Глеб оглядел его. Макар стоял в выношенных джинсах, босиком и держал на руке ту одежду, в которой знакомился с Глебом. Глеб встал, демонстративно сложил бумаги и положил их чистой стороной вверх, стал между ними и Макаром и подбородком указал направление. Тот посмотрел на него прищуренными глазами, но подчинился молча, хотя Глеб уже приготовился брать его за шкирку и вышвыривать.
Оставив Макара наедине со стиральной машинкой, Глеб намерился было вернуться к работе, но передумал. Он заглянул в каморку, где стояла машина.
- Ты не хочешь чая на сон грядущий?
Макар, сидевший перед ней на корточках и задумчиво глядевший через стекло в дверце, как начинает вращаться барабан, вскинул голову, осмотрел его и задумался.
- Можно, наверное, - без особого энтузиазма согласился он и снова повернулся к машине.
- Присоединяйся тогда.
Макар покосился на него через плечо и согласно кивнул головой.
Глеб медитативно прихлебывал чай, дожидаясь Макара. Он не пошевелился ни встать, ни сказать хотя бы фразу, наподобие: «Располагайся»; Макар уселся, подобрал под себя ноги, посмотрел на пакетики с чаем, выбрал мятный и опустил его в чашку. Глеб рассматривал его из-под полуприкрытых век, отмечая, что парнишка выглядел утомленным, словно вдруг и внезапно на него накатилась вся усталость, которая накапливалась не один день. Внезапно заострился нос. Внезапно проступили тени под глазами. Волосы, которые были помыты и расчесаны, начали пушиться и закручиваться в забавные колечки на концах. Макар не пошевелился надеть майку, и Глеб с каким-то удовлетворением оценивал крепкие, пусть и юношеские совсем мышцы и отмечал красноречиво выступавшие ключицы. Линия загара нечетко отделяла шею от груди и руки от плеч, и на остаточно загорелой коже проступали веснушки; на белой коже отчетливо отсвечивали родинки. Макар вздохнул, поставил локти на стол и поднес чашку к губам. Сделав глоток, он посмотрел на окно и опустил глаза в чашку. Окно было приоткрыто, и за ним едва слышно шумел дождь. Глеб смотрел сквозь Макара и наслаждался тишиной и компанией.
- Слушай, - Макар поставил чашку на стол и глянул исподлобья на Глеба. – Можно я завтра все уберу? А то сегодня поразбиваю нафик твои офигенно красивые чашки. Что-то я рукам своим не доверяю сегодня больше, - помолчав, пояснил он.
Глеб поднес к глазам чашку и осмотрел ее, недовольно поморщившись.
- Можно, - отозвался он, подумав, что, наверное, был бы даже благодарен, если бы его от них избавили.
- Ладно тогда, пошел я баиньки, - Макар встал. – Спасибо тебе.
Глеб кивнул головой.
- Спокойной ночи.
Глеб кивнул головой.
Макар поплелся в свою комнату, шлепая ногами по полу и пытаясь держать глаза открытыми. Он поднялся наверх и направился было к своей комнате, но любопытство взяло верх над воспитанностью, и он сунул нос в другую дверь – спальню Глеба. Зашел, осмотрелся. Недовольно поморщился и поплелся к себе. Ну да, больше. Ну да, обставлена чуть обильней и в темных тонах. Но ощущение того, что это был не очень-то обжитой гостиничный номер, не покидало Макара и здесь. Он дернул плечами и побрел в свою комнату.
В ней он сел на кровать и уткнулся носом в подушку, а затем потерся о нее щекой. Затем Макар потянулся и выключил свет, в темноте стянул джинсы и забрался под одеяло. Вытянувшись и потянувшись, он повернулся на бок и свернулся клубком, блаженно улыбнулся и закрыл глаза. Дивным и непривычным было слушать тишину в квартире и ровный гул города далеко от нее. Он счастливо вздохнул, зевнул и заснул.
Глеб долго сидел один на кухне. Дождь прибавил и теперь барабанил по оконному стеклу. В квартире было тихо. Наверху спал – скорее всего, уже спал Макар. Глеб поставил чашку и пошел в свою комнату.
