- Поздно, - сухо отозвался Глеб, идя ко двери. – Я сегодня ужинаю с шефом и партнерами. Это может затянуться.
- Да? – разочарованно протянул за его спиной Макар, увязавшийся следом. – Тебя дожидаться? Чисто там чтобы чай попить.
Глеб пожал плечами и открыл дверь.
- До вечера, - вежливо произнес он и вышел.
- До вечера! – Макар высунул голову из двери, проследил за тем, как Глеб заходит в лифт.
Пока лифт спускался в подземный гараж, Глеб успел переложить тщательно и очень аккуратно, где-то даже кокетливо, запакованный сверток с едой в портфель, усмехнуться, покачать головой и снова принять невозмутимый вид.
Дорога до родного здания, в котором он работал уже который год, занимала не очень много времени. Глебу не надоедало смотреть в окно на энергично менявшийся городской пейзаж. Место серых и невыразительных зданий занимали помпезные небоскребы. Росли и изничтожались, и снова росли деревья. Время от времени появлялись машины, призванные строить или ремонтировать, а иногда и сносить то, что было заложено другими. Люди, только люди оставались теми же. Они все так же спешили куда-то, упорно игнорируя других таких же спешащих, настаивая на том, что они одни в этом мире, который сами же себе придумали. Глеб посмотрел на бумаги, которые он по давней привычке достал из портфеля и положил на колени, даже просмотрел пару листов. И снова вернулся к разглядыванию пейзажей, неторопливо сменявших друг друга за окнами.
День обещал быть почти таким же пасмурным. Хотя метеорологи настаивали на том, что весна непременно настанет. Это наверняка затянется еще на пару недель, а потом после сумбурного ее начала придет лето, такое же изнуряюще-жаркое, как и предыдущее. Второе лето в одиночестве. Глебу почему-то вспомнился офис, каким он был в то лето. После оглушающей дневной жары стены даже изнутри выглядели утомленными. И эти дурацкие игры с поглощением более мелких компаний, которые именно в пору летних отпусков затеял и осуществил Тополев, неожиданно пришлись ему как нельзя кстати. Тополев инициировал все эти захваты, перекупы, биржевые игры и с огромным удовольствием переложил детальную разработку грандиозных планов на Глеба. А тому было все равно, чем заниматься, лишь бы заниматься. И он занимался. По шестнадцать часов в день, приходя в свою квартиру только для того, чтобы сменить костюм, принять душ и заглянуть на обратном пути в офис в парикмахерскую. Он уходил из своего кабинета по пустым и – как ему казалось – натужно переводившим дух коридорам, шел вдоль утомленных жарой стен, спускался в подземный гараж, воздух в котором тоже был переполнен наземной духотой, и ехал в свою квартиру в отменно кондиционированной машине. И остро чувствовал свое одиночество в полной изоляции от мира. Там, за жестяной банкой машины плавился асфальт, изнывали от жары деревья, а внутри он был один, в прохладном воздухе, на прохладном сиденье, и все те мысли, эмоции, переживания, которые пытались вырваться за пределы машины, рикошетили и ударяли по нему с удвоенной силой. А город стоял в ночных пробках, и слишком много времени было у Глеба, чтобы еще и еще раз поесть себя поедом. И никому не было до него дела. И ему не было дела ни до кого. Он приезжал в свою квартиру, менял одежду, заезжал в парикмахерскую, где его голову приводили в порядок, и снова ехал в контору за работой, которой было более чем достаточно, и где он мог заняться чем-то во внешнем мире и отвлечься от себя. Затем на смену изнуряющей жаре лета пришло осеннее расслабление. Тополев осваивал новые высоты, которые он захватить захватил, а что с ними делать, пока не знал. Компания переводила дух. Глеб вгрызался в незнакомые пока области, отстраненно отмечая, что летняя жара сменилась осенними непогодами, потому что он так и жил в кабинетах, коридорах, машинах, бумагах, файлах, и лишь вместо жары, стекавшей по стеклу автомобиля, стекали капли осеннего дождя. Люди все так же спешили. Машины все так же спешили. Время все так же текло.
