Макар был почти счастлив. Он жил в роскошной квартире с роскошным хозяином, который роскошно к нему относился, пусть и был занудой. Но учитывая его должность, неудивительно. Макар снисходительно относился к неторопливой, даже флегматичной, прохладной манере Глеба, в конце концов люди разные бывают. Он отлично знал за собой маленький такой недостаток – свою неугомонность. Ему постоянно надо было что-то предпринимать, и влетало Макару за это здорово, начиная с детского сада. Свои первые попытки предпринять что-то, и не просто предпринять, а втянуть в них Глеба, он совершал в порыве какого-то отчаянного, разнузданного веселья, готовясь к тому, что его выставят на лестничную площадку или просто запрутся в своей комнате, а на ручку повесят что-нибудь вроде «не беспокоить». Глеб умел как никто дать понять, ничего не говоря и не показывая, что у него нет желания. Но первый раз прошел на ура, потом был второй, третий, и Макар осмелел. И еще он видел, что Глебу нравилось, пусть этот кусок таранки и делал вид, что он выше всей этой суеты; но его комментарии, саркастичные, ироничные, двусмысленные, роскошные комментарии в меру опытного человека, не утерявшего при этом свежести восприятия и не гнушавшегося иметь свое собственное мнение, были Макару бесконечно ценны. Он остерегался дергать Глеба слишком часто, но и оставлять его в покое позволить себе просто не мог. В конце концов, терять такого здоровского собеседника!
Макар злился на себя. Он-то думал, что готовить просто. Временами, когда официальный повар Натальи Владимировны сваливал по своим делам, как ежик в туман, к плите, верней, к плитам, становился Илья – был у него и такой талант. А еще у него был диплом выпускника кулинарного техникума. Макар попытался позубоскалить по этому поводу и долго драил пол подсобки в парикмахерской, на который Илья предусмотрительно разлил растительное масло аккурат к его приходу на очередное клининговое мероприятие. На гневную тираду Макара по поводу безрукости некоторых Илья невинно сказал: «Ой. Так ты что, и стричься у меня, безрукого, больше не будешь?», - и счастливо улыбнулся. Макар прикусил язык, но к следующей стрижке познакомился более чем основательно с теорией парикмахерского искусства и битый час изводил Илью советами по поводу того, как стричь, комментировал каждое его движение и тщательно выискивал оплошности.
- Один-один, - буркнул Илья, убирая инструменты. – Ты гребаный психотеррорист. Хуже матросов на зебрах.
Макар заухмылялся.
- Да, я такой, - без тени лишней скромности признал он. – Я добрый, скромный, умный, а до чего красивый!
Илья попытался хмуро посмотреть на него, но самодовольная физиономия этого востроноса вызвала у него непроизвольную улыбку. Он только и смог, что покачать головой.
- Только беда у меня, - посмурнел Макар и жалобно посмотрел на него.
Тень неотвратимости надавила на Илью свинцовым гнетом и потопталась в ритм вступительных аккордов Седьмой симфонии Бетховена. Он обреченно вздохнул.
- Ну давай, мучь меня, мучь, изверг, - тяжело вздохнув, сказал он.
- У меня блинчики не получаются! – мгновенно выпалил Макар. – Моя мамашка такие блинчики классные делает, а я уже три раза тесто выбрасывал.
- Так и спросил бы у нее, - по-буддийски умиротворенно пожал плечами Илья.
- Так это к ней ехать надо, - поморщился Макар. – А она опять начнет «евангелизировать» или еще какая чушь. С ней даже по телефону поговорить нормально нельзя. Тут же все переводит на своих братьев и сестер в церкви. И какие у всех дети замечательные, и только я не пойми на кого учусь.
- У-у, - понимающе протянул Илья. – Раз такое дело, пошли, Наташиной кухней попользуемся.
- Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо! – Макар возликовал. Он подскочил к Илье с явным намерением броситься ему на шею, но передумал: Илья смотрел на него очень недружелюбно, примерно так же, как бизон на соперника в брачный период. Поэтому Макар ограничился счастливой улыбкой и замер у дверей, почти кротко ожидая, пока Илья вальяжно подойдет к нему, потреплет только что уложенные волосы, нервно отводя голову, выскакивая на улицу и глядя, как Илья неторопливо выходит из своего салона. – Ну чего ты топчешься! Ну вот чего ты топчешься! В тебе явно крови ленивцев чуть более, чем 146 %.