Я учился жить один. Учился засыпать, не ища теплого тела под боком, учился просыпаться и не находить вмятину на подушке. Учился не прислушиваться к звукам, не мной произносимым. Учился. Учился не выбирать те вещи в магазинах, которые бы нравились ему. Учился не вздрагивать, видя похожую фигуру и похожую прическу. Учился не думать о том, что не смог бы вернуть, даже если бы сильно захотел. Учился покупать столько продуктов, что половину их не приходилось бы потом выбрасывать потому, что они портились. Учился вообще избегать магазинов, потому что привычка – или идиотская иррациональная надежда – оказывалась сильней меня. Учился обходиться малым и с большим дружелюбием относиться к общепиту. Учился не удивляться, когда, открывая холодильник, обнаруживал лишь пустые полки.
Я учился жить день за днем. Не считая минуты, а считая дни. Учился смотреть на неделю и видеть перспективу. Делать планы на неделю и месяц и не ненавидеть выходные, которые мне снова приходилось бы проводить одному либо с группой коллег, которые чего-то от меня требовали, ничем не делясь взамен. Учился вежливо улыбаться, когда узнавал флирт в обращенных ко мне словах. И учился отвечать на него хотя бы комплиментами. Я понимал, что я та еще добыча для одиноких, как я. Но они мне были нужны куда меньше, чем я им. Они мне были не нужны. А им нужен был не я, а объект, заполнивший бы пустоту рядом. Мне говорили и говорили, что пора бы завести подругу. Мне намекали, что одиночество слишком пагубно сказывается на человеке вообще и может сказаться и на мне в частности. И я учился отшучиваться или отмалчиваться, не показывая, как что-то стальной рукой сжимает горло и не дает вздохнуть. Мне после таких разговоров приходилось унимать жжение в глазах, бешеный пульс и медленно расслаблять челюсти. А те, кто начинали эти разговоры, переходили к другим, будучи преисполнены чувства отлично исполненного дружеского долга, и не знали, что я думал об их слепоте. И я учился жить дальше. Я учился жить, не надеясь ни на что, я учился жить один.
========== Часть 3 ==========
Я учился жить один. Я учился находить себе занятия, я учился заниматься домашним хозяйством, учился находить причины, по которым это было мне необходимо, и учился не ждать помощи ни от кого. Я заставлял себя не ненавидеть пустые комнаты, которые зачем-то остались мне одному, учился одергивать себя, когда руки тянулись разбить и изломать то, что напоминало… и учился не относиться к ним, как к напоминанию, а всего лишь как к вещам. Я учился не любоваться чашками, которые отбирались с упрямством и тщанием, достойным другого применения, не держать их в руках слишком долго перед тем, как наполнить кипятком, учился не связывать вещи с воспоминаниями. Я учился смотреть сквозь того, кто стоял перед ними, не вспоминать, как он относился к ним, я учился жить один. Я учился не надеяться на избавление. Я учился не надеяться на общение. Я учился не надеяться на понимание. Я учился жить день за днем, от цели к цели, от будня к будню, через летучки, через пьянки, через корпоративы, через банкеты, я учился жить минуту за минутой, не думая о том, чего не вернуть, не пытаясь искать в толпе того, кто улыбнется мне одними лишь глазами, знающе, понимающе, чуть приподнимет уголок рта в лукавой усмешке, чуть склонит голову к плечу и отведет глаза, имитируя непричастность. Я учился не искать в толпе похожих на него, я учился не вздрагивать, находя их, я учился не ждать возвращения домой, к которому был так привычен за те годы. Я учился жить дальше. Я учился жить так, как должен был жить, я учился жить, делая вид, что одиночество – это временный статус, я учился жить по правилам…
Глеб делал мерные шаги на беговой дорожке, внимательно слушая новости и глядя строго на экран телевизора. Оставалось еще пятнадцать минут пробежки. Он бросил быстрый взгляд на монитор, больше по привычке, чем по необходимости, и снова поднял глаза на телевизор. За окном приятно распогодилось. Небо было серым, но в целом день обещал быть по крайней мере сухим. Солнце кокетливо пряталось за приметно поредевшими облаками, и предметы с удовольствием демонстрировали четкие и яркие контуры.
- Ого!
Глеб вздрогнул и сбился с ритма. Он замедлил шаг и остановился, переводя недружелюбный взгляд на Макара. Того куда больше интересовал агрегат, на котором измывался над собой Глеб. Он обошел его спереди и с детским интересом уставился на монитор.
