— Это удивительно.
— Да, ваша бабушка права. У вас действительно талант, — улыбнулся профессор, а я принялась склеивать остальные кусочки и так увлеклась процессом, что даже не заметила, как пролетело время. Меня не волновали ни голод, ни жажда, ничто другое, только эти маленькие и большие кусочки, которые медленно, но верно образовывали цельное ветровое стекло. Конечно, на половину окна я потратила больше двух часов, профессору же хватило нескольких минут, но сам факт того, что у меня получилось, не спонтанно, не от переизбытка сил, не от раздражения, а специально, путем усилий, невероятно вдохновлял. И пусть, я потратила на это много сил и энергии, но одно из пассажирских окон москвича было вставлено мною. Это самое лучшее, что со мной случалось за последнее время. И это чувство, собственной победы, настоящего преодоления себя… заставляло гордиться собой, как никогда раньше.
А как рад был москвич. Он оживал с каждым нашим движением, с каждой восстановленной деталью, и я поняла вдруг еще одну вещь. Они живые. Не все, конечно, но в большинстве своем артефакты действительно живые. Я словно сейчас олененка вылечила. Удивительное чувство.
— Спасибо вам, профессор, что вы позволили мне понять, почувствовать, — с восторгом прошептала я, глядя на наше творение.
— Это действительно удивительно, — согласился Илья Захарович. — Я помню, как исправил свой первый артефакт. Это были часы, давно сломанные, ржавые, покрывшиеся паутиной. Я нашел их на барахолке, но сразу почувствовал, что в них что-то есть. И каждый день, шаг за шагом я отчищал их, разбирал, протирал шестеренки, и чувствовал отклик, чудесный отклик их сути, души, заключенной в них. Я верил, что совершаю что-то по-настоящему важное, чувствовал, что без меня этот чудесный механизм погибнет, а я в тот момент давал ему новую жизнь, новую историю.
Сейчас я понимала в полной мере каждое его слово, потому что сама испытывала то же самое.
— И что случилось с часами?
— Они стоят у меня дома, на камине, — ответил профессор.
Я так и думала. Мы очень часто хотим запомнить навсегда мгновения наших побед над самими собой, запечатлеть крупицы счастья. Жаль, я не могу поставить Красавчика на полку и любоваться каждый день. Моя маленькая победа. Впрочем, почему не могу?
— Профессор, а можно я все это сфотографирую?
— А почему нет?
— Хорошо, я сейчас, у Евы наверняка есть фотоаппарат.
— О, вы говорите об этой чудесной штучке из человеческого мира? Думаю, у меня есть идея получше.
Профессор повернулся к своему плащу, который лежал здесь же, на столе.
— Вы знаете, Эля, меня очень часто приглашают оценить ту или иную старую коллекцию, но предметов бывает так много, что я беру с собой одну очень полезную вещь.
Профессор повернулся ко мне, с небольшой коробочкой в руках.
— О, я вижу, вы заинтригованы.
— Еще как, — призналась я.
— Я называю его «калейдоскоп воспоминаний». Удивительный артефакт, который я тоже обнаружил совершенно случайно. Чудо магической техники. Встаньте сюда, пожалуйста.
Я поспешила подойти к Красавчику, совершенно уже предчувствуя, что сейчас я увижу что-то удивительное. Профессор открыл коробочку, опустил туда руку, достал какой-то блестящий порошок и неожиданно осыпал меня им, однако, блестки не долетели до одежды, растворились прямо в пространстве. Я с удивлением заметила, что мир словно стал ярче, блеснул, как солнечный зайчик, а мгновение спустя снова стал таким, как раньше. И пока я удивлялась этому странному феномену, Илья Захарович опустил руку в шкатулку и достал оттуда небольшую фотокарточку.
Но то, что там было запечатлено, совсем не было фотографией. Это был кусочек жизни, несколько мгновений. Я сейчас словно видео смотрела, несколько секунд, где была я, Красавчик и профессор. И у меня в этот момент было такое удивительно счастливое лицо, как в детстве, в Новый год, когда ждешь утра, чтобы броситься к елке и открыть долгожданные подарки. Надо же, я когда-то не любила магию, и до сих пор жду от нее одних неприятностей, но это…
— Это чудесно, — выдохнула я.
— Да. Теперь вы сможете навсегда запомнить этот момент.
