Как только люди удалились, львы вышли из вольера. Аракс — первым, за ним остальные.
На конюшне были подвешены воздушные снаряды: кольца, бамбук и трапеция. На них упражнялась молодая артистка Валентина Лерри, внучка знаменитого дрессировщика. Львы остановились, с интересом наблюдая, как , она подтягивается и кувыркается.
Аракс зарычал, выражая свое одобрение, и протянул вверх лапу. Увидев львов, гимнастка замерла на миг, затем взвизгнула, молнией подтянулась по тросу к потолку и повисла на руках, собрав тело в комок. Аракс удивлённо на неё глянул, фыркнул, рявкнул, и по его сигналу львы прошли в фойе, опоясывающее манеж.
У доски объявлений перед выходом на арену читал газету старый, близорукий экспедитор цирка Семен Ромашевский. Проходя мимо, Аракс толкнул его в бок.
- Безобразие! — возмутился Ромашевский. — Распустила Рудини своих собак, ходят без привязи! Я буду жаловаться! — Он поправил очки, сложил газету рулоном и несколько раз ударил ею Аракса в бок: — Кыш на место! Кыш отсюда! Кыш!
Аракс фыркнул, выражая крайнее неудовольствие, и прошёл мимо. Остальная тройка последовала за ним.
Впоследствии, когда Ромашевский узнал, что он по близорукости принял львов за догов, с ним чуть не случился обморок.
Аракс, Самур, Радамес и Дик вышли во двор.
Погода стояла отличная, репетиции закончились, многие артисты решили позагорать. Одни устроились на брезентовой крыше цирка шапито, другие на скамейках и ящиках.
Первым заметил львов старый шапитмейстер, чинивший крышу конюшни. Отбросив в сторону кусок брезента, выронив нитки и иглу, он рухнул вниз, тут же поднялся и в мгновение ока вскарабкался по гладкому фонарному столбу, чуть не разбив головой плафон.
- Львы вышли на волю! Спасайся кто может! — завопил он.
Поднялась страшная паника. Все разбежались кто куда. Женщины, загоравшие на солнышке, повскакали с мест и, забыв, что они полуодеты, с визгом бросились в кабинет директора.
Директор разговаривал по телефону с Москвой. Узнав о случившемся, он отшвырнул телефонную трубку, стрелой вылетел из-за стола, опрокинув кресло, выскочил из кабинета, добежал до середины манежа и… сел на ковёр. У него отнялись ноги. Никуда дальше он двинуться не мог.
Услышав крики, во двор заглянули Павел Игнатов и дрессировщик-стажёр. Стажёр тут же убежал и спрятался, а Игнатов не растерялся.
- Ню-у-ра!.. — на весь двор и на весь цирк гаркнул он.
Нюра отлично помнила, как на неё когда-то, давным-давно, напали Цезарь с братьями и сильно её потрепали, однако оказалась очень мужественной и находчивой, мигом оценила ситуацию.
- Давай за клеткой-домиком! — крикнула она мужу. — Сейчас загоним!
- Правильно! — одобрительно отозвался с макушки фонарного столба старик шапитмейстер. — Скорее давайте! Скорее загоняйте! А то мне неудобно так сидеть!
Вместе с Павлом Игнатовым и двумя смельчаками униформистами Нюра выкатила во двор домик на колёсах.
Домик вывезли вовремя. Очутившись на свободе, львы, не зная, что делать, стали проявлять беспокойство, растерялись. Однако им ничего не стоило опомниться и наброситься на людей, на лошадей, растерзать их. Упусти момент — и дело закончилось бы катастрофой.
Увидев знакомую клетку, львы с радостью забрались в неё. И тут же за ними захлопнулась дверца…
- Хотеть быть дрессировщиком — одно, а стать им — совершенно другое! — выговаривала впоследствии Бугримова молодому стажёру. — Ты вёл себя как последний трус!
- Виноват, Ирина Николаевна… Понимаю… Простите… Больше этого не повторится, — в смущении оправдывался он.
И слово своё сдержал. В дальнейшем он ни разу ни в чём не подвёл свою учительницу. До сего дня с успехом выступает в цирке, часто выезжает за рубеж.
Спустя полгода дрессировщица начала готовить с Араксом «СЦЕНУ С ПАЛКОЙ».
