Все это было произнесено с журналистской деловитостью и без тени юмора. Я махнул рукой.
— Смешная у тебя Люся! — сказал мне потом Погребняк, когда я ему передал наш с ней разговор.
— Да уж, обхохочешься. И главное, Саша, очень проницательная. А ты тоже молодец! Вырядился, как черт знает что. Да еще штаны эти…
— Эй! — Меня похлопывают по плечу. — Твоему бой-френду это будет стоить всего сто баксов! — Передо мной высоченный негр в вышитом камзоле. На ногах у него космические фиолетовые ботинки, на голове — разноцветный цилиндр. На лиловом лице — невообразимый пирсинг. В руках — огромный пластмассовый жезл. — Твоему бой-френду я отдам эти штаны за сто баксов. Решайся! Десять процентов чистой скидки.
— Listen, — говорю. — Слушай! Он мне не бой-френд. Мы профессора из России… Санкт-Петербург…
— Ну да, — ухмыляется. — А я — Роберт Де Ниро из Алабамы. Штаны берете? Я уже вас видел сегодня, и вы мне понравились. Ведь вы в нашем магазине уже третий раз? Всё ходите, прицениваетесь. Это правильно! I like that! Дискаунт вы заслужили. Скажи своему другу.
«Да, — думаю. — Хрен бы я к тебе три раза стал заходить, если б не этот хренов панк. Друг называется. Выхухоль в зеленых ботинках. Все ему не так да не эдак. Одни штаны слишком узкие, другие — широкие… Достал».
— Спасибо, — говорю я негру и чувствую, как моя физиономия расплывается в очень неестественной, но широкой улыбке. — Пойду друга обрадую. Только он мне не бой-френд. Вы это учтите.
— Не бой-френд, так не бой-френд, — согласился негр и при этом подмигнул кассирше, которая с интересом прислушивалась к нашему разговору.
Я пошел к кабинке, где философ-постмодернист примерял очередную пару кожаных штанов.
— Саша? Ты здесь?
— Чего тебе? — недовольно отозвался он из-за двери.
— Тут это…
— Погоди… у меня тут молния не застегивается… Черт… теперь задница не влазит.
— Саша! Он предлагает скидку десять процентов. Сказал, что мы ему понравились.
— Кто предлагает? Кому мы понравились? — с тревогой спросил Саша.
— Да этому хрену у входа. Он, оказывается, менеджер.
— Негру что ли этому разрисованному?
— Саша, не ори громко.
— А что?
— «Что», «что». Будто не знаешь.
— Ой, да.
— Тут же либерализм повсюду. Политкорректность. Надо говорить «афроамериканец». А не то, сам знаешь… привлечь могут.
Так Саша стал обладателем кожаных штанов.
Саша в ботинках зеленого цвета.
— Саша! Что у тебя за зеленая срань на ногах?
— Это не срань, — ответил Саша и раздраженно добавил: — не понимаешь ничего, так лучше молчи! Это — гриндерсы.
— Значит, эта зеленая срань, что у тебя на ногах, гриндерсами называется?
Погребняк сочувственно посмотрел на меня, покачал головой и устало сказал:
— Андрюша! Ты носишь такое говно, что у меня даже нет сил шутить по этому поводу.
«Ладно, — думаю, — сука, ладно… еще посмотрим!»
Действующие лица:
КОЛОСОВ — Колосов Николай Евгеньевич, 45 лет, декан.
Я — Аствацатуров Андрей Алексеевич.
Колосов: Андрей! Надеюсь, вы все поняли относительно вашей поездки: ваша лекция, которую желательно качественно прочесть, впрочем, я в вас не сомневаюсь, Writing and Thinking, ну, семинар этот «Мышление и письмо», вы помните. И, наконец, Саша Погребняк. Саша Погребняк — это, пожалуй, самое главное… у Саши слабый английский. Помогите ему, пожалуйста. Наша с Динкой личная просьба… не в службу, а в дружбу…
Я: Нет проблем, шеф…
— Саша, — говорю я, — я что-то устал от этих магазинов одежды, в которые мы с тобой заходим каждые пять минут. Давай лучше город посмотрим.
— Давай, — соглашается Погребняк. — Только вот в эти два магазина заглянем… да и потом вот в тот, что на углу… и все…
— Ладно, иди. Я тебя подожду здесь. Покурю на ступеньках.