Глеб привычно поблагодарил водителя и вышел из автомобиля. Портфель привычно тяготил руку. Глеб ткнул в кнопку вызова лифта. Глядя на двери, которые вот-вот должны были открыться, он непроизвольно усмехнулся, вспомнив то, верней, того, кто свалился ему на голову и прочно обосновался, судя по всему, на его шее. Потому что привычно тяготивший его руку портфель непривычно раздувал аккуратно упакованный сверток. Потому что парень, который ему этот сверток впихнул, наверняка не сомневался, что иначе быть не должно, и раз ему поручили быть домоправителем, то он должен ответственно выполнять свои обязанности, самой главной из которых, с его точки зрения, является сытый желудок хозяина, и он вполне мог искренне полагать, что такие свертки – единственная возможность обеспечить это. Двери лифта раздвинулись; Глеб вошел в кабину и привычно стал в правом дальнем углу, глядя на противоположную боковую стену. Он взял портфель в правую руку, держа его между собой и стеной. С другой стороны, если это – все, что нужно, чтобы осчастливить этого приблуду, то что теряет он, Глеб?
В лифт входили и выходили новые люди, кабина упорно возносилась наверх. Глеб смотрел перед собой, по привычке избегая обращать внимание на людей. Если бы он потрудился посмотреть на себя попристальней в зеркальную стену лифта, то наверняка подумал, что лицо слишком невыразительно в своей правильности. Может быть, полюбопытствовал праздно, что скрывается под тяжелыми веками. Может быть, поразглядывал примечательный подбородок с ямочкой. Может быть, полюбовался проседью на висках, соседствовавших с молодым и ухоженным лицом, и перевел бы взгляд дальше, на другие, более подвижные и открытые лица. Чем выше поднимался лифт, тем меньше оставалось людей. Наконец Глеб перевел взгляд на дверь, которая раскрылась на нужном этаже, и вышел. Родной холл встретил его элитной тишиной, разбавляемой тихой музыкой. Глеб кивнул барышне, сидевшей за стойкой, и направился к себе в кабинет.
Первым делом после того, как Макар закрыл за Глебом дверь, он рванул наверх. Ему не терпелось повнимательней осмотреть тот типа настоящий, прирученный такой, комнатный спортивный зал. Перед дверью, заробев буквально на пару ударов сердца, Макар медленно и осторожно открыл дверь и засунул в комнату голову. Осмотревшись, убедившись, что его активному благоговению ничто не помешает, он зашел и огляделся. Выразив свое восхищение выдохом, а затем одобрение почтительно сложенными в соответствующую линию губами, он обшаривал глазами каждый квадратный метр поверхности, который был хоть чем-то занят. Макар порассматривал ряды кнопок рядом с монитором на беговой дорожке, осмотрел силовые тренажеры, запрыгнул на дорожку и попытался сделать пару шагов, передумал, подошел к кросстренажеру и подозрительно его оглядел. Удовлетворившись предварительным знакомством, он подошел ко двери, задержался у нее и окинул комнату собственническим взглядом. Только жалюзи тут явно нужны другие. Или не жалюзи.
До занятий времени оставалось более чем достаточно. Макар с торжественным видом подошел к машине и начал с визуального осмотра. Пригреб волосы, недовольно дернул губами и решил все-таки начать с изучения инструкции. Он недовольно поморщился, дотянулся до увесистой брошюры и открыл оглавление; порассматривал его, оценил шрифт и размер и пролистал пару страниц. Текст, который Макар имел честь читать, был коряво переведен, судя по всему, с итальянского какого или немецкого, но понять можно, что там эти технологи имели в виду. Он проверил, хватает ли бобов, определил, где регулируется крепость напитка и грубость помола, проверил, как снимается емкость для воды, поперебирал пальцами в воздухе рядом с машиной и ткнул в кнопку, которая должна была обеспечить ему приготовление роскошного напитка. Хруст зерен, гудение воды и тихий плеск кофе были оценены им как лучшая музыка. Макар решил, что готов слушать такие симфонии бесконечно. Он бережно взял чашку и поднес ее к носу. Принюхался, улыбнулся, оперся бедром о стол и повернулся к окну. Небо было свинцово-серым, угрюмые облака висели низко, но за ними любопытно посверкивали солнечные лучи. Смотреть на такую красоту в огромной оконной раме, стоя на огромной кухне и нюхая офигенный кофе, можно было бесконечно. Макар решился и сделал первый глоток. Кофе был жутко горьким и пряным. Но сыпать в него сахар, как он сделал бы дома, в студенческой столовой или еще какой забегаловке, он бы не рискнул. И кроме того, Глеб тоже пил кофе без сахара, и даже без молока. Хотя сливки в холодильнике водились. Отличия от обычной жженой бурды, которую Макар пил до этого, были очевидны: он за пару секунд ощутил, как зашевелилась кровь в венах, застучал пульс в висках и по телу распространилась почти неукротимая бодрость. Он допил кофе, убрал со стола, вытер посуду и снова подошел к машине. Поколебавшись, Макар нашел в брошюре указания по обслуживанию и с облегченной улыбкой прочитал, что от него не требуется слишком много, да и то не сразу: машина замигает и откажется варить кофе. Книжка полетела на подоконник, Макар побежал в комнату, которую в мыслях не называл иначе, чем своей.