- Так я и вернуться могу, - хладнокровно отозвался Илья.
- Садист, - просвистел Макар.
- Какая самокритичность, - заухмылялся Илья и по-панибратски щелкнул его по носу. Макар ухватил его за руку и потянул в кафе, а затем бесцеремонно запихнул в помещение. И показалось ему, или он действительно увидел Стасиньку Ясинского в паре домов от кафе, в веселеньком черно-красном мотоприкиде, смотревшего на них очень недружелюбно? Хотя мало ли высоких парней в таких вот байкерских упаковках по улицам тягается? И почему бы им не быть темноволосыми? Поэтому Макар пожал плечами и проследовал за Ильей на кухню, на которой тот устроил дива-шоу из своего прихода к вящей радости всех на ней присутствовавших. Макар подумал, что это может длиться еще минут пять, пока он хотя бы для приличия о нем не вспомнит. И он поддался своему любопытству, выскочил на улицу и огляделся, усердно щурясь. Слегка разочарованно пожав плечами и буркнув кое-что очень нелицеприятное о том, что нужно делать некоторым …, когда кажется, он вернулся к Илье.
Глеб читал что-то очень высокобровое о современном искусстве, лениво пригубливал вино и покачивал ногой в такт фортепьянным пассажам. Время было позднее, Макару пора бы уже и появиться, меланхолично думал он, ловя себя на мысли о том, что слишком часто поглядывает на часы. И в качестве ответа на его мысли хлопнула входная дверь, и до него донесся ликующий голос Макара:
- Я дома!
Глеб усмехнулся и с неожиданным удовлетворением закрыл книгу, неспешно встал, подхватил бокал и пошел в прихожую. Макар уже исчез в направлении кухни. Глебу только и оставалось, что приподнять брови и проследовать за ним.
Макар развернулся к нему.
- Мы будем есть блинчики! – торжественно объявил Макар. – Они, конечно, остыли, и я еще Андрею немного отложил, но они получились здоровскими! Ты только попробуй!
На его скулах горел самодовольный румянец, в тон ему полыхали и уши, а сам он излучал такое откровенное, ликующее и при этом невинное самодовольство, что Глеб широко улыбнулся и подошел к нему. Макар послушно задрал голову для короткого поцелуя и почти сразу оторвался.
- Нет, давай сначала попробуем! Я тогда завтра сам все сделаю. Как раз к твоему приходу. – Он отскочил от Глеба и заносился по комнате, собирая посуду, расставляя ее, доставая молоко, к которому испытывал стыдливую слабость, мед и варенье. – Мне Илья столько всего рассказал, это же просто настоящее искусство! Моя мамашка знаешь, как ловко их печет?
Глеб подозрительно смотрел на блинчики. Сакральности этого блюда он не постиг: в детстве обходился кашами и простыми бесхитростными блюдами вроде котлет с каким-нибудь непретенциозным гарниром, затем пробовал блинчики в местах разной степени элитности и восторгов по поводу банального мучного блюда не понимал. Но Макар очевидно думал иначе.
- Илья? – вежливо поинтересовался Глеб, настороженно оглядывая стол.
- Ну да, который меня стрижет. Кстати, зацени! – Макар пригреб прическу и застыл в позе Наполеона. Глеб перевел глаза на него и одобрительно усмехнулся.
- И как выяснилось, что он специалист по блинчикам? – почти легкомысленно спросил он.
- Почти случайно, - беспечно пожал плечами Макар, усаживаясь и подбирая под себя ногу. – У него было замечательное настроение, а после моего появления он вообще весь мир готов был любить. – Его щеки подрагивали от усилий остаться серьезным, но в глазах поблескивал торжествующий, злорадный огонек.
- А после твоего ухода? – ухмыльнулся Глеб, отмечая это, как и то, что губы Макара с трудом не расползались в самодовольной улыбке. – Он тебя от своих ножниц и расчески не отлучит за наглость?
- Приятного аппетита, - вместо ответа величественно произнес Макар.
