— Эй! Эй! Куда же вы?
Полисмен нерешительно застрял у дверей.
— Так если мистера Бимиша нет…
— Проходите, поболтаем. Присаживайтесь, дайте роздых ногам. Разрешите представиться. Уоддингтон.
— А я — Гарроуэй, — любезно ответил офицер.
— Приятно познакомиться.
— И я, сэр, очень рад.
— Сигару не хотите?
— Спасибо, с удовольствием.
— Интересно, где же он их держит? — Поднялся, осматривая комнату, Сигсби. — А, вот они. Спичку?
— Благодарю. Спички у меня есть.
— Отлично.
Сигсби Уоддингтон снова уселся и ласково оглядел нового знакомца. Всего секунду назад он скорбел о том, что не ведает, где ему раздобыть мошенника; и что же? Посланцем небес явился, можно сказать, ходячий справочник по этой части.
— Люблю полисменов, — дружелюбно заметил Уоддингтон.
— Очень приятно слышать, сэр.
— И всегда любил. Что доказывает, какой я честный, ха-ха! Будь я мошенником, напугался бы, наверное, до смерти. Не стал бы сидеть да разговаривать с вами. — Уоддингтон пыхнул сигарой. — Наверное, много преступников встречаете? Э?
— К несчастью, да, — вздохнув, согласился Гарроуэй. — Буквально на каждом шагу. Только вчера вечером, сижу себе, подыскиваю важное прилагательное, а меня срочно вызывают — надо арестовать какую-то сомнительную личность, изготавливающую самогон. Она, то есть он ударил меня по подбородку, и все мое вдохновение улетучилось.
— Да, плачевный случай, — посочувствовал Уоддингтон. — Но я-то говорю о настоящих преступниках, которые пробираются в дома и крадут жемчужные ожерелья. Таких вам доводилось встречать?
— Сколько хочешь! Выполняя свой долг, полисмен вынужден, помимо собственной воли, якшаться с сомнительными личностями. Может, моя профессия оказала влияние, но у меня острая неприязнь к ворам.
— Однако, не было бы воров, не было бы и полисменов!
— И то правда, сэр.
— Спрос и предложение.
— Да, именно.
— Меня, — Уоддингтон выпустил облако дыма, — интересуют преступники. Хотелось бы познакомиться с экземпляром-другим.
— Заверяю вас, знакомство не покажется вам приятным, — покачал головой офицер. — Пренеприятные, невежественные личности, абсолютно не желающие развивать свою душу. Исключение я делаю, однако, для Муллета. Вот он человек как будто неплохой. С таким хотелось бы встречаться почаще.
— Муллет? А кто это?
— Бывший заключенный, сэр. Работает у мистера Финча в квартире наверху.
— Не может быть! Бывший заключенный и работает у мистера Финча? На чем же он специализировался?
— Кражи в домах, сэр. Насколько я понимаю, теперь он перевоспитался и стал достойным членом общества.
— Но был все-таки грабителем?
— Да, сэр.
— Тэк, тэк-с!
Наступило молчание. Офицер Гарроуэй, старавшийся подобрать подходящий синоним (он слагал стихи), рассеянно уставился в потолок. Уоддингтон энергично жевал сигару.
— Тэк, тэк-с! — повторил он. — Сэр! Полисмен вздрогнул и очнулся.
— Предположим, — начал Уоддингтон, — предположим, ну так, для разговора, что какой-нибудь безнравственный человек пожелал бы, чтобы преступник выполнил для него гнусную работенку. Что ж, ему платить придется?
— Несомненно, сэр. Эти люди крайне корыстны.
— А сколько?
— Думаю, сотню-другую долларов. Зависит от объема предполагаемого преступления.
— Сотню-другую?
— Да. Долларов двести, а то и триста.
Снова наступило молчание. Офицер Гарроуэй возобновил обзор потолка. Ему требовалось слово, характеризующее улицы Нью-Йорка. «Мерзкие» и «гнусные» он уже использовал во второй строфе… О! «Бесстыжие» — вот оно, в самую точку! Он обкатывал словечко на языке, когда до него вдруг дошло, что новый знакомый вновь обращается к нему.
Глаза Уоддингтона блестели особым блеском. Подавшись вперед, он постукал Гарроуэя по колонке.
— Тэк, тэк-с! Мне нравится ваше лицо, любезный Ларраби.
— Простите, я — Гарроуэй.
— Неважно. Мне нравится ваше лицо. Тэк, тэк-с! А не хотите ли вы огрести кучу денег?
— Хочу, сэр.
— Ну что же, могу сказать вам, вы мне сразу пришлись по вкусу! Я сделаю для вас то, что сделал бы не для многих. Слыхали про компанию «Самые лучшие фильмы», в Голливуде, штат Калифорния?
— Нет, сэр.