— Андрюша, а может, зайдешь со мной? А то мне не объясниться с продавцом.
— Ладно. Только я покурю сначала. Ты пока пойди осмотрись.
Проходит минут десять. Я докуриваю, тушу сигарету и захожу в магазин. Саша разговаривает с персоналом по-английски.
Я должен был помочь. Но не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за его общением с продавцом.
Саша держит в руках ботинок. Его лицо напряжено. Продавец-филиппинец, напротив, абсолютно спокоен.
— Зис?! — объявляет Саша. — Зис вот?
— Pardon? — удивленно поднимает брови продавец.
— Ох… ну зис! — Саша тычет пальцем в подошву.
— Sorry… — нежно улыбается продавец и разочарованно разводит руками.
— Ох, елки, ну как же тебе, козлу тупому, объяснить… — тут Саша в сердцах оборачивается и замечает меня: — Андрюша! Ты здесь?! Что ты ржешь, как мудак?! Ничего смешного не вижу! Переведи мне. Спроси, из чего подошва сделана. А то этот кретин, по-моему, по-английски не понимает.
— Умный мужик оказался, — сказал мне Погребняк, когда мы вышли на улицу. — А с виду тупой. Пока ты не появился, он ничего понять не мог. Стоял и глазами хлопал. Я бы так и не купил ничего… Эти ботинки… знаешь… ничего. В них и в универ можно, и за грибами, в принципе.
Первое апреля
За грибами… Или правильнее «по грибы»? В любом случае, если отправился в лес, то надо остерегаться поганок. Мне иногда кажется, что студенты меня остерегаются. Почему? Что я такого им сделал? Подхожу к зеркалу… Все понятно. Усталый человек-поганка. Голый человек на голой земле. И безо всякой частной собственности. Всего-навсего — человек-поганка. В руках — кондуит, в голове — Швамбрания, страна вдохновенной мечты романтического переростка. Такого стоит поостеречься. Может испортить любое грибное рагу. Но, слава богу, таких, как я, немного. В лесу еще остались вполне съедобные грибы.
Моя добрая знакомая Елена Петровна — женщина чрезвычайно чувствительная. Она занимает должность профессора на одной гуманитарной кафедре крупного питерского вуза. Студентов очень любит. Называет их «детьми». Кстати, в Смольном, где я работаю, среди преподавателей тоже существует такое поветрие. Называть студентов «детьми». С легкой руки нашего шефа, Николая Евгеньевича.
— Коллеги! — часто говорит он нам. — Не забывайте вовремя обеспечивать наших детей всеми материалами, необходимыми для чтения и подготовки к занятиям!
Мы, преподаватели, с какого-то момента стали копировать эту манеру любимого шефа.
Особенно Саша Погребняк.
— Как тебе дети на первом курсе? — спрашивает он меня обычно в начале осеннего семестра и, не дождавшись ответа («ты извини, старик, мне на занятие бежать, так что на ходу и очень коротко»), говорит: — А у меня четыре замечательных ребенка. И даже один мальчик. Очень толковый.
Я в ответ обычно киваю, всем своим видом выражая неподдельный преподавательский интерес.
Дети — это важно. Дети — цветы жизни. Молодая поросль. Застрельщики будущего. Словом, те, в чьи руки попадет воздвигнутое нами здание.
Правда, иногда случается, что кое-кто из «детей» оказывается старше своего преподавателя.
В середине 90-х я работал в Институте иностранных языков. И там одним из моих подопечных был весьма солидный товарищ, доцент Морской академии. Звали его Александр Петрович. Зачем-то он решил получить гуманитарное образование.
На мои лекции он приходил в форме капитана второго ранга. Всегда садился за первый стол.
Если я по какой-то причине откладывал занятие и праздно стоял у окна или читал книгу, Александр Петрович принимал меры. Сначала он выжидающе смотрел на меня. Потом поворачивался и строго оглядывал тихонько перешептывающихся девушек, сидящих у него за спиной. Девушки испуганно замолкали. И, как бы заручившись их негласной поддержкой, обращался ко мне:
— Пора уже, Андрей Алексеевич, так сказать, начинать!
А я, длинноволосый, худой, двадцатитрехлетний юноша в драных джинсах, мог выдавить из себя только невразумительное «ага».