Эпизод этот был построен и отрепетирован так, будто бы лев вышел из повиновения. Он должен был не слушаться команд, рычать, замахиваться на Бугримову лапой. Дрессировщица подставляла палку, которую лев должен был отбросить лапой в сторону и сделать рывок к Бугримовой, как бы желая на неё броситься. Отшатнувшись, она повторяла приказание, снова подставляла палку. Льву нужно было вторично отбить палку и только потом уж выполнить команду: перейти по буму на другую тумбу.
Аракс накрепко усвоил — после команды «С тумбы на тумбу — алле!» он обязан:
во-первых — зарычать;
во-вторых — замахнуться лапой;
в-третьих — что есть силы ударить лапой по подставленной палке.
Так шёл трюк всякий раз. Только так. Изо дня в день.
Команда.
Рычание.
Защах лапой.
Удар.
Во время представления около клетки всегда стоят пожарные с брандспойтами в руках. Нет зверя более страшного в гневе, чем лев. Разбушевавшись, он уже не знает удержу, его ничем не остановишь — ни бичом, ни огнём, ни трезубцем. Только мощные струи воды из пожарных шлангов могут ещё как-то охладить бешенство и злобу царя зверей. И то не всегда. Поэтому пускать в ход воду можно лишь в исключительных случаях и только по команде дрессировщицы.
Об этом-то однажды и забыла Бугримова предупредить дежурного пожарного.
Тбилисский цирк был переполнен, представление шло слаженно, львы были спокойны и работали отлично. Аракс сидел на тумбе с суровым и устрашающим видом, как и следовало.
- С тумбы на тумбу — алле! — скомандовала дрессировщица.
Лев грозно рыкнул, яростно замахнулся на неё лапой, отбил подставленную палку.
- Алле! — повторила команду Бугримова.
Аракс, как всегда, сделал привычный бросок в её сторону, дрессировщица, как и было отрепетировано, отшатнулась.
Пожарному, внимательно следившему за действием, вся эта сцена показалась настолько «всамделишной» и устрашающей, что он, не дожидаясь никакой команды, по своей собственной инициативе моментально пустил в ход воду.
При этом, испугавшись за жизнь Ирины Николаевны, он почему-то направил шланг не на Аракса, а на Бугримову и неожиданно окатил её и часть публики сильной струёй ледяной воды.
Артистка промокла с головы до ног. Ей пришлось прервать номер и уйти за кулисы переодеться. Публика волновалась, переживая случившееся, и горячо одобряла действия «спасителя» — пожарного. Тот самодовольно улыбался…
Что же касается самого Аракса, так прекрасно сыгравшего свою роль, то он был в страшном недоумении и растерянности, не понимая, что случилось, почему его повелительница вторично не подставила палки и отчего произошла вся эта путаница.
У него был до того сконфуженный и виноватый вид, что Ирина Николаевна, выйдя на манеж в новом сухом костюме, еле сдержала смех.
Если бы она в тот момент знала, что случится завтра во время исполнения сцены с палкой!..
Аракс сидел на тумбе перед дрессировщицей. Она скомандовала: «С тумбы на тумбу — алле!» Аракс зарычал, замахнулся лапой…
Всё дальнейшее произошло в единый миг.
Дрессировщица увидела, как к барьеру вниз по лестнице бежит маленький ребёнок, как за ним гонится встревоженная мать, как наперерез мальчишке бросается билетёрша, теряя на бегу программки, которые разлетаются во все стороны, как лев Дик поворачивается к подбегающему ребёнку и протягивает сквозь прутья клетки лапу со страшными выпущенными когтями…
Забыв о том, что ей следует немедленно подставить палку, на которую вот-вот обрушится удар лапы Аракса, Ирина Николаевна рванулась вперёд к смеющемуся мальчишке. Поравнявшись с Араксом, она увидела, что ребёнка уже схватили мать и билетёрша и оттаскивают от барьера… Она остановилась… и тут же ощутила адскую боль от удара в лицо, почувствовала, как рвётся кожа.
«Нет, Аракс ни в чём не виноват… Он выполнил команду… Браво!» — вот первое, о чём успела подумать дрессировщица.
Её мысли путались:
«Хорошо, что я не упала, удержалась на ногах… Если бы я упала… Они все… все без исключения набросились бы на меня… Это закон… Их закон…»
Она почувствовала, что по лицу течёт кровь. Правый глаз ничего не видел, левым сквозь розоватый, мутный туман она с трудом различила дверцу клетки и двинулась к ней.