— Поразительно! — чуть не ликуя, воскликнул Уоддингтон. — Ну никто про нее не слыхал! Да, это не из тех затрепанных названий, которые у всех уже в зубах навязли. Компания новехонькая. И знаете, что я сейчас сделаю? Продам вам пакет акций, буквально по номиналу. Было бы оскорбительно для вас, отдай я вам их даром. Но я и так, считай, даром отдаю. Вот этот пакет акций стоит тысячи и тысячи долларов, а вы получите его всего за триста. У вас есть триста долларов? — обеспокоенно осведомился Уоддингтон.
— Да, сэр. Такая сумма у меня найдется, но… Уоддингтон помахал сигарой.
— Никаких «но»! Знаю, что вы пытаетесь сказать! Что я граблю самого себя. Да, граблю, ну так что с того? Что такое для меня деньги? Я думаю так: когда человек уже нажил себе состояние, когда ему хватает на семью, самое малое, что он может сделать как истинный гуманист, — отдать лишнее людям. Вы, наверное, нуждаетесь в деньгах, как и прочие?
— Разумеется, сэр.
— Так вот вам! — И Уоддингтон помахал пачкой акций. — Вот на этом вы и сделаете деньги! Можете мне поверить — после изобретения Маркони кинокомпания — самое выгодное дельце!
Офицер Гарроуэй взял акции и задумчиво их перебрал.
— Да, напечатаны красиво…
— А как же! Какие знаки на обороте! А печати! Бросьте-ка взгляд на все эти подписи! Кое-что все это да значит! Что такое кино, вы знаете. Индустрия покрупнее мясной! «Самые лучшие фильмы» — величайшая кинокомпания. Она — не то, что другие! Ну, во-первых, не расходует деньги попусту на дивиденды.
— Нет?
— Что вы, сэр! Не выбрасывает ни цента.
— Все деньги там?
— Да, все там. Более того, она не выпустила ни одного фильма.
— Все там?
— Да, до единого. Лежат себе на полках, полеживают. А возьмем сверхрасходы — то, что разоряет другие компании. Большие студии… дорогие режиссеры… высокооплачиваемые звезды…
— Они все там?
— Нет, сэр. В том-то и соль! Они не там. Эти «Фильмы» не нанимают всяких Гриффитов или Глорий Свенсон, съедающих их капиталы. У компании даже и студии нет…
— Даже студии?
— Нет, сэр. Ничего. Одна компания. Говорю же вам, прибыльное дельце!
Добрые голубые глаза Гарроуэя расширились.
— Такой шанс, сэр, выпадает раз в жизни!
— Раз в десять жизней! — поправил Уоддингтон.
— А ведь так и завоевывают мир, хватаясь за шанс! Что такое Биг Бэн, если разобраться? Простые часы, разглядевшие свой шанс и вцепившиеся в него! — Уоддингтон приостановился. Лоб у него заиграл морщинками. Выхватив пачку акций из рук собеседника, он положил их в карман. — Нет! Не могу! Все-таки не могу их продать!
— Сэр!
— Нет! Слишком большой куш!
— Но, мистер Уоддингтон…
Сигсби X. Уоддингтон словно очнулся от транса. Встряхнувшись, он уставился на полисмена, будто спрашивая: «Где это я?», — и издал глубокий, скорбный вздох.
— Да, деньги — бесовское искушение, — заметил он. — Как подрывают они все принципы, все добрые намерения! Вот и меня искусила жадность, или, если хотите, алчность. Ведь у меня миллионы в банке — и что же? Я пытаюсь противиться великодушному порыву! Кошмар! — Он выхватил из кармана пачку и перебросил полисмену. — Вот, держите, и скорее, пока я опять не поддался слабости. Быстро, давайте мне триста долларов, и я бегу…
— Не знаю, сэр, как уж и благодарить вас.
— Не надо меня благодарить! Раз, два, три, — пересчитывал купюры Уоддингтон. — Всегда к вашим услугам!
3
А наверху, на кухне у Джорджа, пока велась эта самая беседа, Фредерик Муллет развлекал свою невесту Фанни Уэлч легкими закусками. Трудно выказывать преданность, когда рот у вас набит холодным мясом; трудно — но возможно, Муллет ведь это проделывал. Он смотрел на Фанни приблизительно так же, как Джордж смотрел на Молли, Хамилтон — на мадам Юлали, а миллионы других молодых людей в Нью-Йорке и его окрестностях смотрят или посмотрят на миллионы других молодых девушек. Из-за хлопотной жизни любовь пришла к нему довольно поздно, но когда пришла, то уж навечно.
Внешне Фанни была вполне достойна его чувств — невысокенькая, хорошенькая, с бойкими черными глазками на круглом личике. Обращала на себя внимание изящная лепка ее рук, с длинными чуткими пальцами. Для карманной воровки такие руки — величайшее преимущество.
— А мне здесь нравится, — произнесла она озираясь.
— Правда, кисанька? — нежно спросил Муллет. — Я так и надеялся. Потому что у меня есть для тебя маленький секретик.
