Действия Виара были результатом быстрых и почти лихорадочных умозаключений, промелькнувших в подсознании в тот момент, когда он обнаружил в саду убийцу и проник в его намерения. Дальнейшие свои ходы Виар просчитывал с логичностью геометрической теоремы.
Сначала он почувствовал глубокое удовлетворение, увидев человека, тоже вознамерившегося убить финансиста. «Освободительный» акт, который решился выполнить он сам, совершает другой. При этом он всё равно будет избавлен от соперника: Малерт устраняется, и никто больше не стоит между ним и Сильвией. Виар же сохраняет чистыми руки и остается вне подозрений.
Вне подозрений… Это суждение, едва сформулированное им, тотчас породило антисуждение, словно вспышка молнии пронзив его мозг в миг, когда раздался выстрел. И внезапно смутная тревога овладела Виаром. В том-то и дело, что как только начнется следствие, все подозрения падут прежде всего на него, наверняка… да-да, и в первую очередь, как если бы выстрел был сделан самим Виаром.
Значит, в любом случае он будет проходить по делу. Итак, он опять вернулся к проблеме, которая была причиной его бессонных ночей.
Где же выход? Впрочем, он опять оказался простым, как правда, и открылся ему в последний момент, когда убийца уже вошел в дом. Решение этой задачи было таким же ясным и одновременно блестящим, как и выбор первой версии преступления, — то есть версия номер два также не требовала никаких дополнительных усовершенствований или ходов. Виар должен был только строго следовать своему плану, начиная от смерти Малерта, как если бы он собственноручно убил его. Для этого нужно было оружие преступления. Оно у него было. Дальше — просто. Надо лишь последовательно осуществлять действия, столько раз отрепетированные в воображении. Время для этого у него тоже было. Вряд ли выстрел мог разбудить людей в деревне, даже если он был там услышан: мало ли браконьеров нарушают ночную тишину в лесу.
Тогда своей рукой в перчатке он взял пистолет и сам теперь переступил порог комнаты. Виар подошел к трупу. После беглого осмотра он выяснил, что пуля вошла почти прямо в правый висок. Взволно-т ванное лицо Виара осветилось улыбкой: любая другая точка попадания опрокинула бы все его планы, но Небо было с ним! Поэтому он вложил оружие в правую руку еще теплого Малерта и прижал его пальцы к рукоятке пистолета.
Чтение многочисленной детективной литературы заставило его подумать и о некоторых других важных деталях. Скатившуюся со стола ручку он поднял с паркета и сунул в письменный прибор. Потом просмотрел безобидные бумаги, которые финансист с такой тщательностью подобрал для своей «мизансцены»: неоконченное письмо-заказ и каталог. Осторожно взял их со стола и затолкал к себе в карман. Вместо них он положил документ, который раздобыл благодаря общению с новым секретарем Малерта: удручающую своей безысходностью картину: внушительный список главных долгов финансиста.
Он отступил назад и вновь придирчиво оглядел комнату. От его взгляда не ускользнуло ничего, сколько-нибудь существенное для воссоздания правдоподобной версии. Оставалось лишь слегка уточнить еще кое-какие детали. Что он и сделал незамедлительно: закрыл дверцу сейфа, подобрал кредитку, которая валялась на полу, тоже сунул в карман. Держа банкнот в руке, он вспомнил, как, стоя во мраке сада, он заподозрил, что убийца интересуется скорее всего деньгами.
Это подозрение, подумал он, подтвердилось.
Тому, что произошло, он больше не придавал никакого значения. В последний раз Виар внимательным взглядом окинул все вокруг, чтобы окончательно убедиться, что не осталось никаких следов ни от него самого, ни от неизвестного.
Все обстоятельства убийства Виар привел в полное соответствие со своей версией. Итак, наутро прислуга найдет тело. Приговор правосудия очевиден. Теперь ему остается только удалиться восвояси.
Это он и собрался сделать. Будто жалкий лицедей, на цыпочках, Виар направился к выходу, когда вдруг его взгляд упал на фотографию Сильвии, стоявшую на секретере. Он остановился, и лукавая улыбка скользнула по его лицу. Внезапно его охватил восторг Художника, только что закончившего работу над своим полотном, которое казалось ему достойным высокой оценки, однако в глубине души сознающего, что еще некоего штриха, последнего прикосновения все же недостает его детищу, дабы стать совершенным, — и Провидение неожиданно ниспослало Мастеру вдохновение, побудившее его сделать этот недостающий завершающий мазок: Виар взял в руки портретик женщины, в которой несчастный муж так жестоко обманулся, но не переставал обожать ее до последнего вздоха, — и аккуратно поставил на письменный стол на самом видном месте: чтобы подчеркнуть, что фотография выскользнула из левой руки, в нескольких сантиметрах от окровавленной головы самоубийцы.