«Всё… Всё кончено… Ничего не существует… Всё порвано когтями…»
Она вдруг закачалась, теряя силы, выпрямилась, закачалась снова, еле дошла до решётки, выронила бич, схватилась рукой за толстый холодный прут.
- Ира, возьми! — раздался рядом встревоженный голос её старшего помощника Пармакяна. — Держи лигнин, Ира! Ну, Ира!
Он протянул сквозь прутья клетки пачку белоснежного лигнина для снятия грима. Она уткнулась в лигнин лицом, опустила голову.
«Я уже не артистка… Я калека… У меня нет глаза… Половины лица нет…»
От этих мыслей у неё подломились колени, она почувствовала, что вот-вот упадёт.
А в зале воцарилась тишина. Гробовая тишина. Будто бы всё вокруг застыло.
- Ну что с тобой? Работать ещё можешь? — тихо спросил Пармакян.
- Нет.
- Ну покажи, что там у тебя? — И он сквозь прутья решётки отвёл в сторону её руки с лигнином.
И она увидела его лицо.
Увидела его лицо, свет, встревоженных униформистов и зрителей и ощутила вдруг силу. Ноги перестали быть ватными, распрямились плечи.
«Вижу! Вижу!»
- Что там у меня? — спросила она.
Он стоял бледный, в костюме униформиста, с железным трезубцем в руках.
- Порвана кожа на лице. Много ран.
- Ничего… — Она промокнула лицо лигнином, обернулась.
Львы уже начали сходить с мест.
«Раз остались без надзора, сейчас поднимут драку или бросятся на меня…» — подумала Она.
- Ну, что делать? — спросил Пармакян. — Ты работать будешь?
- Да. Я работать буду. Держи лигнин.
Она оглядела залитый кровью костюм, подняла бич, щёлкнула им.
- По местам — алле!
Зарычав, львы расселись по тумбам.
- Аракс, на шар — алле!
«Молодец… Хорошо, что я сегодня не ушла… Испортила бы группу… Нельзя уходить с полработы… Чуть сокращу трюки… «Мясо в зубах» сегодня делать не буду… Что это? Снова течёт кровь… Сейчас подойду к решётке, промокну лигнином…»
Так несколько раз она подходила к решётке, стирала кровь и продолжала работу. Аплодисментов не было. Всё шло в абсолютной тишине. Казалось, упади почтовая марка — все услышали бы, как она коснулась пола…
Зато в финале, когда последний лев был выпущен из клетки, раздался гром аплодисментов и неслыханный дружный рёв голосов:
- Бра-во, Буг-ри-мо-ва! Бра-а-а-а-во!..
- На поклон, Ирина Николаевна, на поклон! Куда же вы? — суетился рядом шпрехшталмейстер.
Какой там поклон! До поклонов ли ей было! Она летела стремглав в свою гардеробную, к заветному зеркалу, скорее посмотреть, на кого же она стала похожа, что стало с её лицом.
Она глянула в зеркало и отшатнулась. Часть кожи отвисла, здесь разорвано, здесь разорвано, тут перекошено, там распухло… В зеркале отражалось лицо чужого, страшного человека…
Он продолжал тереться мордой о решётку, призывно урчать. Она нежно ласкала его, расчёсывала пышную гриву.
- Вот сейчас ты ласковый, вот сейчас молодец! А сколько раз нападал на меня ни за что ни про что? Не тогда, когда лапой по лицу заехал, тогда я виновата была, а после! Вот они, шрамы от твоих когтей на руках, видишь? А на ногах их сколько! А на спине! Вон Оксанка, которая почему-то Петькой тебя называет, утверждает, что загрыз ты меня в Сочи насмерть… А ведь мог. И загрыз бы точно, на куски растерзал бы, если бы Цезарь не вступился… Помнишь Сочи-то? Натворил ты там дел!.. Всё ведь из-за тебя началось… Всё из-за тебя, курносый нос… До сих пор расхлёбывать приходится… Ну ладно! Кто старое помянет, тому глаз вон…
Стало ещё темнее. Пошёл дождь. И тогда, в день приезда львиной труппы в Сочи, тоже шёл дождь…
Скверно в осенние дни на конюшне цирка шапито. Как правило, протекает старая брезентовая крыша, всюду на полу мокрые опилки, тазы, корыта, лужи, брезент накинут на клетки. Сыро, неуютно, холодно…
Львы нервничали. Их было пятеро. В первой клетке угрюмо сидел Цезарь, во второй злобно рычали Аракс с Самуром, в третьей метались из стороны в сторону братъя-близнецы Радамес и Дик.
