Я ненавижу то, что он даже не может смотреть на меня.
— Я вернусь.
***
Кай становится счастливым обладателем моего смертоносного взгляда, когда я беру свою сумочку.
— Я буду в машине, Алекс.
Кай ухмыляется, а мои руки сжимаются в кулаки, борясь с непреодолимым желанием стереть эту тупую ухмылочку с его лица.
— Что происходит? — спрашивает Алекс, садясь в машину.
— Мой лучший друг — задница, а мой парень — придурок.
— Ой. И что теперь?
— Я не могу понять, что происходит с Каем. Почему он сказал мне, что Кейт оставила его, почему он ведет себя, как придурок по отношению к Оливеру, и почему он смотрит на меня, как будто я ему принадлежу?
Алекс съеживается.
— Что?
Она жует губу.
— Что?
Быстро глянув на меня искоса, она вздыхает.
— Он сказал Шону, что у него есть к тебе чувства. Вот почему он порвал с Кейт.
— Чувства? Что это должно означать? — я скрещиваю руки на груди.
— Ты знаешь, что это значит.
— Нет, не знаю. Кай просто устал от Кейт и ему скучно, поэтому он думает, что хочет меня, но это не так. Он просто хочет кого-нибудь, кого угодно.
Алекс приподнимает плечи.
— Возможно, но Шон сказал это так, будто Кай пришел к какому-то жизненно важному решению, что ты именно та единственная, созданная для него.
На это не существует ответа. Тяжело вздохнув, я смотрю в окно.
— Что сделал Оливер?
— Ничего, все… — я закатываю глаза, — я не знаю. Он что-то скрывает, но я понятия не имею, что это.
— Скрывает что? Например, жену или что-то такое?
— Нет, — смеюсь я. — Что-то из его прошлого, что преследует его. Я встречалась с его семьей. Они бы не приветствовали меня с распростертыми объятьями, если бы был какой-то камень преткновения.
— Почему ты не спросишь его?
— Не могу. Что бы это ни было, ощущается это как грань между Джекилом и Хайдом[49].
— Ты боишься того, как он отреагирует, если ты спросишь?
— Я боюсь всего — его реакции, моей реакции, потерять его, потерять нас. У него в коридоре есть дверь возле его спальни, которая заперта на ключ… на чертов ключ. У кого дверь в спальню или в кладовую, или куда-либо еще закрывается на ключ?
— Ты его спрашивала об этом?
— Он не один раз ловил меня на том, что я смотрю на нее, но я никогда не спрашивала. В эти моменты я вижу легкую тень Хайда в его глазах. Ну, и учитывая мое собственное прошлое, наполненное секретами, у меня проблема с тем, чтобы спросить его об этом. Я думаю, он расскажет мне, надеюсь раньше, чем позже.
Алекс заезжает на парковку.
— Шон и я встречались год, перед тем как он рассказал мне о своем дяде.
Я растягиваю губы в грустной улыбке. Мы с Шоном все время подкалываем друг друга, но на самом деле, он мне нравится, а его прошлое разбивает мне сердце. Его дядя принуждал его к сексуальным отношениям на протяжении десяти лет перед тем, как это выяснилось. Я знакома с его родителями, и они — лучшие. Я даже не могу представить себе, как это повлияло на них, когда они узнали.
— Я дам ему время. Как бы я не умирала от любопытства, всему свое время.
Мы выходим из машины.
— Может, у него какой-то странный фетиш, например, он коллекционирует фарфоровых кукол или плюшевых мишек. Может, он занимается каким-то эксцентричным дерьмом и прячет за той дверью кнуты и трости. Могу поспорить, у него есть одна из тех сексуальных качелей, свисающая с потолка. Серьезно, он же говорил, что хочет тебя отшлепать.
— Да, уверена, все именно так, — смеюсь я, и в то же самое время его угроза отшлепать меня задерживается у меня в подсознании и горит неоновым светом.
***
Оливер
Я ненавижу ее. Я, бл*дь, ненавижу ее. Это как будто тебя наградили ВИЧ в качестве подарка на вечеринке после одноразового секса. Она — яд, растекающийся по моим венам. Яд, который отравит любого, к кому я когда-нибудь прикоснусь.