Сердце и Галактика
Новелла
— Если вы откажетесь от этой экспедиции — от задуманного вами же проекта, который держится лишь на вашем энтузиазме, он потерпит крах, потому что никто из профессиональных ученых, как вы только что сказали, не примет эстафету исследований в условиях нашей космической обсерватории.
— Совершенно верно, — согласился Додж.
— Я тоже знаю это, — буркнул Ирквин. — Разумеется, не все профессионалы такие же безумцы, как я…
— Мэлтон, старина, — ноющим голосом проговорил Додж, — вы же психолог, сделайте что-нибудь, чтобы мы не кисли!
— Глупое развлечение всегда предпочтительнее полнейшего безделья. Попробуем еще раз геридон!
Додж и Ирквин смиренно уселись вновь на свои места за столиком. Сомкнув круг из положенных на него вытянутых рук, они замерли для того, чтобы мгновенно сконцентрировать мысль на спиритическом действе.
И опять Мэлтон неуверенно произнес:
— Дух, ты здесь?..
Раздраженный затянувшимся безмолвием, повисшим над геридоном, Додж собирался снова задать вопрос духу, но то, что произошло уже в следующий момент, заставило неожиданно вздрогнуть всех троих. Дверь резко распахнулась — ив комнату, как показалось всем, несколько театрально запыхавшись, с распущенными волосами и раскрасневшимися щеками стремительно ворвалась Ольга (должно быть, пулей летела из отсека радиосвязи). Какие-то мгновения она оставалась стоять с открытым ртом, переводя дыхание, не в состоянии произнести ни слова. Наконец, обратившись к Доджу (который по образованию и в штате был астрономом, а на борту обсерватории — директором), она сказала странным, изменившимся от волнения голосом:
— Перехвачен сигнал!
И в самом деле, как сказал Ирквин, около десяти лет назад на обратной, неосвещенной стороне Луны обсерватория «Космос» приступила к работам необычного свойства, правда, особой новизной они не отличались от тех, что проводились прежде в мире, Эру таких исследований начала в свое время обсерватория Грин Бэнк, по проекту OZMA (OZMA-1, как принято называть его теперь), которые заключались в том, чтобы прослушивать космическое пространство в надежде поймать искусственный сигнал, направленный землянам, для чего гигантский радиотелескоп был наведен на определенные звезды, у которых предполагалось существование планетарной системы. Сгустки волн этого небесного тела фильтровали, прощупывали, так сказать, на предмет обнаружения послания, отправленного внеземным разумом, который мог быть таким же воплощением мысли, что и человек.
Первый проект OZMA был ограничен во времени и пространстве. Во времени наблюдение продолжалось лишь какие-то сто пятьдесят часов, после чего, из-за отсутствия положительных результатов, поиск сигналов решили прекратить, а телескоп тотчас затребовали на другие работы, якобы более важные для подавляющего большинства ученых. Ну а в пространстве наводка телескопа делалась только на звезды, относительно близкие к нашей солнечной системе[10], так как ученые предпочитали изучать прежде всего планеты, где бы физические условия мало отличались от наших, то есть на которых могла быть жизнь. Кроме того, и средства для поисков использовались довольно скромные: двадцативосьмиметровая антенна и применяемые мощности, разумеется, не смогли бы уловить сигналы, исходящие с далеких звезд, и, хотя Грин Бэнк была защищена горами, она не была надежным убежищем от различного рода помех земного происхождения.
Именно поэтому в последующие годы группа всемирно признанных ученых разных национальностей (творчески иссякших, по мнению некоторых, от чрезмерных трудов) предложила возобновить научно-исследовательские работы, вооружившись более мощным оборудованием, и установить обсерваторию на обратной стороне Луны, которая станет надежным щитом для волн, идущих с нашей планеты. Они аргументировали предложение необходимостью поиска других обитаемых миров, установления контактов с разумными существами, возможно, более высокоразвитых, чем наша, цивилизаций, а также привлекательностью международного научного сотрудничества, — это были достаточно убедительные доводы, для того, чтобы правительства разных стран решились предоставить значительные кредиты на проект OZMA-2. Так, благодаря огромным инвестициям, проект и был запущен, отчего стал предметом зависти многих ученых мужей, которые в него не верили.
