Алекс – не единственный манипулятор, есть фигуры по-масштабнее – Этот город, например. Не прошло и суток с момента моего прибытия сюда, а он уже манипулирует мной вовсю.
Помощь Алекса Гринблата ему не нужна.
Вот когда начинаешь по-настоящему жалеть о простодушной Эс-Суэйре.
Квартира Мерседес – тоже наживка. Она слишком схематична, чтобы быть настоящей. Диван, кресла и журнальный столик – ровно то, что делает гостиную гостиной. Холодильник и мойка – ровно то, что делает кухню кухней. Кровать – ровно то, что делает спальню спальней, и трельяжа с комодом не понадобилось. Подобие жизненного пространства, на котором существовал почти миф по имени Мерседес Торрес. Не исключено, что когда-то это пространство было живым, когда-то это пространство было домом – наполненным запахами, звуками; набитым самыми разными вещами, зубными щетками, модными журналами, пузырьками со снотворным, справочниками по черной и белой магии, переносными светильниками из рисовой бумаги, подарочными свечами с изображением цирковой наездницы, веерами и керамическими фигурками быков и тореадоров (не стоит забывать, что Мерседес – испанка). Но Мерседес ушла (звучит намного оптимистичнее, чем «умерла»), а следом за ней ушли или умерли вещи. Растворились в воздухе, аннигилировали. Или – что более вероятно, хотя и прозаично, – были скопом вывезены в неизвестном направлении.
Здесь давно пора висеть табличке «СДАЕТСЯ ВНАЕМ».
…В норе с кроватью посередине прорыты еще два туннеля. Даже не вставая с пледа, я могу точно определить: один ведет в ванную комнату, а другой – в гардеробную.
В ванной комнате я не найду ничего, кроме собственно ванной и разве что – вполне исправного унитаза, и разве что – расколотого биде. А в гардеробной…
Два бумажных носовых платка и бесхозная майка размера «L» с надписью… с надписью РОНАЛЬДИНЬО!
О как! Ха-ха!
Почти уверенная в этом, я вскакиваю с кровати и отодвигаю зеркальную дверь, за которой мне несколько секунд назад чудилась гардеробная.
Здесь совсем не так пусто.
Гардеробная забита вещами.
И это не просто вещи, какие можно купить в любом стоковом магазине, или просто в магазине, или в универмаге по рождественским скидкам, – это дорогие вещи. Даже я, не слишком искушенная в моде, понимаю, что столкнулась с чем-то выдающимся, с чем-то из рук вон. Пальто, полупальто, шубы, полушубки (мех самый настоящий, Greenpeace – go home!), плащи и куртки, развешанные
а) по сезонам;
б) по именам модельеров;
в) по цветовой гамме.
Обувь – от зимних сапог до летних сабо, она занимает несколько нижних полок. На верхних – шарфы, платки и белье. Отдельно – костюмы, отдельно – платья. Вольер для галстуков, выгородка для солнцезащитных очков, на фоне которых мои собственные очки выглядят откровенной дешевкой. Загончик для сумочек, сумок, рюкзаков и баулов, Мерседес – большая модница.
Великая модница.
Такая коллекция одежды могла бы составить счастье сборной команды по синхронному плаванью, а то и сразу нескольких команд, вышедших в финал чемпионата мира.
Такая коллекция одежды могла бы составить счастье многих женщин – с самыми противоположными, если не взаимоисключающими вкусами. Да, пожалуй, взаимоисключающие – самое верное слово. Того, кто носит провокационный клубный латекс, не заставишь влезть в костюмную классику; тот, кто без ума от этнических мотивов и растаманских расцветок, не напялит на себя шифон, а глубоко джинсовое сознание вступит в обязательное противоречие с недалеким коктейльным, вишенка в бокале враждующие стороны не примирит.
Но в гардеробной Мерседес вещи прибывают в умилительном симбиозе, а стили заключили пакт о ненападении, никто никому не мешает, все равны.
Я не просто поражена, я близка к обмороку или, того хуже – к истерике.
До сих пор квартира выглядела нежилой (в гостиничном номере, снятом на одну ночь, и то больше подробностей) – и я без труда нашла объяснение этой пустоте. И не одно. Теперь, чтобы совместить забитую гардеробную и пустоту остальной квартиры, придется попотеть.
Включи воображение, Сашa!