- Доброе утро, - бросил он Глебу, не утруждаясь даже поднять на него взгляд. Глеб опустил руки на бедра, склонил голову к плечу и уставился на Макара. Он сосчитал до десяти и произнес холодным тоном:
-Доброе.
- А нафига ты на ней бегаешь? – Макар поднял на него почти счастливые глаза.
Глеб шумно выдохнул. Упорствовать в своем раздражении значило бы только одно: вызвать недоумение у Макара, который явно бы не понял его причин.
- А почему я не должен этого делать? –Глеб скрестил руки на груди и посмотрел в окно.
- Ну как, можно же и велотренажер, например. – Макар запрыгнул на дорожку и сделал пару шагов. Спрыгнув обратно, он радостно посмотрел на Глеба. – Ты не будешь против, если я тоже буду ей пользоваться?
- На здоровье, - пожал плечами Глеб, выходя из комнаты. Судя по всему, эти пятнадцать минут придется отработать вечером. Или в другой день, что было более вероятно.
- Подожди! – Макар тут же увязался следом. – Подожди, кому говорят! Я чего хотел-то. Тебе чего в ссобойку делать?
Глеб остановился и повернул к нему голову.
- Куда?
- С собой. Ну, на работу.
Макар подошел ближе и внимательно осмотрел его с головы до ног. Ноги его до крайности заинтересовали. Шорты, в которых Глеб совершал свои пробежки, не скрывали, а очень даже выставляли напоказ ноги. С бледным загаром и без волос. Макар подозрительно посмотрел на него и сделал полшага назад.
- Ну так с чем тебе бутеры делать? – бодро спросил он.
- На твое усмотрение, - раздраженно отозвался Глеб, пребывавший в недоумении от странной смеси реакций Макара, которую он если и мог расшифровать, то только после долгих усилий и неточно. Он развернулся и направился к своей комнате.
- Да я усмотрю, ты не переживай, - донеслись до него ехидные слова. Верней, именно таким было первое впечатление. Но возможно, Макар вкладывал в них совершенно другие эмоции. Или просто Глебу казалось, что слова были ехидными. Глеб взялся за ручку двери. – Слышь?
Глеб обреченно вздохнул и повернулся к нему.
Макар стоял, засунув пальцы в карманы джинсов и склонив голову к плечу. Его губы сложились в лукавой усмешке, глаза радостно блестели и в унисон им радостно топорщились волосы – очевидно, он не особо утруждался причесыванием. Глеб вопросительно приподнял брови.
- А у тебя классные ноги, - ликующе выпалил Макар.
- И тебя туда же, - вежливо отозвался Глеб и вошел в свою комнату.
За закрытой дверью, надежно отделявшей его от мерзавца, он возвел очи горе. А затем, с трудом сдерживая улыбку, посмотрел на ноги и покачал головой.
Макар стоял перед дверью спальни Глеба и переминался с ноги на ногу. Он почти признался себе, что ведет себя нахальнейшим образом, но состояние хорошо выспавшегося, сытого и почти не тревожащегося о будущем пацана сыграло с ним коварную шутку: он хотел осчастливить весь мир. И это состояние подкинуло его на ласковой и настойчивой волне, и Макар решительно постучал в дверь.
Глеб, судя по не самому дружелюбному выражению лица, эйфории Макара не разделял. Он стоял в дверном проеме, завязывая галстук, и недовольно смотрел на Макара.
- Ну ты скоро завтракать придешь? - энергично спросил Макар, разглядывая его. Он причесался, оделся и был готов ко свершениям. Его глаза оптимистично поблескивали, губы против воли растягивались в улыбке. Глеб прикрыл глаза и смиренно вздохнул.
- Уже иду.
- Ладно, я тогда чайник ставлю, - поставил его в известность Макар, отступая назад и разглядывая его. Его глаза с жадным любопытством изучали Глеба.
- Кофе.
Макар посмотрел на него взглядом, в котором самая неискушенная фантазия могла очень отчетливо распознать недовольство.
- Видел я твой синхрофазотрон. А теперь иди и объясняй мне, как им пользоваться. А то я напользуюсь, - протянул он низким голосом.
Глеб разгладил галстук на груди и закрыл дверь перед носом Макара. Через две минуты он открыл дверь и совершенно не удивился, увидев за ней Макара. Тот стоял, склонив голову к плечу и бодро поблескивая любопытными глазами.
