Так пронеслись первые годы их жизни на станции: в достаточно высоком интеллектуальном напряжении, которое не позволяло им расслабляться, а тем более поддаваться хандре и унынию. С течением времени, однако, безнадежное ожидание начало испытывать и их нервы. В результате чего и наступила некая прогрессирующая духовная деградация, выразившаяся в этих их досужих, довольно странных повседневных увлечениях.
К научным или философским темам обращались все реже и реже, — к тем, что прежде постоянно занимали умы, — теперь они испытывали к ним что-то вроде отвращения. Былые воодушевление и исследовательский пыл уступили место скорбному, рутинному исполнению обязанностей. Вначале самый фанатически настроенный из всех на работу, Ирквин стал теперь наиболее подавленным и с отчаянием отдавал себе в этом отчет, потому зачастую изображал бурную деятельность, чтобы таким образом вдохновить остальных. Додж во время разговора иногда вдруг не договаривал до конца фразу, будто ища смысл в том, что хотел сказать. Мэлтон чувствовал себя в некоторой степени ответственным за моральный настрой экипажа, поэтому нашел способ — резкими критическими замечаниями, порой недоброжелательными — осаживать любителей мрачно теоретизировать, тем самым уводил обитателей станции от непотребных разговоров, расхолаживающих трудовой коллектив. Правда, не всегда ему это удавалось. Мало-помалу высокие отвлеченные рассуждения о разуме уступили место шахматам, бриджу, потом покеру и вот настал черед других игр, которые требовали совсем незначительных интеллектуальных усилий. Сеансы спиритизма[12], к которым они пристрастились с некоторых пор, стали единственным наивным развлечением, всецело поглощающим нескончаемое время. Как-то раз в один из самых мрачных, чем обычно, дней во время очередного сеанса Ирквин неожиданно принялся убеждать всех, что ответы геридона, возможно, предопределены — в связи с соответствующей поверхностью Луны и слабой силой тяготения. Никто из троих так не считал, но все согласились с этим высказыванием, отдавая должное математику, так как оно вносило причудливый нюанс в их нелепое занятие.
Вскоре и эти незатейливые игры оказались бессильными победить изнуряющую меланхолию, которая была небезопасна для людей, волею судеб заброшенных на неосвещенную сторону Луны, увлеченных восторженной, но безрассудной и отчаянно недостижимой целью.
— Дайте нам поработать спокойно, — возмутился Ирквин.
Додж нехотя отошел и, чтобы утолить свое нетерпение, решился дать несколько психологических пояснений Мэлтону:
— Две тысячи пятьсот, Мэлтон, — это абсолютный квадрат!
— По правде говоря, я об этом не подумал. Да, это так…
— Ну да, это значит, пятьдесят помноженные на пятьдесят, черт побери! Как вы думаете, природное явление, пульсация звезды, например, может показывать такое число последовательных знаков и дать такой своеобразный результат? Случайность из ряда вон выходящая, почти невероятная, Мэлтон. Надо делать выводы. Как вы считаете, каковы будут действия Ирквина? Итак, Ирквин?
— Старина, если вы будете постоянно мне мешать, — взорвался математик, для которого перерыв в подсчетах означал потерю нити последовательности зарегистрированных знаков, — быстро мы с этим не разберемся. Оставьте нас в покое, слышите?… Ольга, повторите!
— Еще сорок восемь нулей, — сказала Ольга, — потом единица.
— Хорошо-хорошо, — пробормотал Додж, — оставим их… Пятьдесят на пятьдесят! Мэлтон, это должно означать, что послание состоит из пятидесяти строк в пятьдесят знаков каждая. Когда-то давно мы прикидывали возможность такого рода прецедента… Но этот еще более прост, чем диаграмма Дрейка[13]… Ирквин идет по тому же пути.
На разграфленном листе бумаги Ирквин изобразил сначала строку из пятидесяти первых знаков свитка. Пятьдесят первый знак он записал со следующей строки, — под предшествующей, — слева направо и затем все последующие пятьдесят. Потом перешел к третьей — и так далее. Его воодушевление передавалось время от времени приглушенным восторженным хмыканьем.
— Кажется, я поняла, — сказала Ольга, — пятидесятая и последняя строки — непрерывное продолжение пятидесяти единиц… Вот как…
— Черт возьми! — ликовал Ирквин. — Я должен был догадаться об этом с первого взгляда. Посмотри, Додж.
Он завершил работу и положил перед глазами коллег таблицу.
Расшифровка 1-й записи. (Квадрат-рамка) Послание № 0
— Идеальная симметрия, — разочарованно прокомментировал расшифровку записи Мэлтон. — Но я не вижу, в чем мы продвинулись.
Он замолчал, чтобы не мешать размышлениям двух ученых.
Всего две секунды понадобились Доджу, чтобы прийти к такому же выводу, что и математик.
— Ольга, — сказал вдруг он, — надо возобновить прослушивание. Из этого что-то следует.
— Должно последовать, — поддержал Ирквин.
— Все записывающие устройства включены, — ответила девушка, — и микрофоны этой комнаты — тоже. Мы будем предупреждены, когда передача сигнала снова начнется.
— Если она вообще начнется…
— Вы в этом сомневаетесь, Мэлтон?! — вскричал Ирквин. — Разве вы не видите, что этот квадрат — рамка, в которой будут писать будущее послание. Передача такого рода осуществляется числами из двух элементов, то есть чередованием 0 и 1 — ноля и единицы, чтобы лучше обозначить начало и конец. Ну же, сосредоточьтесь! — раздраженно продолжал он. — Ноль в регистрации волн — это просто отсутствие сигнала, молчание… Ладно, поймете это позже. А пока поверьте мне на слово. Рамка — очень необходима.
— Очевидно, рамку повторят и в последующих передачах, чтобы обозначить границы.
— И в ней нули будут составлять фон, на котором будут вписаны знаки послания, — прошептала Ольга голосом, дрожащим от волнения.
Мэлтон, усвоив выводы своих товарищей, молчал, размышляя.
— Это послание должно быть исключительной важности, Додж, — сказал он наконец, — если, как вы уже предполагали, они используют на радиопередачи огромные средства.
— Я не предполагаю. Я в этом уверен. Гигантские мощности!
— Клянусь, я расшифрую это послание, — заверил всех Ирквин.
Сказав это, он встал, взял бутылку со спиртным, которого осталось не больше половины, и спрятал ее в шкаф.