Но урод был непреклонен и даже ни разу не обернулся. Охранник затолкал меня в какую-то маленькую комнату без окон и закрыл на ключ.
Комната напоминала подвал; была сырой и холодной. Устав сидеть на корточках, я села прямо на пол. В этом доме может произойти все, что угодно и что вполне возможно, скоро я буду лежать там же, где лежат сушеные бабочки, кузнечики и стрекозы. Перед глазами проходила одна и та же картина: открывается дверь, входит охранник и стреляет мне прямо в голову. Быстрая смерть, а значит, безболезненная. Я ничего не почувствую, ничего… Страшно только, что мне придется увидеть наставленный на меня пистолет. Я представила свое тело: неживое, безвольное… От этой мысли мне стало совсем плохо.
– Помогите! – громко крикнула я и потерла вспотевшие ладони. – Пожалуйста, помогите!
Никто не откликнулся на мои крики и не пришел мне на помощь.
Смахнув первые слезы, я вдруг подумала, что подсознательно всегда хотела умереть молодой и красивой. Не раз в интервью я говорила, что боюсь старости. И никогда не врала. Ведь это очень даже нечестно, что люди стареют. Я всегда завидовала тем, кто умер молодым, в полном расцвете сил. Все, кто меня знал, запомнят меня интересной и очень красивой. В обтягивающих платьях, в ажурных колготках и сногсшибательных коротеньких юбках… И в бесформенных старушечьих платьях… Жалко, что я умру, так и не попрощавшись со своими близкими. Очень жалко. Жалко, что перед смертью я не увижу манящих глаз своего Дениса. А ведь я так мечтала выйти за него замуж, создать семью. Такую, чтобы она была настоящим союзом, а не какой-нибудь очередной формальностью. Ведь есть же какой-то секрет семейного счастья. Правда, многим его так и не удалось открыть. Люди думают, что все получится само собой, без их старания, без усилий.
И как же они меняются, как только в паспорте появляется штамп! Появляются какие-то требования, какие-то амбиции. Мне всегда казалось: чтобы избежать этого, нужно ограничиваться постелью и не питать иллюзий. Так было до тех пор, пока я не встретила Дениса.
При воспоминании о Денисе мне стало еще хуже. Денис… Денис… Увижу ли я тебя когда-нибудь? Наверное нет.
Меня бросало то в жар, то в холод. Странная лихорадка… Я чудовищно хотела есть, а еще больше мне хотелось пить. Я уже потеряла счет времени и не знала, что там – день или ночь.
Когда открылась тяжелая железная дверь, я уже изнемогала от изматывающей лихорадки и жажды. Там, где виднелась небольшая полоска света, стоял урод, освещая меня небольшим, но довольно ярким фонариком. Посмотрев на мой измученный вид, он расплылся в улыбке и показал свою гнилую, беззубую челюсть.
– Как отды-хает-ся? – пропел он и посветил фонариком на то место, где у меня задралось платье.
– Я хочу пить…
– Это хо-ро-шо. Ты здесь уже та-кое дол-гое вре-мя. Я как раз хо-чу посмот-ре-ть, сколь-ко чело-век выдер-жит без во-ды и пи-щи.
– Я хочу пить, – повторила я свою просьбу и проглотила слюну.
– Ты ни-че-го не пj-лу-чишь, по-то-му что ты ме-ня ра-зозли-ла.
– Прости. Выпусти меня отсюда.
– Нет. Ког-да ты ока-чу-ри-шь-ся, я по-ложу те-бя под стек-ло!
– Я больше не могу. Хочешь, я буду собирать с тобой мозаику?
– Нет.
– Дай хо-тя бы гло-ток во-ды.
Урод подошел ко мне вплотную и с силой пнул меня в живот своим тяжелым ортопедическим ботинком. Я застонала, но, собрав последние силы, приподнялась,
– Эй, мне больно! Давай помиримся и будем дружить. Я не скажу тебе ни одного плохого слова.
– И ты бу-де-шь вы-пол-ня-ть супру-жеские обя-зан-ности?
– Буду. После свадьбы. Только выпусти меня отсюда и дай воды.
– Я те-бе не ве-рю.
