Он произносил мое имя снова и снова, иногда едва различимо, иногда отчетливо, всегда с разной интонацией. Заговор или заклинание. Языческий обряд. Знающий имя твое, обладает властью над тобой…
Вновь, как вчера, Свет лег на спину и, подтянув меня к себе, прижал к груди. Я чувствовала на виске его теплое дыхание и совершенно осознанно старалась свернуться так, чтобы поместиться в его руках вся. Сумасшествие — вот, что означал мой порыв. Я добровольно доверилась другому человеку. Самая безрассудная, самая опасная авантюра в мире — доверять всецело кому-то кроме себя. И я пустилась в эту авантюру.
Досадуя на себя и свою слабость, решила немного отвлечься на, в целом, несущественную, но весьма интересующую меня тему.
— Свет, — как можно ласковее позвала я.
Он издал хрипловатый неразборчивый звук, в задумке призванный, видимо, быть вопросительным.
— Ты когда меня видел?
— В понедельник, сразу после каруселей.
Судьбоносный день я припомнила быстро. Именно тогда встретила Тихомира и, действительно, полночи провела на кухне за ноутбуком с кофе в своем междустирочном одеянии. И шторы, очевидно, задвигать до конца не трудилась — так коситься на окна соседа было удобнее. Повезло еще, что за зюк не хваталась. В ту ночь у него свет не загорался, зюк и не был нужен. И да…
— А как ты…
— Бинокль у сына одолжил, — сонно проговорил Свет.
Я запрокинула голову, вглядываясь в его лицо. Он блаженно улыбнулся и нажал указательным пальцем мне на кончик носа.
— Тебе разве не должно сейчас быть стыдно? — со смехом удивилась я.
Он лениво поморщился:
— Мне стыдно.
При этом лицо его осталось ангельски безмятежным. С таким лицом не говорят «мне стыдно», с таким лицом вопрошают, что такое стыд.
Я все продолжала улыбаться, рассматривая его закрытые глаза. Как и вчера, Свет мгновенно начал засыпать. Была бы помоложе, поглупее, может, и обиделась бы на такое на первый взгляд очевидное пренебрежение своей персоной. Но поскольку время глупостей давно осталось в прошлом, я ничего кроме безмерного удовлетворения своим достижением не ощутила. Нет большего чуда, чем быть источником тепла и покоя для уставшего одинокого человека. Не я одна доверилась ему, он только что сделал то же самое. Хотя, вру. Он еще вчера это сделал. А может быть и раньше, просто я под натиском своих впечатлений и страхов не заметила.
Мысли вновь прыгнули на сногсшибательное признание. Я вдруг осознала, почему поведение Света в последующую субботу у мамы показалось мне таким странным. Эта его подозрительная радостная взволнованность при виде меня, и неожиданное подтверждение Рудольфу, что подружились. Теперь, когда ключевое звено получено, все вставало на свои места. Цепь событий выстроилась в логичный и стройный ряд.
Легкое опьянение сняло контроль, он играл со мной в переглядки за столом, подмигнул. И такси…
«А грешник давно надеется, что она все-таки ненадолго слетит к нему».
Я не удержалась от самодовольной улыбки. Эта его фраза тоже обрела смысл.
И телефонный диалог. Вот почему он хотел сцену из книги вживую и на себе. Я с тихим вздохом осознала, что он сцену читал и при этом ведь точно не постороннюю девушку на месте героини представлял, а вполне конкретного автора во вполне конкретном одеянии.
Догадка мне понравилась. Очень!
Я вновь взглянула на лицо Света. Он спал. Обнимал меня и спал.
Безумно хотелось побыть любопытной, расспросить, узнать подробности, но, увы… Терпение — добродетель.
Я осторожно провела пальцами по его уже колючей щеке и протяжно вздохнула, сожалея о том, что не могу забрать часть его усталости и боли на себя. Сегодня оставалось не тревожить чужой сон и найти свой.
Глава 12
Пятница
— Кошечка, — шептал сексуальный голос надо мной. — Вера…
Я шевелилась, но так вяло, что наверняка не производила впечатления человека пробудившегося.