— Спасибо вам, Илья Захарович. Сегодня, вы подарили мне настоящую сказку.
— Что вы, это вам спасибо. Вы напомнили мне, Элечка, меня самого много лет назад. Напомнили, какой восторг можно получить от того, что занимаешься любимым делом.
— Я горжусь тобой, — неожиданно сказала бабушка, когда профессор уехал.
— Гордишься?
— Илья очень редко меняет свое мнение, но ты его убедила. Я же говорила. Сама не ожидала, что профессор сделает это и скажет столько теплых слов. Но он сказал. Сказал, что это честь для него, обучать меня. Бабушка аж прослезилась, а я смутилась, отвыкла как-то от похвал. Я даже забыла, как это приятно, а иногда просто жизненно необходимо. Моя самооценка и так в последнее время серьезно пострадала, а этот опыт напомнил, что все-таки я не никто, более того, могу, действительно могу, когда-нибудь стать настоящим артефактором, получить редкую, очень востребованную профессию. Но даже это не главное, что я вынесла из сегодняшнего дня, а самое главное то, что мне больше не придется никому завидовать, потому что, кажется, я нашла то, чем бы хотела заниматься в будущем.
— Бабуль, а ты была права.
— В чем? — спросила бабушка, приобняв меня за плечи.
— В том, что мне это понравится.
— Я даже ни минуты не сомневалась в этом, — улыбнулась она и щелкнула меня по носу. — Ну что, будем собираться?
— Ага, только у нас с Евой есть одно незаконченное дело. Отпустишь?
— Отпущу, куда я денусь. Моя помощь-то вам нужна?
— Нет, сами справимся. Не маленькие уже.
— Ох, милая, для меня ты всегда будешь моей маленькой, солнечной искоркой.
— А ты — моей любимой бабулей.
— Я твоя единственная бабуля, милая.
— Да даже если бы их была сотня, ты самая любимая, самая лучшая, самая-самая. Я очень люблю тебя, бабуль.
— Иди уже, подлиза, — подтолкнула меня к лестнице бабушка, а у самой слезы на глазах. Растрогала я ее своим приступом «телячьих нежностей». Это от переизбытка хороших эмоций. Когда тебе хорошо, хочется, чтобы и другим так же хорошо стало, а самым близким в особенности.
Глава 8
Возвращение
Утром мы с Евой пошли спасать старого духа семьи Савойи. И я впервые увидела настоящее привидение. Мне говорили, что они прозрачные, а теперь я убедилась в этом в полной мере, вот только характер у них совсем не сахарный. Мы как пришли, так этот неупокоенный грозно подбоченился и выдал:
— Девки? Тьфу. Вот гаденыш, хвостатый. Обманул. Сказал спасет, а тут. Что с девок возьмешь? Одна падшая, вторая зеленая совсем.
Мы с Евой остановились на полдороги и переглянулись. Спасать приведение перехотелось. Но Ева прищурилась и подмигнула мне.
— Да, Элечка, а я думала, Сбитек с годами переменился. Правду говорят, что духи не меняются. И зачем мне такой житель в доме?
Дух аж задохнулся, то ли от возмущения, то ли еще от чего. Стоял сухой, кривоватый, полупрозрачный бородатый дядечка в рясе и пялился на падшую, кажется, так он маму обозвал.
— Не хочется что-то силы тратить на это… легче некроманту заплатить.
Дух окончательно растерял всю свою воинственность и возмущение, превратившись в жалкого, растерянного старикашку.
— Не надо некроманта, — пискнул он.
— Или здесь оставить, — продолжила рассуждать Ева.
— Ой, не надо здесь. Здесь ночами страшно, волки воют, темные сущности ходят, жуть, — доверительно сообщил дух.
— А вам-то чего бояться? Вы же дух, — удивилась я.
— Так-то оно так, молодая хозяюшка, но лучше с этими тварями ни мне, ни вам не встречаться.
— Молодая хозяюшка? — тихо хмыкнула Ева. — А я, стало быть старая?
— Что вы, что вы, — замахал своими призрачными руками дух. — Вы старшая. Заберите меня, а? Я вам пригожусь. Буду дом охранять от врагов, за прислугой присматривать, вредителей отгонять.
— Ну что Эля? Возьмем приблудного?