– Я обещаю тебя любить и выполнять свои супружеские обязанности каждую ночь. Вот увидишь. Только для начала мне нужно поесть, напиться воды, привести себя в порядок, чтобы хорошо выглядеть. А затем нам нужно пожениться. Я буду тебе самой хорошей, самой преданной женой. Я нарожаю тебе кучу чудесных ребятишек. Я сделаю все для того, чтобы ты был по-настоящему счастлив. – Я чувствовала, что еще немного и у меня начнется самая настоящая истерика. – Выпусти меня отсюда и дай хотя бы глоток воды!!! Ну дай мне воды! Воды!!!
– Если ты хо-че-шь, что-бы я те-бе по-верил, ты долж-на испол-ни-ть свой супру-жеский долг пря-мо сей-час.
– Как это сейчас? – Я отползла на несколько шагов. – Сейчас я не могу. Я слишком слаба и плохо себя чувствую. Секс должен происходить по обоюдному желанию, другой секс считается насилием. Ты же не насильник, ты нормальный человек. А если ты нормальный, то ты должен знать, что супружеские обязанности выполняются только после того, как люди женятся.
– Но ве-дь с тем, ко-го ты лю-би-шь, ты спала. И вы не бы-ли в бра-ке…
– Мы собирались пожениться.
– Мы с то-бой то-же со-би-раем-ся.
– Ты слишком торопишь события. Так нельзя. Давай завтра же начнем подготовку к свадьбе. Прямо завтра же. Я тебя умоляю. У нас будет первая брачная ночь на белоснежных простынях, У нас будет все, как у всех нормальных людей.
– Я хо-чу пря-мо сей-час, – резко перебил меня урод и начал расстегивать ширинку.
Я замотала головой и с ужасом посмотрела на его маленький, недоразвитый пенис. Он был точно такой же корявый, как и сам урод.
– Я не могу без воды…
Урод стал подносить свой стручок к моему лицу, а я опять бормотала, словно в бреду.
Страшный приступ тошноты буквально раздирал мое горло и был готов вырваться наружу в любой момент. Тяжело задышав, я затрясла головой и плотно сжала кулаки для того, чтобы оказать сопротивление.
– Я хочу воды…
– Ты по-лу-чи-шь во-ды, то-ль-ко для на-чала сде-лаешь мне xo-po-шо.
– Нет. Я хочу пить. Ты даже не представляешь, как я хочу пить…
Когда урод прикоснулся ко мне своей корявой ручонкой, я сморщилась и поняла, что начинаю терять сознание. В ушах загудело.
…А затем я услышала глухой щелчок. Точно такой, как в ту ночь, когда я выстрелила в пахана.
Значит, это был выстрел. Но только в кого? Если я еще не потеряла сознание, значит, я жива. Я чувствую свое тело и, самое главное, я не чувствую боли. Выдержав несколько томительных секунд, я открыла глаза и увидела Макса. Он откинул от меня тело урода и помог мне встать.
– Ты живая?
– Живая.
– Идти-то сможешь?
– Попробую. Я хочу пить.
– У меня с собой ничего нет. Сейчас попьешь на кухне.
– Я хочу пить, – повторила я и свалилась на холодный пол.
– Я сейчас принесу.
Макс выбежал из комнаты, оставив дверь открытой. Я собрала последние силы, села и оперлась о стену. Рядом со мной лицом вниз лежал урод, в его горбу виднелась рана, из которой текла кровь.
– Эй, Лешик, ты мертв?!
Каждое слово давалось мне с огромным трудом – во рту страшно пересохло и язык практически отказывался двигаться.
Вернулся заметно побледневший Макс. Он протянул мне фляжку с водой и сел на корточки рядом с уродом. Я стала жадно пить холодную воду, смачивать лицо и руки.
– Сразу много не пей, а то будет плохо.
– Не могу.
– Нужно постепенно.
Макс взял урода за руку и попытался нащупать пульс.
– Мертв, – сказал он, откинул безжизненную руку и почесал свой затылок пистолетом.
– Ты уверен?
– Пульса нет. Я попал ему прямо в горб. Знаешь, я не хотел его убивать. Я и сам не знаю, как это получилось… Я увидел, что он стоит рядом с тобой, спустив свои штаны, и ты… такая бледная, почти умирающая… Я даже не знал, что он здесь. Уже глубокая ночь. Все в доме спят. Я думал, что он тоже спит.
Я отбросила пустую фляжку и приподнялась.
Затем посмотрела на мертвого урода безразличным взглядом и, покачиваясь из стороны в сторону, произнесла:
– Ты его не убил. Он бессмертный. Этот дом населен привидениями. В нем никто не умирает. Сейчас он немного полежит, затем очухается и завтра выйдет к столу как ни в чем не бывало. Да и с горбом у него будет полный порядок.