— Кошечка, — теперь меня погладили по шее и груди, отчего я протяжно вздохнула и выгнулась. Потом ощутила его губы на плече, ключицах, животе. И его руки, его теплые нежные пальцы. Я вздохнула и застонала. Сон и явь слились воедино, порождая причудливое состояние транса.
Сквозь приоткрытые веки увидела его сосредоточенное лицо. Он снова изучал, снова наслаждался лаской, только, кажется, на этот раз намеревался провести меня по этой блаженной дороге одну. Сделав это маленькое открытие, я испуганно замерла.
— Вера, — предупреждающе шепнул он мне на ухо, и начал свою игру заново.
Позволять мужчине изучать себя при свете дня настолько тщательно — дикость, но я с легкостью пошла на эту дикость, только бы не останавливался он в своем любопытстве. Он и не останавливался.
На сей раз, Свет желал понять, как и отчего Вера с ума сходит. И понимал, ведь, искал и находил, а я только вздыхала в голос, да ногтями по простыне скрипела. Вот такая счастливая подопытная.
— Проснулась? — с улыбкой спросил он, когда я немного успокоилась и дыхание выровняла.
— Издеваешься?
Он засмеялся.
— Кто над кем сейчас издевался — это еще посмотреть. У тебя десять минут. Не управишься — отнесу в машину, в чем застану.
Я прекратила нежиться, распахнула глаза и уставилась на Света:
— А сколько времени?
— Двенадцатый час.
— Двенадцатый?! — я завернулась в одеяло, села и оглянулась в поисках одежды и полотенца. — Мне же вещи собрать надо…
— Уже.
Я непонимающе взглянула на Пересвета.
— Что значит «уже»?
— Мы с сыном с утра сходили и все нужное тебе собрали, — он поднялся с кровати и потянул замершую меня следом. Потом задорно, по-мальчишески улыбнулся, легко поцеловал меня в лоб и направился к двери. — Десять минут!
Бинокль, тщательно упрятанный в кухонном шкафу, перестал казаться хоть сколько-нибудь весомым преступлением.
Целеустремленный мальчик, ничего не скажешь.
Я подтянула одеяло и, найдя-таки вещи, отправилась в ванную укладываться в выделенное время. А дальше, как в информатике с «черным ящиком». Свет впоследствии с ним порой будет сравнивать мою голову. Мы не знаем, как он, «ящик», работает, но знаем что будет, если воздействовать на него определённым образом. Итак, параметры на входе: блаженное ощущение, что Вера — выспавшаяся, удовлетворенная женщина, и пара минут под струями теплой воды. «Черный ящик», то бишь Вера, сработал, и от параметров на выходе включилась сигнализация.
Не то, чтобы я вдруг записала Света в маньяки. Нет. Но, в конце концов, какая женщина не допустит хотя бы мимолетной тревоги, что в ее личное пространство вот так без спросу вторглись? И не важно, что я сама в этом вопросе — не ангел, вторгалась в его пространство не раз, что изучил он меня ближе некуда уже буквально, что засыпаю третьи сутки подряд в его кровати, что вчера даже домой заходить не стала. Неважно! Все меркнет перед вполне конкретными, приземленными фактами. У меня зюк на кухне, хоть и спрятанный! Кавардак в нижнем белье, кровать не заправлена, схемы по роману по всей гостиной разложены. Там Эдуард в тумбочке! Особенно пугала встреча Света с Эдуардом. Я покраснела, пулей выскочила из ванной и тут же столкнулась с субъектом своего беспокойства.
— Ты чего? — мгновенно уловил неладное субъект.
— А где вещи?
Он окинул меня быстрым удивленным взглядом, проверяя, видимо, все ли на месте. Все было на месте.
— Какие?
— Которые вы мне собрали.
— А! — обрадовался Свет и снова по-мальчишески заулыбался. — На кухне. Пошли.
И вот повторенная эта его улыбка заронила в мысли некоторое подозрение, что я что-то упускаю. Что-то очень важное…
Пофиг распластался посреди кухни в обнимку с куском мяса вполовину него самого, самозабвенно чавкал и тихо, но вполне впечатляюще рычал. Тём сидел рядом и уточнял параметры связи между расположением его ладошки в пространстве и громкостью звука, издаваемого котом.
— Это все мои вещи? — догадалась я.