— Эй, в холодильнике есть кое-что попить, а на столешнице, наверное, несколько батончиков. Дамы должны скоро вернуться с кое-какой едой. Алекс только что написала мне, что они возвращаются, но Вив захотела остановиться, чтобы съесть свои пончики.
— Спасибо, Шон, но я ничего не хочу сейчас, — я сижу на шезлонге рядом с ним, даже не глядя в сторону Кая.
— Алекс сказала, ты закончил юридический факультет Гарварда.
— Да, — киваю я.
— Но ты работаешь со своим братом сейчас? — Шон поднимает свою банку «Red Bull».
— Да. А ты?
— Я получаю свою Степень магистра делового администрирования, как и Вив.
— Что планируешь делать, когда закончишь?
— Подожду Вив, — смеется он. — Ты же понимаешь, что она планирует покорить мир? Лучшей протекции у меня нет.
— Да, она определенно одержима.
— Откуда ты знаешь? Ты же знаком с ней, сколько… две секунды? — Кай решает открыть свою варежку и вставить свои две копейки.
Шон смотрит на него и качает головой, глядя на него с предупреждением. Я что-то упускаю, но прямо сейчас мне наплевать.
— Наши с ней отношения — не твое дело.
Кай встает и ухмыляется.
— Как хочешь. Она хорошо делает минет, не так ли?
Я прихожу в бешенство, слышу свой громыхающий пульс и ничего не чувствую, кроме лица Кая, соприкасающегося с моим кулаком.
Шон помогает ему встать, когда Кай использует свою рубашку, чтобы задержать кровь, льющуюся из носа.
— Спасибо за приглашение, но думаю, я вернусь в Кембридж. Привезете Вивьен домой в воскресенье?
— Черт, я думаю, ты сломал мне нос!
Шон смотрит на меня и кивает один раз перед тем, как позаботиться о своем друге-засранце. Я хватаю свою сумку наверху и выезжаю с подъездной дорожки, не задумываясь ни на секунду. Губы Вивьен вокруг члена Кая — это не та картинка, которая быстро забудется — не без помощи «Джека Дэниэлса»[50].
Глава 14
Я тебя люблю
Вивьен
Машина Оливера исчезла. Может он повез парней на ланч. Мне не следовало настаивать на том, чтобы остановиться и купить свои пончики, но мы выехали рано и не останавливались по пути.
— Шон говорил, что они куда-то собираются?
Алекс протягивает мне два пакета продуктов.
— Нет, но это же парни, ты знаешь, забывчивые и непредсказуемые.
— Правда.
Мы несем пакеты в кухню.
— Что за черт? — говорит Алекс.
Кай сидит за кухонным столом, прижимая пакет со льдом к кровоточащему носу, а Шон стоит, облокотившись на столешницу.
— Что произошло? Где Оливер?
Кай смотрит на меня из-за пакета со льдом.
— Очень мило, Вив. Я сижу здесь с размазанным лицом, а все, что тебя интересует, это «где Оливер?».
Я ставлю пакеты на стол.
— Нет, я также спросила, что произошло.
— Кай не смог держать рот на замке, за что и получил в нос, — ухмыляется Шон.
Я перевожу взгляд с Шона на Кая.
— Что произошло?
— Эй, детка, может, мы пройдемся и оставим этих двоих поговорить.
— Тогда поторопись помочь мне разобрать пакеты, — отвечает Алекс.
— Кай? — я подхожу ближе и смотрю на него.
— Он ударил меня.
— Почему?
— Не знаю. Просто с цепи сорвался, — он пожимает плечами.
Шон прочищает горло. Кай смотрит на него и вздыхает.
— Должно быть, я кое-что сказал.
— Что?
Он продолжает смотреть на Шона, затем снова на меня.
— Я сказал, что ты хорошо делаешь… минет.
Шлеп!
— БЛ*ДЬ! Мой нос!
Пакет со льдом падает на пол, а я смотрю на кровь на моей ладони.
— Да, пойдем, Шон, — Алекс хватает его за руку, оставляя продукты на столешнице.
Я бросаю Каю рулон бумажных полотенец. Глаза наполняются слезами, а руки трясутся. Он пытается оторвать кусок.
— Что с тобой не так, черт возьми?
— Со мной? — спрашивает он в неверии.
— Где он?