Глеб не сдержал широкой улыбки, смягчившей и оживившей его лицо. Он проследил за Макаром, азартно сворачивавшим блинчик в аккуратный рулончик и в упоении отправлявшим его в рот.
- Ну ты попробуй! Не будь снобом! – с набитым ртом возмутился Макар. Глеб решился снять пробу.
Стопка блинчиков изначально не казалась такой большой, но изничтожалась она медленно. Глеб в особый восторг не пришел, но ел их не спеша и с относительным удовольствием, а Макару нужно было рассказать все про то, как Илья учил его замешивать тесто, а потом их печь, и как они потом угощали Наталью Владимировну, которая причитала на тему лишних килограммов, но к угощению отнеслась исключительно серьезно. И он активно жевал блины и не менее активно выплескивал события своего дня.
- А еще я убедился, что мы живем в жутко маленьком городке. Почти как в моем квартале, - неожиданно задумчиво произнес Макар. - Все всех знают, а мамашке моей так вообще с особым удовольствием докладывали, что я там опять типа натворил. Ты представь: до школы идти буквально пять минут, в нашем доме жила одна моя классуха, через дом – другая, ну и естественно докладывались как священнику на исповеди. Так и тут. Смотри: я раньше работал за четыре квартала от универа, сейчас за две улицы. А теперь смотрю, одногруппники тоже там околачиваются, ты представляешь? Вот я думал, что хотя бы летом от них отдохну, ан нет, они там. Вот никуда от них не избавиться. Вот чего им по своим курортам не сидится? Околачивались бы там, а то летом в городе – ну совсем же не комильфо, не?
- Какая тебе разница? – пожал плечами Глеб. – Пусть околачиваются в городе.
Он встал, чтобы сделать себе кофе, а Макару чай. Макар остался сидеть, задумчиво барабаня пальцами по колену. Тишина, которую Глеб оставил за спиной, была странной: двусмысленной, полной странных недомолвок. Ему показалось, что Макар хотел что-то сказать, в чем-то признаться, чем-то поделиться, и передумал. Вот буквально осекся на полуслове. Глеб повернулся к нему и прислонился ко столу, дожидаясь, когда приготовится кофе и закипит вода в чайнике. Макар покосился на него, как-то резко отвел глаза и с особым энтузиазмом принялся за последний блинчик. Глеб отметил его рвение и повернулся к кофе-автомату.
- Все в порядке? – легко спросил он, ставя чашки на стол.
Макар активно закивал головой и взял чашку, упорно не поднимая на Глеба глаз. Ему показалось, или уши Макара действительно отсвечивали красным? Смущение, стыд, что? Или в сумерках позднего вечера, да при приглушенном свете и не такое привидится? И что за тип этот Илья? С другой стороны, идти в то кафе или в ту парикмахерскую и знакомиться с ним – эта мысль звучала настолько нелепо, что Глеб поморщился. Он слишком привык подозревать всех и вся во всем. Может, стоит сделать исключение хотя бы для квартиры и довериться?
Глеб с интересом смотрел на настенный календарь. Он был в некотором роде более наглядным, чем настольный. И красное окошко на прозрачной ленте приближалось все настойчивей к заветному дню двадцать шестого августа. Именно тогда начинался отпуск. Тополев уже поинтересовался, куда и как отчаливает Глеб, какие у него планы, порекомендовал, что посмотреть стоит кровь из носу, что не стоит пробовать ни в коем случае, и раз пятнадцать обсудил с ним погоду в пафосном швейцарском городке. Глеб долго решал, в какие заграницы он хочет отправиться, долго уговаривал себя попытать счастья в Азии, пытался убедить себя не доверять так рьяно ВСЕМ новостям политики из Северной Африки и Латинской Америки, и понял, что его занудной брюзгливой душонке куда ближе тщательно облагораживаемые альпийские улочки, чем спонтанная жизнерадостностность латинян. Билеты и пансион были оплачены, Глеб уже составил примерный план мест, которые бы хотел посетить, и изучил транспортные возможности, связывавшие городок с остальной Швейцарией. И ему было странно отправиться в отпуск. Непривычно, подозрительно, где-то боязливо. Глеб старался не думать, что он оставляет кучу малу не до конца решенных вопросов, что в его отсутствие может разразиться очередной дефолт, метеоритный дождь, наводнение, что угодно. Он старался держать себя в руках и на очередном совещании не увлекаться раздачей слишком подробных инструкций по поводу того, что следует делать и чего не делать. Очень эффективным средством был и насмешливый и понимающий взгляд Тополева, который сам вел себя не самым мирным образом в последние дни перед своими отпусками. И Глеб смотрел на те девять дней, которые ему остались до пугающей пятницы, которой на смену придут выходные перед этим временем. В настольном календаре эта неделя еще была скрыта, но он знал, что она оставалась пустой – он смог перенести и соответственно вычеркнуть те дела, которые уже запланировал до решения об отпуске, но испортить бумагу этим дурацким словом «отпуск» он так и не смог. Глеб с трудом представлял себя вне своего кабинета, вне офисного здания, вне перемещений по делам и давно выработанной рутины.