— Не знаю, — ответила я и с сомнением посмотрела на мужчинку. — А ты что думаешь?
— Если только на испытательный срок. Но смотри Сбитек, чуть что не так, телефончик некроманта у меня на быстром наборе.
В ответ призрак закивал, как китайский болванчик, и несмело улыбнулся.
В общем, взяли мы его. Владимир, ожидающий нас в машине, достал из багажника лопату и выкопал большой камень, часть кладки, а мы набрали чуть земли.
— Думаю, чтобы дому не мешать, мы поселим его во флигеле для гостей за яблоней, — решила Ева, а дух, маячивший поблизости, просиял, как начищенный самовар.
— Хорошие у тебя методы воспитания. Надо на заметку взять, — хмыкнула я.
— У нас со Сбитеком очень длинная история взаимной неприязни. Обычно духи любят своих хозяев, но не в моем случае.
— Так может, не надо его тогда брать? — посмотрела я с сомнением на притихшего духа и ему сообщила: — А подслушивать нехорошо.
— Я не подслушивал, — надулся старичок и отвернулся, но ни шага в сторону не сделал.
— Ну, это я раньше была тихой и безмолвной, а сейчас… думаю, мы найдем общий язык, — ответила Ева и подмигнула мне. Думаю, и правда найдет. А если нет, то этому духу точно не поздоровится.
Мне очень не хотелось уезжать. Здесь спокойно, хорошо и не страшно, а в родном городе ничего кроме разочарований и врагов не осталось. Даже молчаливая поддержка бабушки не унимала моей тревоги. С Крысом мы договорились быть на связи. Он попробует поискать бывших соратников J. здесь. На Рейнера надеяться особо не стоит. Если у него и есть какой-то план по нашему спасению, то информацией он вряд ли поделится.
С рогами Нортропа пришлось повозиться. Я их создала в порыве эмоций, а вот как назад все вернуть… долго думала. А потом сосредоточилась и мысленно начала их стирать, по аналогии со стеклом. Только здесь я взяла мысленный ластик и стала водить им по ветвистым отросткам. Получилось. Не сразу, потратила кучу сил, вся потом покрылась, но у меня получилось. Жаль только, нельзя вот также стереть всех моих недоброжелателей. Как я поняла, этот фокус действует только с неживыми предметами.
Когда прощались с Евой, я напомнила об ее обещании приехать на свадьбу Лены. Бабуля странно оживилась при этом. Кажется, я сама не зная, угодила пальцем в небо, и бабушка действительно подумывает взять Еву на работу. Лично я буду просто счастлива. Еще один друг в этом террариуме, под названием «МЭСИ» мне не помешает.
— Я буду рада, если ты приедешь с Владимиром, — шепнула я, обняв маму на прощание. — Он мне понравился.
— Вижу, вы уже спелись, — притворно нахмурилась Ева. — Он тоже не перестает о тебе говорить.
Я улыбнулась. Ну, еще бы. Говорят, чтобы найти путь к сердцу девушки, нужно очаровать ее лучшую подругу, а в нашем случае, он очаровал меня. Главным образом своей надежностью. Я наблюдала за ними обоими, видела, как остро он реагирует на каждое ее движение, малейший жест, и подстраивается под нее, предупреждает каждое желание. Но и она не кажется холодной и отстраненной. Нет, внешне может показаться, что ей действительно все равно, что он рядом, но только внешне. Я же вижу, как загораются ее глаза, когда она натыкается на его пристальный взгляд. В них живет глубокое чувство. И я рада за нее, за них обоих, пусть даже вместе с радостью приходит грусть, что у меня такого никогда не было, не было именно такой, странной и притягательной взаимности. Егор, как выяснилось, использовал мою любовь к нему, и видел больше мою силу, чем меня саму, а Диреев… я его не замечала, а когда поняла, что именно он-то мне и нужен, потеряла. Вот такая у меня история любви невеселая.
Да, мне действительно было очень жаль уезжать. Бабушка, конечно, заверила, что о моем ужасном поступке по отношению к Венере никто не знает, со всех свидетелей взята клятва о неразглашении, но… вампирша, если захочет, способна устроить мне невыносимую жизнь, даже без этой правды. И да, я боюсь, точнее не хочу больше испытывать все эти чувства злости, безысходности, никчемности, стыда и разочарования. А там я познала их все, в полной мере.