(Оно, как вы понимаете, подразумевало:
— Товарищ капитан второго ранга! Преподаватель к лекции готов! Разрешите начинать?!
— Начинайте!)
Александр Петрович открывал пузатый портфель советских времен и, подмигнув соседке, шепотом говорил:
— Произведем досмотр личных вещей.
Из портфеля он извлекал тетрадь и авторучку, которой негромко щелкал, подавая сигнал, что готов начать вести конспект.
Александр Петрович слушал мои лекции два семестра и ни разу ни одной из них не пропустил.
На экзаменах мы оба очень волновались и краснели.
Разговаривали почему-то шепотом.
У Елены Петровны, женщины средних лет, подобных проблем никогда не возникало. Преподавать она начала сравнительно поздно. Студенты всегда были моложе ее и действительно годились ей в дети. Все они, даже самые отъявленные лодыри, ощущали ее мягкую материнскую заботу. Их проблемы Елена Петровна, как человек удивительно добрый и чувствительный, неизменно принимала (и принимает по сей день) близко к сердцу.
Однажды весенним утром в ее квартире раздался телефонный звонок.
Все ранние телефонные звонки почему-то кажутся неприятными и резкими, особенно когда ты еще спросонья, а на часах семь утра.
— Елена Петровна? — вежливо осведомился в трубке мужской голос.
— Да… — сонно отозвалась Елена Петровна.
— С вами говорит дежурный РУВД города Пушкина старшина Пилипчук!
В голосе старшины Пилипчука Елена Петровна уловила сильный украинский акцент с затвердевшими, как позапрошлогодний мармелад, согласными звуками и стершимся до неузнаваемости «г».
— Я вас слушаю, — встревожилась Елена Петровна.
Сон как рукой сняло. Будто холодной водой из ведра окатили.
Когда тебе с утра звонят представители власти, это, как правило, ничего хорошего не предвещает. Скорее всего что-то случилось, и ты в этом виноват. Забыл заплатить за квартиру. Залил соседа. Машину припарковал в неположенном месте. Или твой пудель укусил персонального пенсионера.
Тут главное — не суетиться и не пугаться раньше времени. Может, все не так уж страшно. Власть — она ведь существует только за счет своей непредсказуемости.
Вот моего отца в таких случаях всегда охватывает паника.
Как-то раз ему позвонили «оттуда».
«Откуда?» — спросите вы.
«Оттуда, — скромно потупив взор, но с некоторой твердостию в голосе отвечу я. — Сами знаете».
Отец страшно разволновался.
И, как вскоре выяснилось, совершенно напрасно.
Официальный голос сообщил ему, что научный сборник, который отец подготовил (отец выслушивал все это в страшной тревоге и совершенно не мог сосредоточиться на том, что ему говорили)… так вот… этот сборник понравился «наверху».
— И наше министерство, — торжественно продолжал голос, — распорядилось увеличить причитающийся вам гонорар. Теперь скажите, куда и в какое время вам подвезти деньги?
Отец замешкался:
— Деньги? Какие?
— Гонорар…
— Сюда… — растерянно сказал отец.
В трубке выжидающе молчали.
— Или нет… Я это… сам приеду… Или, знаете, может, все-таки лучше вы… сумма большая…
— Очень хорошо. Я запишу адрес.
Как видите, ничего страшного не произошло.
И напрасно папа так волновался.
Кстати, это свойство папиного характера устраивать панику в непредвиденных ситуациях передалось и мне.
А Елена Петровна никогда не паникует.
Упоминание милицейского звания (вы еще помните, о чем я?) ее нисколько не смутило. Но слегка насторожило.
— Я вас слушаю, старшина Пилипчук, — сказала она, окончательно проснувшись.
— Дело вот в чем… Вчера в три часа ночи на территории Пушкинского парка нашими сотрудниками были задержаны две девушки: Ольга Гаврошина и Кира Булыкина. Вы меня слышите?
— Да-да… — торопливо ответила Елена Петровна. — И что? Что с ними?
— Так вот, — монотонно продолжал Пилипчук, — докýментов, удостоверяющих личность, при них не оказалось. Девушек отправили в ближайшее отделение милиции, где они сообщили, что опоздали на последнюю электричку, а в Пушкине оказались якобы потому, что проходили музейную практику и потом пошли в парк по грибы. Они дали нам ваш телефон, Елена Петровна, и сказали, что вы можете подтвердить эту информацию.