До занятий оставалось несколько минут. В аудитории было немного народу. Макар привычно пошел к месту, которое он давно облюбовал: почти сзади и у стены, по пути здороваясь с теми, с кем обычно здоровался, и презрительно фыркая в ответ на приветствия тех, кто облекал приветствия в двусмысленную форму. Их хватало, таких. У кого-то папа с мамой сидели в администрации на разных уровнях, у двух работали в полиции, чей-то папа был предпринимателем. Макар был единственным ребенком у матери-одиночки со средним специальным образованием, что автоматом выкидывало его на дно. И пусть специальность у них была не самой престижной и не в самом престижном вузе, но расслоение в группах производилось сразу и однозначно в соответствии с соответствующими социальными поветриями. Макара поначалу задевало, что люди поглупей и поневоспитанней оказывались более референтными персонами, чем он; по прошествии времени он смирился, лишь фыркая раздраженно время от времени на подколки и демонстративно держась отчужденно. А сегодня ему было все равно.
Он бросил сумку на стол, опустился на скамейку и потянулся, размял шею и достал папку с листами.
- Макарушка, солнышко, как спалось, деточка? – через два ряда обратился к нему Стас Ясинский, красавец, почти умница, заводила и тот еще хмырь.
- Твоими молитвами, Стасинька, - равнодушно бросил Макар, перелистывая конспекты. Он не потрудился поднять голову, но не по той причине, что раньше – потому что хотел ему показать, как мало этот тип для него значит, а потому, что ему действительно было безразлично, что ему или про него говорят всякие мажоры. Эйфория от того, что у него есть роскошный дом с роскошным и щедрым хозяином, категорически отказывалась уходить. Чистые джинсы действовали получше любого успокоительного, и Макар наверняка еще и подработку найдет вечером – мест, где могли быть нужны официанты, в городе хватало, не могло не хватать. Он торжествующе улыбнулся своим мыслям и со снисходительной улыбкой начал ждать начала лекции.
- Макарушка, солнышко, неужели ты поимел хорошую ночь? – к вящему удовольствию Макара в голосе Ясинского почти отчетливо раздались раздраженные нотки.
Макар соизволил обратить на него внимание и многозначительно улыбнулся.
- Твоими молитвами, Стасинька, шикарную.
Ясинский был красавцем. Ясинский был общительным красавцем. Он был общительным красавцем с деньгами, да еще и щедрым. И он был злопамятным, злоязычным и эгоцентричным красавцем. По крайней мере, в злопамятности, злоязычности и самолюбовании этого красавца Макар имел удовольствие убедиться не раз и не два. Почему-то именно его, Макара, присуствие действовало на Ясинского максимально раздражающе. И разумеется, с точки зрения Макара, чрезмерно острая реакция Ясинского на его огрызания, избегания и на то, что он упорно не поддавался массовой истерии по поводу исключительности Стасиньки, была патологично необоснованной.
- Мне даже интересно, что за имбецильная дура на тебя внимание удосужилась обратить, - ухмыльнулся Ясинский. – Это до какой степени нужно бабе без ласки оголодать, что она на такого задрипанного воробья кинулась.
Макар сложил руки на груди и снисходительно посмотрел на Ясинского.
- Завидуй молча, Стасинька. То, что ты этой ночью ворочался один да продинамленный, еще не значит, что и другие так же страдали, - ехидно прищурил глаза Макар, с удовольствием следя за тем, как самодовольная ухмылка испарилась с лица Ясинского. На его счастье, началась лекция. Но от этого придурка стоит держаться подальше. Кажется, Макар только что азартно так пошевелил метлой в осином гнезде.