Макс решил, наверное, что у меня бред. Он помог мне подняться, – я едва держалась на ногах.
– Господи, ты совсем слаба. Ты хоть сможешь передвигаться?
– Постараюсь.
– Постарайся, пожалуйста. Сейчас мы отсюда сбежим.
– Правда?
– Ну, конечно.
– А я думала, что мне придется жить в этом дурдоме до конца моих дней. И конец, наверно, уже был бы не за горами.
Макс оглянулся на распростертое тело.
– Видит Бог, я не хотел его убивать. – Он тяжело вздохнул и крепко обхватил мою талию.
– Не бери в голову, – отмахнулась я. – Ты его не убил. Завтра он оживет. В этом доме никто не умирает. В них можно палить хоть каждый день…
– Ну что ты такое говоришь? У него нет пульса.
– Ничего, появится. Я вот тоже недавно пахана замочила и даже скинула его в пруд, так он на следующий же день стал бегать. Я ему затылок прострелила, а там даже царапинки не осталось. Так же и с уродом. Завтра его горб будет как новенький.
– У тебя начался бред. Ты сама не понимаешь, что говоришь…
Макс коснулся губами моего лба, чем заставил меня встрепенуться и даже в такой неподходящий момент почувствовать нарастающее возбуждение.
– У тебя жар.
– Я уже забыла, когда его у меня не было.
– У тебя лоб горячий.
– Да и бог с ним.
– У тебя сильная температура.
– От этого не умирают.
– От этого не умирают, но с этим не шутят.
– Я понимаю, ты думаешь, я несу полную чушь. Я представляю, как это выглядит сейчас со стороны, но я говорю тебе сущую правду, поверь. Я недавно убила пахана. Он хотел меня изнасиловать, и я выстрелила ему в затылок.
– Пахан сейчас спит в своей комнате.
– Он ожил на следующий день.
Макс посмотрел на меня так, как смотрят на сумасшедших. Я не стала ничего доказывать, потому что была уверена – ни один здравомыслящий человек не поверит мне. Но я-то знаю, что я права. Завтра урод выйдет к завтраку как ни в чем не бывало. В этом доме не только душевнобольные, в этом доме – бессмертные. Возможно, они изобрели рецепт бессмертия. Другого объяснения я просто не нахожу. Если бы я знала такой рецепт, я бы обязательно оживила своего деда и своего отца. Я бы сделала этот рецепт народным достоянием, обязательно обнародовала бы его. Я бы… Да только «бы» мешает…
Глава 13
В коридоре горел тусклый ночник, говоривший о том, что все обитатели дома спят. Царила полнейшая тишина. Ни звука, ни малейшего шороха… И только громкие удары моего сердца. Такие громкие, что мне показалось, они перебудят весь дом.
– Ты слышишь, как бьется мое сердце? – шепотом спросила я Макса.
– Нет.
– А я слышу.
– Успокойся. Все спят. За домом находится довольно мощный пункт охраны. Там хода нет. Через забор не перелезть – вверху колючая проволока под напряжением, полезем – сразу убьет током. Всюду вмонтированы видеокамеры. Вдоль забора патрулируют четыре охранника с оружием. И в доме полно охранников.
– Как же мы сбежим? Охранники что, не ложатся спать?
– Нет, конечно. На то они и охранники. Слушай дальше. Сейчас пробираемся вдоль стены в сторону ангара. Только пробираемся ползком, чтобы нас не заметили.
– До какого ангара?
– До самого дальнего. Я покажу. Только, главное, без паники. Тихонько заходим в ангар и садимся в самолет. Там есть небольшая взлетная площадка. Завести самолет и сразу взлететь мы должны за считанные секунды, иначе нас просто собьют.
– Ты хочешь сказать, что мы улетим отсюда на самолете?
– Другого пути нет. Я все узнал.
– А ты умеешь водить самолет?
– Я заканчивал летное училище.
– Господи, – прошептала я, – а ты точно умеешь водить самолет?
– Я же сказал, что заканчивал летное училище.
– Тогда почему ты подался в криминал? – Я поняла, что задала глупый вопрос и прикусила язык.
– У нас нет времени на разговоры, – рассердился Макс.
– Я боюсь, – испуганно прошептала я.