— Да-да! Подтверждаю! — встревоженно заговорила Елена Петровна. — Это действительно наши девочки. Простите, как вас по имени-отчеству?
— Иван Акимыч.
— Иван Акимыч! Это в самом деле, мои студентки! Отпустите их, пожалуйста!
— К сожалению… — тут старшина Пилипчук замялся, — мы вынуждены их задержать и провести расследование. Грибы будут конфискованы…
— Господи! Какие грибы? Какое еще расследование?! — удивилась Елена Петровна. — Девочки случайно опоздали на поезд! Они, наверное, перепуганы! Иван Акимыч! Я профессор! Я за них ручаюсь!
— Видите ли, Елена Петровна… — Тут Елена Петровна почувствовала, что с ней разговаривают снисходительно-утешительно, как с маленькой. — На территории парка ночью появляться категорически запрещается. В целях безопасности старинных построек и, как говорится, зеленых насаждений. Девушки ваши нарушили закон и должны понести ответственность.
— Ответственность?! — испугалась Елена Петровна.
— Да. Кроме того, у нас произошло несколько краж. Надо выяснить, не причастны ли…
— Кто?! — перебила его Елена Петровна.
— Ваши девочки.
— Мои девочки!? — задохнулась Елена Петровна. — К кражам? Да как вы… Хорошо, — успокоилась она. — Что же вы собираетесь с ними делать?
На том конце трубки повисла пауза.
— Ну… пока мы их задержим на трое суток… до выяснения обстоятельств.
— Как «на трое суток»?! — не поверила Елена Петровна. — Иван Акимыч! Миленький! Это недоразумение! Я знаю Олю и Киру три года. Это хорошие девочки. Они ни в чем не ви…
— К сожалению, мы их отпустить не можем. Спасибо за сотрудничество, Елена Петровна, и всего доброго.
— Стойте! — закричала Елена Петровна. — Вы не смеете так просто бросать трубку! Слышите! Я профессор! Я найду на вас управу!
— Елена Петровна! — услышала она в ответ. — Вам же ясно сказали, что разговор окончен.
— Да вы… Вы знаете, кто вы?! — крикнула Елена Петровна, окончательно потеряв самообладание. — Сволочь вы!
В трубке послышалось сдавленное хихиканье.
А потом молодой женский голос произнес:
— Елена Петровна! Не переживайте! С Первым апреля!
— У дуры! — в сердцах сказала Елена Петровна и хлопнула телефонной трубкой.
На часах четверть восьмого. Нужно было одеваться и ехать в университет, чтобы не опоздать к первой паре к юным грибникам-практикантам.
Часть вторая
Эпический гений и злодейство
Литературные лентяи, такие как вот я, избегают сочинять романы и повести. Крупные и полукрупные формы отпугивают своим женским плодоовощным изобилием, потому что они требуют долгой изнурительной пахоты.
А если я быстро устаю?
Если я не герой-любовник?
Не садовник?
Не цветок?
И одиноко сижу в темнице собственной квартиры (ее, кстати, давно пора ремонтировать)?
Что тогда остается? Одно сплошное безденежье и зависть к более успешным коллегам по перу.
Да и к каким еще коллегам?
Тем, которых по телевизору показывают? И которым премии вручают?
Я им не ровня…
Куда там…
Они так ловко пишут. Так бодро.
А вот мне даже простой сюжет толком не удается.
Хотя, знаете, было время, я мог сочинять сказки. Мне тогда исполнилось пять лет, и я еще читать толком не умел. Приходилось просить маму за мной записывать. Мама в таких случаях вздыхала — ей казалось, что у дочери академика более высокое предназначение в жизни, — вздыхая, долго искала письменные принадлежности. Потом устраивалась в крошечном гэдээровском кресле и, раскрыв толстую тетрадку на коленях, начинала выжидательно постукивать по ней ручкой. А я, увидев, что она готова, тут же безо всякого смущения принимался торопливо рассказывать очередную сказку, которую, как правило, сочинял экспромтом. Мама за мной старательно записывала, иногда прося уточнить некоторые детали.