— А какой?
— Здесь мы проведем наш медовый месяц.
— Что? На этой кухне?
— Нет, что ты! В нашем распоряжении будет вся квартира, да еще и крыша!
— А что на это скажет мистер Финч?
— Он и знать не будет. Понимаешь, лапочка, мистер Финч и сам помолвлен. Он скоро женится и уедет в свадебное путешествие. Так что вся квартира останется на это время нам. Ну, что скажешь?
— Неплохо…
— Через минуту-другую я тебе ее покажу. Это лучшая такая квартира во всем квартале. Большая красивая гостиная с окнами на крышу. Есть и летняя веранда, можно там спать, когда тепло. И ванная есть, с душем. Квартирка — уютнее не найдешь. Мы будем с тобой, как птички в гнездышке. А когда месяц пройдет, переедем на Лонг-Айленд, купим там утиную ферму и заживем счастливо.
На лице Фанни отразилось сомнение.
— Фредди, а ты можешь представить меня на утиной ферме?
— Тебя? — Глаза его засияли. — Конечно, могу! Ты стоишь в льняном фартучке на старой кирпичной дорожке между розовыми кустами и смотришь, как Фредерик-младший играет под яблоней.
— Младший —
4
Однако прошел миг, и второй, и только через несколько минут Фредерик вернулся на кухню, найдя невесту совсем не в том приятном расположении духа, как оставил. Она стояла, скрестив руки, а температура в комнате заметно упала.
— Ну как, хорошенькая? — ледяным тоном поинтересовалась Фанни, не успел Муллет перешагнуть порог.
— Э?
— Ты сказал, что сплавишь натурщицу мигом, а я дожидаюсь тебя уже почти четверть часа. — Фанни сверилась по часам, загадка исчезновения которых с витрины до сих пор оставалась покрыта мраком тайны для процветающей ювелирной фирмы на Пятой авеню.
Муллет стиснул невесту в объятиях, что было трудновато, потому что она отбрыкивалась.
— Совсем и не натурщица! Это джентльмен. С седыми волосами и красным лицом.
— Да? И чего ему понадобилось?
Муллет, и так не худенький, раздулся от глубоких чувств.
— Фанни, он явился соблазнять меня.
— Соблазнять?
— Да, именно. Сначала выяснил, я ли это, а потом предложил мне совершить преступление за триста долларов.
— Правда? А какое?
— Я даже не стал дожидаться, пока он скажет. С ходу отверг его предложение. Вот тебе доказательство, исправился ли я. Легкая, приятная работенка, соблазнял он, уйдет на нее пара минут.
— И ты его отшил?
— Само собой. Решительно и бесповоротно.
— А потом ушел?
— Прямо сюда.
— Так послушай, — стальным голосом сказала Фанни, — время-то не сходится! Говоришь, предложение он тебе сделал после того, как услышал твое имя? Почему же тебе потребовалась четверть часа, чтобы вернуться на кухню? Если желаешь знать, что я думаю, — не краснолицый это мужчина с седыми волосами, а девица с Вашингтон-сквер.
— Фанни!
— Да я ведь тоже кое-что читала. Знаю, что тут творится, в вашем богемном квартале. У всех этих художников, натурщиц и всяких этих…
Муллет подобрался.
— Твои подозрения, Фанни, больно ранят меня. Если дашь себе труд выйти на крышу и заглянуть в окошко гостиной, сама его увидишь. Он дожидается, чтобы я принес ему выпить. Я отсутствовал так долго, потому что ему потребовалось десять минут, чтобы спросить, как меня зовут. Первые десять минут он сидел и что-то лопотал.
— Ладно, веди на крышу.
— Ну, видишь! — минуту спустя воскликнул Муллет. — Веришь мне теперь?
Через балконные двери гостиной был виден человек, вне всяких сомнений, в точности такой, как описывал Муллет. Фанни мгновенно раскаялась.
— Значит, я обидела своего бедненького маленького Фредди?
— Да. И очень.
— Ну прости! Вот!
И она его поцеловала, а он тут же растаял.
— Теперь я должен вернуться и принести ему выпить.
— А мне пора бежать.
— Ой, нет! Погоди! — взмолился Муллет.
— Нет-нет! Пора! Мне еще заглянуть в пару магазинов…
— Фанни!
— Надо же девушке обзаводиться приданым!
— Только, пожалуйста, — тревожно вздохнул Муллет, — будь поосторожнее, лапочка!
Муллет ушел, а Фанни, послав ему воздушный поцелуй изящными пальчиками, вышла на лестницу.
Минут через пять, когда Муллет сидел на кухне, погруженный в золотые мечтания, а Сигсби X. Уоддингтон потягивал виски с содовой, неожиданный дробный перестук по стеклу двери заставил гостя конвульсивно вздрогнуть, и большая часть виски выплеснулась ему на жилет.