Кай наклоняется, чтобы поднять пакет со льдом одной рукой, а другой придерживает бумажные полотенца у своего носа.
— Он уехал домой.
Мое сердце разбивается. Оливер уехал думая… Бог знает что произойдет, и я не могу дозвониться до него. Я бегу к лестнице.
— Вив, подожди! — Кай следует за мной. — Ты не понимаешь.
— Ты прав, я не понимаю, — я качаю головой. — Друзья так не поступают, — я начинаю подниматься по ступенькам.
— Я люблю тебя, Вив.
Я останавливаюсь.
— Я знаю, что, кажется, это неподходящее время, но я люблю тебя. Думаю, я всегда любил, просто был слеп, чтобы понять это… понять тебя.
Мои глаза наполняются слезами, когда я поворачиваюсь.
— Почему? Почему сейчас? Ты хоть понимаешь, как долго я ждала, чтобы услышать, как ты говоришь мне эти слова? Боже… я любила тебя, сколько себя помню, — я соплю и вытираю слезы. — Слишком поздно, Кай, — я качаю головой.
— Нет, Вив, никогда не поздно. Ты знаешь, что мы принадлежим друг другу. Я знаю, что в сердце ты это чувствуешь.
Я даже не могу видеть Кая, все, что я вижу — это Оливер.
Я люблю Оливера.
— Я не твоя игрушка, больше нет. Ты хочешь меня только тогда, когда понимаешь, что не можешь иметь. Но я не люблю тебя так больше.
— Он недостоин…
— Не нужно! Не смей мне этого говорить. Ты меня недостоин, Кай. Ты сломал меня, а я тебе позволила.
— Вив, ты обещала…
— Мне плевать! — слезы злости заменяют слезы грусти, и они как кислота. — Мне плевать, что я обещала никогда не обвинять тебя. Я виню тебя за то, что случилось. Ты был пьян в жопу тем вечером и, если бы другие отдыхающие не увидели, я могла бы умереть. Ты понимаешь это?
Кай смотрит на меня с угрызением совести, что читается в его глазах, но уже слишком поздно.
— Ты понимаешь, Кай? Ты. Понимаешь. Это?
Он кивает и сглатывает, а глаза снова наполняются слезами.
— Я так больше не могу. В какой-то момент это… — я машу в воздухе рукой, — …мы, то, что было, становится ядовитым, а мы были слишком слепы и уперты, чтобы заметить это. Но это закончилось… нас больше нет. Перестань звонить мне, приходить, просто… держись от меня подальше, — я разворачиваюсь и прохожу остаток пути по лестнице.
— Вив?
Я продолжаю идти, даже когда слышу незнакомый звук редких всхлипов Кая. Я видела его плачущим один раз прежде — когда проснулась в больнице после несчастного случая.
Я:Где ты?
Я пишу сообщение Оливеру и жду, но он не отвечает, поэтому я звоню ему. Меня отправляет на голосовую почту. «Оли, мне жаль. Кай не имел права говорить тебе это. Пожалуйста, перезвони мне».
Затем пишу сообщение Алекс.
Я:Возвращайся. Меня нужно подвезти на железнодорожную станцию.
Алекс приходит в течение минуты и следует за мной к машине. Она воздерживается от того, чтобы что-то сказать, но в конечном итоге нарушает тишину, когда мы приближаемся.
— Шон сказал, что Кай — засранец.
— Я не хочу говорить о Кае.
Алекс кивает, когда мы заезжаем на железнодорожную станцию.
— Мне жаль. Надеюсь, у тебя все-таки будут хорошие выходные.
— Не переживай об этом, — Алекс обнимает меня. — Мы напоим Кая, пока он не вырубится, и затем займемся своими делами.
— Алекс, спасибо за все, — говорю я, улыбаясь.
— Удачи, Цветочек.
— Спасибо, она может мне понадобиться.
***
Поездка на поезде была эмоционально опустошающей, так как я оплакивала потерю лучшего друга. Я никогда не представляла, что в момент, когда Кай признается мне в любви, я его отпущу. Это не должно было произойти. Друзья не должны выбирать. Как бы я ни была зла на него, я чувствую болезненную пустоту внутри. Заполнит ли мужчина, которого я люблю эту пустоту… будет ли он тоже меня любить?