Макс толкнул меня вперед, и мы очутились за порогом злосчастного дома. Как только мы вышли, Макс заставил меня пригнуться, взял за руку и потянул вперед. Чем дальше мы удалялись от дома, тем больше мне хотелось оглянуться и посмотреть на него прощальным взглядом. Но я не могла. Я боялась. Мне казалось невыносимо страшным обернуться и посмотреть, что происходит у меня за спиной. Вдруг у входной двери стоит пахан и наблюдает за каждым нашим движением. А может, раньше времени ожил урод и сейчас собирается с силами, чтобы заорать во все горло, поднять на ноги весь дом.
– Я боюсь, – вновь прошептала я.
Макс молча тянул меня за руку.
– А теперь побежали, – прошептал он мне на ухо и отпустил мою руку. – Только не поднимайся, а то нас заметят.
– Как бежать-то, на карачках, что ли?
– На карачках. Бежим в сторону сада. Кругом прожектора, а там тень.
Я бросилась было вперед, но краешком юбки зацепилась за какой-то сучок и больно ударилась затылком о ствол дерева. Я попробовала превозмочь дикую боль и подняться, но на это у меня просто не хватило сил.
– Ты что? – Макс наклонился ко мне. – Бежать сможешь?
– Постараюсь.
Собрав всю волю, я побежала за Максом. Мне казалось, что мы уже убежали черт-те куда, но ангара не было видно. Я жадно хватала ртом воздух и тихонько всхлипывала. Силы покидали меня.
– Я больше не могу. Я хочу пить.
– Еще немного… Мы уже выбежали на взлетную полосу.
Казалось, что еще несколько секунд, и я упаду замертво. Я опять споткнулась, чуть не взвыла от боли и до крови закусила губу.
Макс снова помог мне подняться.
– Осталось совсем немного. Вон, уже ангар видно.
– Где этот гребаный ангар?!
– Там, впереди.
Я ползла на четвереньках, как собачонка, воя и раздирая руки в кровь.
– Тише, – прошептал Макс, подхватил меня и потащил за собой. – Тише. Услышат. Ты же сильная. Ты же играешь такие роли. Тобой восхищаются, на тебя равняются. На тебя хотят быть похожими. У тебя ведь все героини сильные! Я думал, что ты точно такая же, а ты размазня. Если бы люди знали, какая ты настоящая, никто бы не ходил на твои картины.
– Это я размазня?!
– Ты, конечно. Смотреть тошно.
– Я не размазня!
Обида притупила острую боль, и я снова побежала. В моей голове все перемешалось. Билась только одна мысль – главное, отсюда выбраться.
Главное, выбраться.
Наконец мы добрались до ангара и зашли внутрь. Прямо перед нами стоял чешский двухместный красавец самолет. Чтобы не дать страху захватить меня целиком, я торопливо залезла в кабину и затаила дыхание. Я всегда боялась самолетов. Всегда. А тут еще лететь придется не в белые пушистые облака, как на картинках, а в страшное ночное беззвездное небо. Я намертво вцепилась в кресло.
– Макс, ты думаешь, у нас получится?
– У нас нет другого выбора. Куда нам деваться…
– Только не говори, что я размазня, но я действительно очень боюсь.
– Господи, Господи, – шептала я и с ужасом слушала, как заработали двигатели. – Господи, Господи. А вдруг мы разобьемся…
– Не говори под руку. Не разобьемся.
– А у нас парашюты есть?
– Какие, к черту, парашюты…
– А как же без парашютов…
– Раком, – резко бросил Макс и взялся за штурвал. – Завязывай говорить под руку.
– Завязываю. А ты точно летать умеешь?
– Умею.
– А вдруг нас собьют?
– Заткнись.
– Затыкаюсь. Макс, миленький, затыкаюсь. Ты только не ругайся, ты только крепче штурвал держи. Господи, Господи…
Я крепко зажмурилась. Мне всего тридцать лет. Я даже не знаю, много это или мало. Для тех, кто младше, я уже старая дева. Для тех, кто постарше, я еще самая настоящая соплячка, которая толком и жизни-то не видела. Господи, а я ведь даже замужем побывать не успела. Раньше я думала, что хотела бы умереть молодой. Но сейчас…
Господи, а ведь и карьеру жалко. И тело мое роскошное как жалко! Оно ведь такое чувственное…
Даже не верится, что оно может быть совсем холодным, мертвым. Я не такая, как все, далеко не такая. Второй такой никогда не будет. Никогда. А я ведь и ребеночка даже после себя не оставила.