Я думала об этом всю дорогу до школы, а когда увидела высокие шпили четырех башен, на душе стало еще тревожнее.
Когда бабушка загоняла Красавчика, я заметила две странности, одна из них то, что мой Малыш, мой живой накормлен сладкой газировкой, помыт и начищен до блеска. И кто это так постарался за время моего отсутствия?
Пока размышляла над этой странностью, заметила другую. Чуть поодаль, в глубине амбара появился огромный черный мотоцикл. Но самое странное не это, а то, что он тоже был живой.
— Бабуль, а чье это? — обернулась я к бабушке. А она стояла, глядя на это грозное чудо с совершенно непередаваемым лицом удивления или даже потрясения — Бабуль?
Она очнулась от созерцания мотоцикла, перевела взгляд на меня, улыбнулась и равнодушно ответила:
— Понятия не имею.
Вот только мне показалось, что она знает, при чем очень хорошо, чей это мотоцикл. Еще одна тайна Алевтины Углич? И похоже этой тайне она и сама не рада.
— Если не хочешь идти в свою комнату, можешь переночевать у меня, — предложила она, все еще неотрывно глядя на грозно возвышающийся над всеми мотоцикл. В комнату я идти совсем не хотела, но, чем раньше встречусь лицом к лицу с проблемой, тем быстрее забуду о ней. Так что я отказалась, вызвав одобрительную улыбку любимой родительницы.
В холле мы встретили Галину, секретаря бабушки, очень дотошную, злобную тетку, регистратора, правда, сейчас она вела себя иначе, улыбалась, лебезила передо мной, и называла Элечкой.
— Алевтина Георгиевна, вы вернулись? И с Элечкой? Как отдохнули?
И все в том же духе. У меня даже зубы свело от ее сладкой улыбочки.
— А вас в кабинете ожидают.
— Вот как? — насторожилась бабушка.
— Да, девушка, из светлых, очень странная. Уже почти час дожидается.
— Она не представлялась?
— Как же, как же, назвалась. Я даже записала где-то… ах, вот. Карина Георгиевна Данилевич.
Бабушку аж перекосило от этого имени, а мне наоборот, стало очень интересно. Кажется, она имеет самое прямое отношение к бабушкиной семье. И отчество — Георгиевна, неужели сестра? Да, бабуля, мне со своими тайнами тебя не переплюнуть.
— Эль, иди к себе.
Эх, прогнала. А я бы не прочь познакомиться, глянуть хоть одним глазком, что это за птица к нам пожаловала, а главное, по какому делу? Но бабушка разве скажет? А может, ее подождать? А что? Это мысль. Меня она все равно знать не знает, а я только посмотрю, уж очень интересно, какие они, Данилевичи эти.
Ждала я не долго, прогулялась пару раз по холлу из одного конца, в другой, а когда увидела, что бабуля со своей гостьей спускаются, едва успела спрятаться за колонной. Блин, вот совсем не ожидала, что она пойдет провожать свою гостью.
— Эля! — возмущенно воскликнула бабушка, все же заметив мой неудачный маневр. — Это возмутительно! Я куда тебе сказала идти?
Она была то ли расстроена, то ли обеспокоена, но явно не желала нашей встречи со своей родственницей, а я не могла оторвать от нее глаз. Красивая, на восточную девушку похожая. Миндалевидные, чуть раскосые, как у кошки, зеленые глаза, смуглая кожа, черные волосы, наглый взгляд и одежда, как у рокерши. Кожаная черная куртка с заклепками, кожаные штаны, обтягивающие все, что надо, берцовые мужские ботинки, и перчатки с обрезанными пальцами. Тоже черные. Ничего себе. А это точно, что она светлая?
Она тоже с жадностью меня рассматривала, пока бабушка очередным возмущенным криком не оторвала нас обеих от столь занимательного процесса.
— Алька, ну ты даешь, твоя внучка — темная. Как ты допустила? Отца удар хватит.
Я немного обиделась и за себя, и за бабушку. Ну, и что, что я темная? Вообще, как выяснилось, многие темные бывают намного порядочнее светлых. Встречаются, конечно, истинно неприятные экземпляры, но и среди их братии подобное тоже не редкость. Безгрешные в нашем мире разве что хранители, да и то не всегда.