Свет окончательно стал похож на довольного своей находчивостью мальчишку.
— А тебе еще что-то нужно?
Я как-то неопределенно нервно хихикнула.
— Не смешно, да? — поник мальчишка и тут же начал оправдываться. — Тебя же дома вчера не было, мы с Тёмом и решили, что зверя покормить надо.
Мне захотелось подойти, обнять и убедить, что шутка ну очень смешная. Просто невероятно смешная! Но никакая мужская гордость не выживет в такой откровенной жалости. В общем, ничего мне не оставалось, кроме как продолжать диалог.
— И давно зверь кормится?
Свет задумчиво почесал щеку, глядя на Феофана.
— Не очень. Это второй кусок. Я не знал, что коты столько кушают.
Я бы не сказала, что Поф кушал, скорее откровенно жрал. Потому что родная хозяйка в жизни ему столько сырого мяса не давала, да еще такими кусками.
— Поверь, он тоже не знал, что столько кушает.
— Да? — Свет перевел озадаченный взгляд на меня.
Я засмеялась. Сознанием владела удивительная легкость. Снова с этим мужчиной жизнь меня носом тычет в мою глупую упрямую уверенность будто опыт, набранный с годами, никогда не подводит. Кто сказал, Вера, что его фраза «все нужное тебе собрали» не шутка? Почему, будучи неоднократным свидетелем его привычки шутить странно и с серьезной миной, ты доверилась своим страхам и домыслам, а не знаниям о нем? Разве так поступает умная женщина?
Пока я сама себя отчитывала, Свет меня обнял и к виску губами прижался:
— Хочешь, правда соберу схожу все, что нужно? Только скажи где и что лежит.
— Нет, — я отрицательно покачала головой и, снедаемая виной, вжалась в него посильнее. — Я сама быстро.
Благодаря моей глупости он теперь считать будет, что на самом деле должен был сумку организовать.
— Спасибо, — ласково добавила я.
— За что?
— За то, что про кота вспомнили.
Над моей макушкой прозвучал удивленный смешок:
— Не за что. Так мы едем?
— Да! — гонимая чувством вины, я сознательно пропустила мимо ушей его очевидный приказ и нетерпимость к проволочкам. Впрочем, даже если бы не допустила сейчас ошибки, все равно не обратила бы внимание на тон вопроса. Если речь заходит о мужчине, никогда не стоит ожидать, что он стопроцентно разделит рабочее и домашнее. Какова его ступень на лестнице управления там в его стихии, где он добытчик, такие наклонности он и будет выдавать семье и друзьям. Обижаться, да и вообще хоть как-то реагировать по факту бесполезно, можно только сесть и мягко объяснить, если уж совсем начальственные наклонности удручают. Меня пока не удручали.
Час спустя я сидела на переднем сиденье, наблюдала, как Свет пристегивает сына, и перебирала в уме все ли пункты плана по отъезду из дома выполнила.
— Кота проверять не надо просить? — уточнил Пересвет, располагаясь на водительском месте.
— Да, надо бы, — я отчаянно грызла нижнюю губу. Слишком много мой зверь съел, чтобы оставлять его на три дня без присмотра.
— Маму?
Я произнесла невнятное «угу» и еще более отчаянно взглянула на Света. Свет в свою очередь озадаченно взглянул на меня.
— Что? — не стал долго ждать он.
И почему бы ему прямо сейчас не побыть проницательным? Я бы была премного благодарна. Вздохнув и понадеявшись на отечественный спасительный «авось», я натянуто улыбнулась и приступила к звонку.
— …А куда ты собралась? — ожидаемо уточнила мама. — И с кем? — добавила она самый сложный для меня вопрос на сегодняшний день.
Причем терять дар речи было нельзя, врать тоже нежелательно. Мамчик такое быстро отлавливает и тогда уж безжалостно выбивает все подробности и нюансы великой тайны. Ох, попал Альбертович! Но это так… Лирическое отступление.
— На Ладогу, — начала я, вспоминая, что точнее не представляю, куда меня везут.
— А конкретнее? — интонация родительницы мгновенно стала подозрительной.
Я прикрыла микрофон и шепотом переадресовала мамин вопрос Свету, затем открыла микрофон и переадресовала ответ Света маме, но, к сожалению, подозрительность была разбужена, а тайна обозначена.