С трудом перегнали львов в передвижные домики на колёсах. Хищники огрызались, старались зацепить и укусить служащих.
Три домика приставили один к одному. Образовался своеобразный тоннель. Помощники подняли перегородки и выпустили львов на манеж, обнесённый клеткой-«централкой».
Репетировали они на редкость неохотно. Дрессировщица расстроилась, нервничала.
- Что это с ними? Я их не узнаю…
- Гнусное настроение, — сказал помощник. — Дождь. Перемена, погоды. Вот выглянет солнышко, станет потеплее, всё и наладится.
- Нет, не в этом дело… Что такое с ними?..
Она задумалась. Не о грозящей ей опасности, нет! Если об этом думать, надо менять профессию! Дрессировщице нужно было выяснить причину волнения львов, обязательно устранить её. Что их раздражает? Почему они так озлоблены? В чём дело? Что могло случиться?
А может, львы, как и все животные на свете, предчувствуют то, что совершенно недоступно человеку, — беду: бурю или землетрясение, например, извержение вулкана, дальний лесной пожар или какое-нибудь другое стихийное бедствие?..
А может, заговорил в них голос предков? Ведь в Сочи тропический климат! Вот и нервничают!
А может, они что-то не то съели, отравились снова, начинают заболевать? Как узнать? Как?
- Какая же причина? — спросил помощник.
- Если бы знать…
К вечеру погода прояснилась. Казалось, и львы подобрели. Постояв около них, ласково поговорив с ними, дрессировщица пошла гримироваться.
Смутно у неё было на душе. Какой-то тревожный холодок не давал ей покоя.
«Надо собраться, подтянуться, — говорила она сама себе. — Только не распускаться, взять себя в руки, а то будет плохо. Львы почувствуют, что я нервничаю, и волнение моё тут же перейдёт к ним…»
Она выпила две чашечки крепкого кофе, посмотрела в окно гардеробной, увидела улицу и часть циркового дворика, огороженного невысоким частоколом.
Во дворе у пожарной бочки курили и разговаривали артисты. Ковёрный клоун в клетчатом пиджаке и гороховых широких штанах играл с фокусником в старинную восточную игру — нарды. Оба кричали что-то, спорили. То и дело ковёрный убегал на выход заполнять паузы между номерами, возвращался, и игра продолжалась.
Чуть на отшибе сидел грузинский артист оригинального жанра Сандро Дадеш. Он был во фраке и накидке. На столе перед ним лежали очки, старенький, потрёпанный цилиндр и какая-то восточная шкатулка.
Он сбросил лакированные туфли, протянул к шкатулке правую ногу, открыл ею крышку, достал иглу, катушку чёрных ниток, положил их на стол. Затем обеими ногами надел очки, поправил их на переносице и за левым ухом, в котором блестела серёжка, оторвал от катушки нитку нужной длины, покрутил её конец пальцами, поднёс ко рту, обмусолил конец, снова покрутил его пальцами и ловко, с одного раза, вдел нитку в ушко иглы. Затем завязал на конце нитки толстый узелок и принялся очень старательно и сосредоточенно штопать свой старый цилиндр.
У ларя с овсом разминался эквилибрист Владимир Волжанский. Стоя на руках, он терпеливо объяснял что-то своей дочери Марине. Девочка учила прыгать через верёвочку любимца всей семьи Волжанских — длинноухого спаниеля Трефку. Конюх и несколько джигитов водили кругами по дворику лошадей.
На низенький заборчик уселись мальчишки. Марина показала им язык. Мальчишки стали корчить рожи. Потом, заметив Дадеша, ахнули от изумления и оцепенели, пораскрыв рты как галчата. Конюх цыкнул на них, и они скрылись.
Мальчишки побежали по улице, затерялись в толпе.
Курортники осаждали окошечко администратора: свободных мест не было. Представление давно уже шло, но люди всё стояли и стояли у входа в цирк, в надежде, что появится запоздалый обладатель «лишнего билетика», что администратор сжалится и продаст «входной» или выпишет контрамарку, что удастся усыпить бдительность строгих билетёров и пройти без билета.
С манежа доносилась бравурная музыка, из-за кулис слышалось привычное рычание львов. Всё шло как всегда, ничто не предвещало катастрофу.