Его машина здесь и он тоже. Я чувствую это, как биение своего собственного сердца в груди. Мои руки дрожат. Я едва могу сжать их в кулак, чтобы постучать в дверь. Я никогда не хотела полностью открываться другому человеку. Если Оливер не любит меня, я уверена, что умру.
Я стучу.
Ответа нет.
Я снова стучу.
Ответа нет.
Я пишу сообщение ему.
Я: Я знаю, ты дома. Пожалуйста, позволь мне войти.
Ответа нет.
Я: Оли, ПОЖАЛУЙСТА!!
Ответа нет.
Я снова стучу, затем прислоняюсь щекой к двери. Слезы катятся градом. «Оли, пожалуйста». Я снова стучу. Не знаю сколько времени прошло, но, в конце концов, я отрываю лицо от его двери и тащу сумки через улицу. Перед тем как подняться на последнюю ступеньку, я оглядываюсь назад.
Оли.
Он стоит в дверном проеме. Если бы можно было пережить еще больше боли сегодня, я бы так и сделала. Глядя на Оливера со стеклянной бутылкой в одной руке, с мрачным лицом… пустыми глазами, я умираю еще немного.
Я тянусь к сумочке и хватаю свой телефон. Мгновение спустя Оли достает свой телефон из кармана и подносит к уху. Он ничего не говорит, но я слышу его дыхание и клянусь, могу почувствовать его на своей коже, когда покалывающий холодок распространяется по мне.
— Я люблю тебя, — шепчу я.
Он не двигается, не говорит. Сердце выпрыгивает у меня из груди, и я чувствую, как будто падаю.
Связь прерывается. Он кладет телефон в карман и выходит на улицу. Делая неуверенный шаг, садится на верхнюю ступеньку. Мы смотрим друг на друга, но игра в гляделки — для упертых ковбоев в вестернах. Я изголодавшаяся женщина, отчаянно желающая своего мужчину. Я перехожу расстояние, которое кажется слишком большим, между нами. Бросая сумки на ступеньки рядом с ним, я сажусь ему на колени, расположив ноги по обе стороны от его бедер. Я замечаю, что выпитая половина «Джека Дэниэлса» озаряет блеском его глаза.
— Ты любишь меня? — он произносит слова медленно и слегка невнятно.
— Всецело, — я обнимаю его за шею.
Он хмурит брови, склоняя голову на бок.
— Почему?
— Я больше не могу выполнять невозможное, — я пожимаю плечами.
— Невозможное?
— Не любить тебя.
Он закрывает глаза и улыбается.
— Я не ожидаю, что ты скажешь это…
— Я люблю тебя, — он открывает глаза и улыбается.
— Правда. Ты не обязан это говорить.
— Я люблю тебя.
— Я серьезно.
Он смеется и кладет свой лоб мне на плечо.
— Я тоже.
— Ты пьян.
— Да, — он ухмыляется.
— Если утром ты пожалеешь, что сказал это, тогда…
Он прижимается к моим губам своими. На вкус он как «Джек Дэниэлс» и Оливер — идеальный коктейль. Отпуская меня, он соприкасается лбом со мной.
— Не отступать.
После этих двух слов я делаю единственную вещь, которую сделала бы любая девушка на моем месте: я плачу слезами радости в руках мужчины, который любит меня.
***
Оливер
Этим утром я пропустил восход, но это не страшно; я не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась. Обнаженная Вивьен в моих руках — все, что я когда-либо хотел или в чем нуждался на всю оставшуюся жизнь.
— Эй, — мне нравится ее хриплый голос по утрам.
— Доброе утро, — я перекатываюсь на нее сверху и одним плавным движением проскальзываю в нее. Ее дыхание прерывается, а томные глаза исчезают за тяжелыми веками. Я втягиваю ее вишневый сосок в рот и царапаю его зубами, она выгибает спину и стонет от удовольствия. К сожалению, это не продлится долго; я твердый, как скала, уже почти час, глядя на ее обнаженное тело. Извращенец? Вероятно, но мне плевать.
— Оли…
Я люблю, когда она стонет мое имя, от этого я вхожу в нее жестче и быстрее. Она крепко держит меня за волосы и прижимает к груди. Чем больше я дразню ее соски, тем больше она вращает бедрами и трется об меня.