— Это ты с кем едешь и на чем?
— С кем? — пошла я на бессмысленную и очевидную хитрость.
— Да, с кем?
Отчаянно старалась выдумать быстрый и правдоподобный ответ, когда вдруг случилось негаданное. Свет забрал из моих рук телефон. Весь свой последующий короткий и информативный диалог с мамой он не сводил с меня внимательного взгляда. Я под этим взглядом себя не слишком уютно чувствовала.
Вот так и вышла в наших отношениях первая настоящая нестыковка. Я понадеялась, что он сейчас скажет хоть что-то, замечание сделает, к примеру, или пошутит, и тогда у меня появится возможность описать свою точку зрения, но Свет промолчал. Телефон только протянул мне обратно, пристегнулся и двигатель завел.
Я тихо вздохнула.
Откуда же я знать могла, что ты скрывать меня не намерен от родных? Я тебя никогда не стала бы, кабы не страшилась твоей реакции. И как теперь всю эту такую, оказывается, глобальную сложность объяснить молчаливому слегка угрюмому мужчине?
На ум тут же пришла вчерашняя лекция по запуску речи, имена специалистов и прочая полезная информация для Тёмыча, о которой мне еще предстояло без опасных последствий поведать Пересвету. И как я с такой сложной задачей разбираться буду, если даже мелкой не то что не предотвратила, но и решить не знаю как. Я еще раз тихонечко вздохнула и вместо губы погрызла ноготь.
— О чем задумалась? — неожиданно ласково спросил Свет.
Я тут же прекратила рассеянно созерцать вид перекрестка перед собой и взялась созерцать причину своих сложностей.
— Не знаю.
— Совсем? — рассмеялся мой непредсказуемый спутник.
— Совсем, — счастливо выдохнула я.
Свет смерил меня теплым нежным взглядом и обратился к сыну:
— Тём, радио включить?
— Фкутить, — коряво согласился ребенок.
Тихие волны блюза затопили салон. Удивительный жанр музыки, особый, уникальный. Ты молод, но не юнец, ты в возрасте, но не старик. Ты отшельник, но не скит, ты бродяга, но не бездомный. Немного философ, немного мудрец, немного эксцентрик. Ценишь старое, но не цепляешься за прошлое, ищешь новое, но не теряешь себя. Не знаю, есть ли жанр музыки больше подходящий Питеру в это время года, чем блюз. Сырой, ветреный, жаркий на солнце и ледяной в тени, еще плохо одетый зеленью он так похож на бродячего музыканта с проседью на висках, в потертой куртке и с гитарой за спиной. Того самого музыканта, что в подвале ближайшего к вам паба в свое удовольствие под кружку пива играет со сцены блюз.
В начале лета, когда здесь правят белые ночи, температура воздуха никогда не бывает постоянной. Может, на календаре и значится июнь, но это не мешает жителям и гостям добровольно кутаться в пальто или куртку и затягивать капюшон посильнее. А потом, всего через пару часов, те же несчастные уже в майках обмахиваются импровизированными веерами. Если по весне вы здесь, и на улице вам попадается парень в шортах, пуховике и шапке, не спешите смеяться! Этот чудак либо местный, либо из Финляндии его нелегкая в северную столицу занесла. Не суть важно. Просто знайте, он так одет неспроста. В июне ваш нос обгорает и простывает одновременно.
«Это Питер, детка!» — звучит фраза из уст в уста или пишется от стены к стене.
Редкий человек, владеющий русским языком, побывав здесь единожды, покидает город без ощущения знания глубокой молчаливой тайны, без ощущения печали от предстоящей разлуки. Влюбившись в северную столицу, человек проносит эту любовь через всю свою жизнь, куда бы судьба его не забросила. Может быть в Париж, что зовут городом любви, или в Лондон, что хранит в памяти и недрах своих величие Римской империи, но сны будут о холодном северном граните, о серебряной мутной Неве, о пронизывающем морском ветре. Город, будто мыслящее создание, находит в вашей голове, в вашей душе, что-то очень ценное для себя, что-то очень нужное и больше не отпускает. Вы — кусочек мозаики его составляющей.