Опыта в партизанских действиях у Макара было хоть отбавляй. Если кто думает, что мелкому, да еще и рыжему, парню с острым языком и склочным характером, живется в школе легко, ошибается. Приходилось не столько учиться драться, сколько быстро бегать. Помогало не всегда, но куда чаще, чем в худшем случае. Школьная закалка пригождалась и в универе. И пригодилась в этот замечательный день. Ясинский оставался с носом на всех переменах, хотя – Макар чувствовал это копчиком – он очень хотел еще раз поспарринговать с ним, и желательно как можно больней его при этом достать. После последнего часа занятий Макар выскакивал из здания, как ошпаренный, слыша раздраженный голос Ясинского, который его окликал. Не дождется! Макар ликующе улыбнулся и понесся прочь.
Ликование оказалось еще более обоснованным, когда в двух улицах от главного корпуса Макар обнаружил вполне себе чистую забегаловку, в которой как раз нужен был официант на вечернюю смену. Тетка, которая этой забегаловкой заведовала, была крупной, энергичной и громкоголосой. А еще в этой забегаловке пекли отличные плюшки, которые в количестве двух штук Макару довелось попробовать с местным чаем. Он поклялся в вечной любви к этой тетке. И даже ее предупреждающее: «Только чтобы постригся, Макар!» - не омрачило его настроения.
- Наталья Владимировна! – честными глазами взглянул на нее Макар. – Вот с первой же получки!
Наталья Владимировна подозрительно посмотрела на него. Поставив локоть на стол, она указала пальцем куда-то за стену.
- Там, - угрожающе сказала она, - работает очень неплохой парикмахер. Я сейчас звоню ему и говорю, что ты сейчас к нему подойдешь. Он тебя стрижет. Ты будешь мне должен. Вопросы?
Макар попытался гипнотизировать ее печальным взглядом. Наталья Владимировна угрожающе посмотрела на него поверх очков.
- Иначе выброшу нафик, - предупредила она.
Макар надулся и опустил голову. Ну как можно так издеваться над бедным им? Он исподлобья взглянул на эту бессердечную тетку; к сожалению для него, либо у нее два сына-подростка ходили по струнке, либо он совсем потерял квалификацию, но Наталья Владимировна выглядела непреклонной. Он тяжело вздохнул, надеясь пробудить сочувствие.
- Звоните, - печально сказал он и скорбно поджал губы.
Макар еще раз попытался скорбно поджать губы, разглядывая себя в зеркале после экзекуции. Но парикмахер был очень неплох. То, что творилось у него на голове, безобразием мог бы назвать только законченный маразматик, а человек со взыскательным вкусом, но справедливым отношением к жизни скорее всего оценил бы ЭТО очень даже хорошо. Макар повернул голову вправо, влево, задрал подбородок, осторожно поправил челку, полюбовался общим видом. Вставая, он заметил в зеркале насмешливый, но добрый взгляд мужика. А ведь таким суровым казался: у Макара, когда он этого парикмахера впервые увидел, даже пальцы на ногах поджались.
- Спасибо, - кротко сказал он и смущенно улыбнулся. Получилось неважно, но мужик удовлетворительно кивнул и отвернулся. – До свидания? – Макар вперился в его спину.
Мужик помахал рукой и пошел в подсобку.
Первый день всегда самый сложный – тут уж к бабке не ходи. У Макара и времени не было особо подготовиться, потому что Наталья Владимировна сказала: «Ты нахал, и ты сам говорил, что уже работал официантом. Так что справишься, а у меня эта дура уволилась. Давай, бери фартук и вперед впахивать». И Макар нацепил фартук и пошел работать. Работники на кухне закатывали глаза, когда он очередной раз врывался на кухню и требовал объяснений. Наталья Владимировна выглядывала на шум, прикрикивала на него, успокаивающе хлопала жертву энтузиазма по предплечью и снова отправляла Макара к посетителям.
Домой очень хотелось бежать вприпрыжку, но сил хватало только на то, чтобы идти неторопливо и с достоинством. Макар крепко сжимал деньги, тихо радуясь тому, что у него появилась еще одна причина с оптимизмом смотреть в будущее. Теперь осталось только выполнить свои обязанности домоправителя. Он проскользнул в дом, осторожно высунул нос в холл, определил человека, который поправлял фотографию на стене как того самого страшного Олега Сергеевича, решил попасться ему на глаза немного позже, когда приоденется и будет выглядеть более презентабельно, и пошел домой. Стоя у двери квартиры, он прислушался: вроде было тихо. Макар открыл дверь и засунул голову в проем: было темно. Недовольно поморщившись, он зашел домой. И где носит этого Глеба?