную женщину. И ей это не понравилось, судя по тому, как недовольно сдвинулись ее брови, наморщился лоб и покривился уголок губ, улыбка с которых моментально улетучилась. Но тут же она вернулась опять, вероятно, женщина подумала о том, что ее тайна здесь будет сохранена и нечего опасаться".
Я опознал ее сразу. Бывают у некоторых людей особые приметы, у нее такой приметой как раз и является улыбка. Не формальная, не заученная раз и навсегда улыбка телеведущей, а - от природы. Темнова написала бы: улыбка радости, улыбка обвораживающая, улыбка здоровья, молодости, душевной ясности, улыбка, преображающая лицо и освещающая все вокруг, как неожиданно включенная в серых сумерках вечера настольная лампа!
Но не улыбка, конечно, даже такая замечательная, причина того, что ее наверняка все узнают на улицах: прежде чем стать ведущей, она снялась в рекламе, ролик крутили очень часто, он, наверное, полюбился публике сам по себе, независимо от рекламируемого товара. (Потом она сказала мне, что ее показывали за год, если суммировать, около 300 часов, и в это легко поверить: шесть раз по минутке на десяти каналах, вот и час получается, то есть каждый день, в сущности, фильм с ее участием, как тут не запомнить!)
- Ирина? - переспросил я, словно уточняя. Не называя еще фамилии.
- Да. Только я хотела бы...
- Все понимаю! - галантно перебил я ее. - Храните тайну личного существования? Могу заверить, для меня неприкосновенность души - превыше всего!
Валера, только что готовый убить меня, тут же сменил гнев на милость, даже не усмехнувшись над моей цветистой фразой. На Ирину же он смотрел с щенячьей радостью.
- Что ж, - сказала она. - Тогда я тоже кофе хочу.
Мы сидели на кухне, Валера суетился, подавал кофе, был смущенным и довольным, убедившись, что Ирина на него не сердится. Обычно равнодушный к моим оценкам и моему мнению относительно чего бы то ни было, он, кажется, был рад возможности погордиться передо мной этим знакомством. Впервые я видел его таким и подумал: чтобы знать своих детей, нужно как можно чаще встречаться с ними в кругу их знакомых и друзей: там они настоящие, а не в поверхностном, бытовом контакте с родителями.
Но вот загадка: где он умудрился с нею познакомиться? И кто она ему? То есть, кажется, понятно, кто. Надо же, как повезло моему мальчику...
- Извините за любопытство, - спросил я Ирину, - Виленская - это псевдоним?
- Многие так думают! - рассмеялась Ирина неподражаемым смехом. - Нет, это настоящая фамилия. А прадед мой вообще крестьянином был.
- Виленской губернии? - блеснул я познаниями в истории и топонимике.
- Нет. Но вы правы, их оттуда откуда-то в Подмосковье привезли, их семью. А дед уже городским человеком был, москвичом. Так что я москвичка потомственная.
Она принялась пить кофе, а я развлекал ее и Валеру разговором, довольно удачно. Рассказал о работе в издательстве и о наших проектах. С юмором. Валера был счастлив, наблюдая за воркованием своей любимой женщины и своего уважаемого с этой минуты папы. Но начал поерзывать и вскоре, выйдя в комнату, позвал меня:
- Пап, можно на минутку?
И позвал не так, как кричал раньше "закрой дверь, блин", позвал мягко, по-доброму, по-сыновнему! Дождался от него наконец...
Я вышел.
- Пап, ты извини, - сказал он, - но у Ирины мало времени.
- Ах ты подлец! - сказал я, гордясь им. - Где ты с ней умудрился познакомиться?
- Потом расскажу.
- Ну-ну. Успеха.
Мы впервые говорили с ним на равных. Как мужчина с мужчиной, понимающие друг друга. Многое было впервые в тот день.
2
Я вышел и сел на лавке у подъезда. Мне опять ни с того, ни с сего стало худо: покрылся потом, мурашки какие-то пошли по левой половине тела, начиная с головы.
Я сидел и думал: а если свалюсь прямо вот здесь? Народ ведь по обыкновению подумает: напился человек. Смешная мысль пришла: заранее написать плакатик: "Я не пьяный, я больной!". И, падая, успеть положить его себе на грудь. А если без шуток, надо бы на бумажке записать номера телефонов Валеры и Нины и вложить бумажку в паспорт.
А если дома свалишься? Нельзя жить одному...
Когда вышла Ирина, мне показалось, что до этого я спал сидя, причем довольно долго. Стало неловко: подумает еще, что ее жду.
- Вот, - встал я ей навстречу, - подумаете, что сижу и жду вас. А я так... Небольшой приступ.
- Сердце?
- Да нет. Бурная юность, травма головы. Теперь иногда сказывается.
И так легко, так по-мальчишески совралось про бурную юность и травму головы, что даже совестно не было: естественных порывов не надо стесняться.
- Вас подвезти?
- Разве что до метро. Я без машины сегодня, - опять соврал я. Но тут же подумал, что Валера мог сказать ей об отсутствии у меня машины. И уточнил: С шофером езжу обычно. (Это почти правда: раза три в месяц я езжу на издательской машине. С шофером.)