- Здравствуй, о мудрейший из мудрых, светлейший из светлых, проницательный и снисходительный Глеб ибн-Сергей, - эффектно распахнув дверь, застыл на пороге Генка. Глеб неторопливо перевел на него взгляд и приподнял брови.
- Обязательно делать вид, что я рад тебя видеть, или твое чувство собственного величия переживет и без моего подхалимажа? – хладнокровно поинтересовался он.
Генка захлопнул дверь и вальяжно направился на кухню.
- Оно пережило двух секретарш главного, пятнадцать замдиров всяких разных мастей и три твоих отлупа, Глебушка! – Генка выглянул из кухни и обличающе указал на него пальцем. – Так что такая мелочь, как твоя кислая рожа, меня явно не смутит.
- Какие еще отлупы, - тяжело вздохнул Глеб, задумчиво глядя на настольный календарь.
- Тебе чисто отлупы напомнить, или с указанием точного места и времени?
Глеб вздрогнул, когда голос Генки раздался прямо над ним. Чего у этого стервеца было не отнять, так это желания бесшумно ходить, что любви народных масс к нему не добавляло. Вот стоят простые офисные работники высшего звена и хают, хают главного и его прихлебал, и голос одного из них, довольный, сытый, мурлыкающий голос Генки просит огонька. Вот задержалась какая-нибудь барышня на работе, и чтобы отчетность в порядок привести, и чтобы поудовлетворять свое женское тщеславие с бравым сотрудником службы безопасности прямо на рабочем месте, и когда он, раскрасневшийся, довольный и в виде, откровенно не соответствующем представлениям начальства об опрятности, отрывается от дамы, этот самый голос начальника этой самой службы, одобрительно оценивающий его ягодицы, энтузиазм не вызывает. Генка умудрялся оказываться в самых неожиданных местах и пратически всегда усердно имитировал праздность. Многие, очень многие велись.
- Отойди, - угрожающе произнес Глеб.
- Уже, - невинно произнес Генка, усаживаясь напротив. – Хорош кофеек-то. И почему тебе так везет? Даже у главного он горчит, - печально признался Генка.
- Главному секретарша в резервуар с водой плюет, ее яд и горчит, - пробормотал Глеб и добавил погромче: – Мог бы и мне сделать.
- Так что же ты сразу не сказал? – радостно воскликнул Генка и легко поднялся. Глеб усмехнулся. – О! – донесся до него Генкин голос из клетушки. – У тебя же печеньки есть! О! – он чем-то зашуршал и радостно замычал. Кажется, это была ссобойка Макара. Глеб закатил глаза: они бы с Макаром друг друга поняли. – Ты же не против? – кротко поинтересовался Генка, ставя перед ним чашку, усаживаясь и держа в руке бутерброд. Глеб только и сделал, что закатил глаза. – Ну вот и я так думаю. Ты попитаешься нектаром, а мне надо форму поддерживать. Борьба с дисциплинарными проступками, расхищениями капиталистической собственности, диверсионными проникновениями извне, угрозы жизни главного тела и прочая мура требуют калорий.
- Ты чего приперся? – без обиняков спросил Глеб, дав ему доесть бутерброд.
- Отличная штукенция, - дожевав, сказал Генка. – Передавай привет и мое большое спасибо.