Главный инструмент обсерватории «Космос» — гигантский радиотелескоп размером около километра в диаметре, полусферическое устройство которого обусловлено рельефом поверхности Луны[11], он призван день и ночь прочесывать просторы Вселенной. Кроме этого прибора, в распоряжении ученых было еще и дополнительное, более совершенное оборудование: селекторные аудиовизуальные регистрирующие устройства, электроника, выполняющая наисложнейшие расчеты, оперирующая числами различных величин. Самым главным достоянием исследовательской оснастки была, конечно же, ядерная станция, обладающая мощным энергетическим потенциалом. Две дюжины ученых отправились в добровольное заключение на станцию «Космос», прихватив себе) в помощь многочисленный экипаж суперквалифицированных техников. Не было установлено никакого ограничения продолжительности научно-исследовательских космических работ, потому что все были настроены весьма решительно и полны энтузиазма трудиться до тех пор, пока не удастся получить хоть какой-нибудь результат. Не вызывало никаких сомнений и то, что отправленный из космических далей сигнал будет вскорости перехвачен и довольно быстро расшифрован.
Но, к несчастью, никаких посланий оттуда «Космосу» поймать не удавалось. Перед лицом небесного безмолвия первоначальное воодушевление многих улеглось, уступив место скуке, потом — чему-то похожему на невыносимую меланхолию.
В конце года половина научных сотрудников отказалась от дальнейшего участия в экспедиции и возвратилась на Землю, чтобы вернуться к занятиям не столь неблагодарным. А два года спустя здесь осталось только три человека из тех, что поначалу рьяно ухватились за реализацию проекта OZMA-2, да несколько необходимых для обслуживания станции техников, которые, впрочем, менялись каждые три месяца.
И в самом деле, непременное ежедневное ожидание возможных космических феноменов, которое составляет основу работы в обсерватории, с неизбежностью оборачивается обезличивающей человека депрессией. Априори все знали, что многолетнее безмолвие Вселенной находится в полном соответствии с теорией вероятностей — в отношении частоты возможных появлений в космосе сигналов внеземного разума; но научные теоретические обоснования уже никого не трогали: напротив, они лишь вновь и вновь убеждали в том, что вся жизнь — мгновение в масштабе космической бесконечности, и она стремительно проходит, не оставляя надежд на искомый результат, и так ли уж это важно: опровергнет он или подтвердит первоначальную зажигательную гипотезу о существовании этих самых внеземных цивилизаций. Вот и Луна, которая прежде представлялась многим местом для приятного времяпрепровождения, оказалась необитаемой пустыней, а ее обратная сторона — еще более бесперспективна для человеческой жизни, так как оттуда не видна успокаивающая взор человека родная планета и никакая звезда не восходит над ней, чтобы сменять нескончаемые ночи на дни…
Среди тех троих, что остались из всего многочисленного экипажа станции, двое были пионерами проекта: Додж — один из выдающихся астрономов своего времени и Ирквин — математик, аналитические работы которого имели решающее значение в продвижении космической науки. Что касается психолога Мэлтона, — на сегодняшний день никто не превзошел его в познании человеческой души. А глубокое знание тонких душевных струн человека очень важно, говорил ему Додж, чтобы работать с экипажем, когда хочешь найти контакт с людьми.
Только высокий научный и духовный потенциал давал им силы дольше, чем другим, сопротивляться монотонности жизни в лунной обсерватории. В течение первых нескольких лет дежурства перед молчаливо прослушивающими космическое пространство устройствами и застывшими неподвижно регистраторами связи они проводили время в разговорах и сложнейших расчетах, касающихся вероятности существования внеземных цивилизаций. Всесторонне обсуждая одну за другой все известные гипотезы и привнося в них собственные идеи, чтобы найти новую логически выверенную концепцию для исследований, они пускались в жаркие споры о способе, который следовало бы избрать для отправки послания, чтобы заявить о себе далеким существам, которые — никто в этом не сомневался — принадлежали более развитой, чем наша, цивилизации. Прилагая сверхчеловеческое напряжение мысли, они демонстрировали незаурядные воображение и изобретательность, свойственные лишь неординарным личностям. В особенности Ирквин — его мысль была запредельна: он представлял себя внеземным существом.