- Какие отношения у тебя с кофе? - бросил Глеб через плечо, идя к лестнице.
- Недоуменные, какие еще? - охотно отозвался Макар. - Он недоумевает, как я могу о нем чего-то не знать, я недоумеваю, с чего он взял, что я могу о нем что-то знать.
Глеб покачал головой и подумал, что надо что-то посильней кувалды, чтобы вышибить неунывающий дух из этого проходимца.
Он подошел к машине, стараясь обрести в себе блаженное, привычное отрешенно-созерцательное спокойствие. Но все его благие намерения не обращать на наглеца внимания разбились, как волны о мол, когда Макар стал совсем рядом за локтем и начал пристально следить за тем, как Глеб насыпает бобы, заливает воду; Глеб слышал, как Макар осторожно принюхивался к аромату кофе, и странным образом ощутил, как разливается тепло внутри.
Макара заворожил терпкий запах свежесмолотых бобов. Он осторожно втянул воздух, пытаясь обработать и запомнить аромат, сохранить его и вспоминать в «минуту жизни трудную». Он сделал почтительный полушаг назад, глядя, как Глеб подставляет под сопло другую чашку и снова нажимает кнопку, втянул воздух и прикрыл глаза в робком блаженстве. Глеб открыл полку и совершенно непочтительно бросил перед ним инструкцию по эксплуатации.
- Можешь поизучать на досуге, - безразлично добавил он, взял чашку и пошел ко столу. Только поэтому он не увидел очень красноречивое в своей кривости выражение лица Макара, которым он давал понять стенам все, что думает о занудстве и педантичности некоторых «домохозяев». Но чашку Макар взял и торжественно понес ко столу.
Бутерброды дожидались их красиво выложенными на тарелку.
- Спасибо, что манку не сварил, - сухо произнес Глеб, поднося чашку ко рту.
- Могу. Или лучше овсянку, сэр? – Макар пожал плечами, принюхиваясь к кофе.
Глеб только дернул плечом в ответ.
- Я могу, - предупредил Макар. – То есть сварить могу. Съедобность не гарантирую.
Глеб посмотрел на него, прищурившись. Макар радостно поблескивал глазами, лукаво улыбался и игриво – Глеб не мог подобрать другого слова – смотрел на него, склонив голову к плечу. Волосы, пять минут назад приведенные в цивилизованное состояние, неприметно противились порядку и начинали топорщиться. А еще у Макара рядом со ртом красовались почти незаметные ямочки. Глеб вспомнил, что слышал когда-то о том, что их обладатели отличаются эгоцентричным характером. Вчера, только вчера этот парнишка стоял под дождем, не утруждая себя попытками от него укрыться, и явно не знал, где будет ночевать, сегодня осваивает новую территорию. Очевидно, его нужно остановить, пока он не захватил весь мир.
Глеб допил кофе, встал и пошел ко двери.
- А бутеры?! – раздался ему вслед полный негодования голос.
Глеб повернулся, чтобы сказать, куда Макар может засунуть свой бутерброд, наткнулся на почти дерзкие, молящие глаза с растерянно-расширенными зрачками, уголки губ, подрагивающие в нахально-просительной улыбке, одним взглядом впитал то, как Макар до побелевших костяшек держится за край стола, и то, как упрямо вздергивает подбородок, а под ним подрагивает кадык на тощей шее, и молча протянул руку, отлично понимая, что он не избавится от бутербродов, каким бы гадким на вкус они не оказались, а съест. Макар просиял. Глеб никогда не задумывался над тем, что конкретно обозначало это слово; он увидел, что глаза у Макара внезапно стали изумрудно-зелеными и счастливыми, засветились бледные веснушки на переносице и на лбу, растянулся в широкой, искренней и радостной улыбке рот, и даже волосы, казалось, весело затопорщились на голове – и Глеб понял, что в действительности значило это слово: «просиял» и насколько оно буквальное. В его руке тут же оказался сверток, которого хватит как минимум пятерым сумоистам. Глеб опустил глаза, посмотрел на сверток, поднял взгляд на Макара, улыбавшегося с удовлетворением и облегчением, и тихо сказал: «Спасибо».
- Кушай не обляпайся, - выстрелил жизнерадостной тирадой Макар. – А во сколько тебя домой ждать?