Ирина невнимательно кивнула, и я понял, что мои старания пропали даром: в ее мире с личным шофером ездит каждый второй, ее этим не удивишь. Мы ехали молча. Хотелось завязать легкий разговор, как недавно на кухне, но что-то не клеилось. Кураж пропал.
Она посматривала на меня с улыбкой и сказала:
- Наверно, вам интересно, как я с вашим сыном познакомилась?
- Конечно.
- Очень просто: я в его машину врезалась.
- Он не рассказывал.
- Умеет молчать, за это и ценю. Ну, не только за это. Славный он у вас вообще. Спасибо вам.
- Вам спасибо.
- За что?
- За отзыв. А вам трудно жить, наверно.
- Почему это?
- Известная женщина, все знают в лицо, приходится соблюдать конспирацию.
- Это да. Тем более, у меня жених.
- Я читал в газетах. Беклеяев, - назвал я фамилию известного бизнесмена.
Она кивнула. Наличие одновременно жениха и юного любовника ее ничуть не смущало. А о своем уважении к тайнам и умении их хранить я ее уже уведомил, и, кажется, она поверила.
- Я давно слежу за вами, - решился я на открытый комплимент, употребив обычную для моего поколения формулировку, в которой нам почему-то не виделось гэбистского оттенка (типичные фразы: "слежу за вашими творческими успехами"... "весь советский народ следит за полетом в космос отважных космонавтов...", - негатива в этом слове не ощущалось).
- Спасибо, - сказала Ирина. - Дециметровые каналы мало кто смотрит. И я всего лишь диктор фактически, хоть и считается, что ведущая. Своей передачи нет. Пока.
- Будет?
- Надеюсь. Я тут сейчас сворачиваю.
- А я выйду. Вон метро. Спасибо.
3
Где-то я читал о чем-то очень похожем. Или сам писал. В это, быть может, трудно поверить, но я очень плохо помню свои любовно-детективные романы. Я забывал, о чем там речь, сразу же после написания. Поэтому Нина, всегдашняя первая моя читательница, очень меня выручала. Не раз она говорила, когда я давал ей посмотреть начальные страницы нового опуса, что у меня уже был такой же сюжет - или такие же герой, героиня, место действия и т.п.
Дома я взялся пролистывать романы Шебуева-Панаевского-Ликиной-Темновой, занимающие две полки (некоторые переизданы), и наткнулся на то, что искал. Роман Темновой "Звезда эфира". Ситуация такова: он художник, уже в возрасте, непризнанный гений, и вот ему благотворительно устраивают экспозицию, его сын Максим, юный успешный коммерсант, желая хоть как-то поддержать отца, упрашивает свою подружку Арину, корреспондентку одной телекомпании (красотку, естественно), сделать репортаж. Художник Переверчев в камеру грубит, хамит и чуть ли не ругается матом. Арина его брутальностью очарована, его картинами покорена. Она начинает любить его. Сын, напившись, приходит к отцу выяснять отношения. Отец говорит, что он тут ни при чем: это она влюбилась, дура, он-то не виноват. Сын оказывается умным, понимает, что сердцу не прикажешь, особенно чужому. Устраняется. Драматические эпизоды: сын пьет, нюхает кокаин, шляется по казино, ездит по ночному городу. Кидает монетку. Орел - застрелиться. Решка - за границу уехать. Выпадает орел. Он уезжает за границу.
Арина постоянно навещает художника, приносит ему продукты и вино. Переверчев снисходительно ее ласкает. Чем небрежней он с ней обращается, тем больше она его любит. Тут возникает ее друг и спонсор Дьяканин, старше Максима, но моложе Переверчева. Узнает о любви Арины и намеревается погубить ее - или его. Или обоих разом.
"Дьяканин жил по волчьим законам. Если бы его подругу-самку отбил волк более сильный и молодой, он, возможно, смирился бы. То есть, конечно же, бился бы за нее всеми зубами, до крови, но - смирился бы, уступая единственному, что он уважал - Силе. Его возмущало именно то, что его красавица-самка отдалась волку старому (на его взгляд), полудохлому, который живет одиноко в своей берлоге, питаясь падалью. Дьяканин просто не подозревал, что остался еще мир, в котором люди - не волки, и законы у них другие. Человеческие!"
Так писала об этом Вероника Темнова.
Я взял книгу, взял листок бумаги и начал искать совпадения. Реестр составился такой:
1. Арина - Ирина.
2. Та с телевидения - и эта с телевидения.
3. Сын Максим, любовник Арины - сын Валера, любовник Ирины.
4. Переверчев одинок и независим - я одинок и независим.
5. Переверчев художник, творческий человек - я в некотором смысле тоже.
6. У Арины спонсор, которого она называет женихом, - и у Ирины спонсор, которого она называет женихом. (Поворошив газеты и найдя множество материалов в Интернете, я понял, что отношения Беклеяева и Ирины именно, будем прямо говорить, товарно-денежные.)