Но воображение не включается, я слишком поглощена созерцанием тряпичного Эдема, м-да… даже прикасаться к нему страшно, я и не думаю к нему прикасаться, разве что – рассмотреть повнимательнее кофточку с лейблом Mariella Burani; дело не в лейбле, дело в самой кофточке, много лет я мечтала о таком сочетании ненавязчивой аристократичности и бордельного шика.
Моя рука совершенно непроизвольно тянется к подлой соблазнительнице Mariela и в тот же момент повисает в воздухе.
Парики.
Не замеченные мной сразу, заслоненные галстуками, очками, бельем.
Не то чтобы они спрятаны от глаз специально – нет. Просто парики лежат в укромном местечке, не выпячиваются и ведут себя сдержанно, как и подобает дорогим парикам из натуральных волос. Я всегда испытывала предубеждение к парикам, особенно из натуральных волос. Всему виной страшилки, их любили рассказывать мои питерские друзья: что мол-де волосы для подобных нужд срезаются с трупов, с невостребованных тел в моргах, но это – русские страшилки.
Не имеющие ничего общего с индустрией изготовления париков в просвещенной Европе.
Рыжий.
Белый.
Жгуче-черный.
Все три парика великолепны, роскошны. Все три парика кажутся скальпами, снятыми с черепов топ-моделей, рекламирующих шампуни, с черепов киноактрис, рекламирующих себя самих, с черепов участниц конкурса «Мисс Мира», которые заняли призовые места в номинации «купальники».
Вот откуда появились брюнетка, блондинка и рыжая – мне стоило бы больше доверять словам сумасшедшей Ширли. Да и наконец-то включившееся воображение рисует брюнетку в пончо из шерсти ламы (очки от Армани), рыжеволосую femme fatal в черном шифоне и с красной розой на поясе (очки от Джанфранко Ферре) и блондинку, затянутую в латекс (очки от мотоциклетного шлема, шлем и мотоцикл «Kawasaki» прилагаются).
Таких вариантов возникает множество, и в каждом ни одна из троих не повторит другую, вот Ширли и запуталась. Кем была Мерседес на самом деле?
Гением переодевания?
Еще – и гением переодевания. Ко всему прочему.
Кофточка от Mariella Burani больше не волнует меня, пошла она к черту!.. А следом за ней стоит убраться мне, и чем скорее, тем лучше: богатство, заключенное в гардеробной, не может долго оставаться невостребованным.
Но перед тем, как уйти, мне не мешало бы посетить туалет, от всех переживаний сегодняшнего дня мочевой пузырь непомерно раздулся и переполнился и теперь вряд ли так уж кардинально отличается от мочевого пузыря касатки средней руки.
С облегчением задвинув дверь гардеробной, я нацеливаюсь на ванную, где, по моим расчетам, должны находиться вполне исправный унитаз и расколотое биде.
…С биде все оказывается в порядке, роль ванны с блеском исполняет джакузи со множеством форсунок и задвигающимся стеклянным пологом, а белоснежный кафель унитаза заставляет вспомнить об улыбке Слободана Вукотича. Дно ванны пересохло, в ней нет ни капли влаги – так же, как нет ни капли влаги в раковине; ее поверхность свободна от кремов, гелей, зубных паст, зубных щеток и мыла, зато есть целый рулон туалетной бумаги в держателе.
И – зеркала.
В этом не было бы ничего странного, если бы зеркало было одно. Но их восемь: два вмонтированы в потолок, еще два – на стене, к которой примыкает джакузи, еще два – на стене напротив, еще одно – над раковиной, еще одно – против унитаза: едва усевшись, я обнаруживаю в нем свою физиономию и застывшее на ней выражение неземного блаженства. Да-а… Скрыться от своих отражений в самой интимной части дома невозможно. К тому же все система зеркал устроена так, что они замкнуты друг на друге и множат пространство внутри, одна лже-Мерседес прямо на глазах превращается в восемь лже-Мерседес, а затем и в шестнадцать, и тридцать две, и… и… и… фас-профиль, профиль – фас – три четверти, и… и… и…
Эти зеркала – верный путь в психушку. Таков мой вердикт.
Я выбираюсь из ванной комнаты с плотно зажмуренными глазами, а теперь – вон!.. Вон из этой странной квартиры, даже перспектива новой встречи с пупсом, подвергшимся линчеванию на перилах пятого этажа, меня не остановит.
Вон!..
Рысью промчавшись по залу и выскочив в прихожую, я уже готова взяться за ручку входной двери, когда меня останавливает телефонный звонок. В пустых гулких комнатах безобидная, в общем, трель звучит как удар бича, как серия следующих один за другим выстрелов, в них слышится угроза и торжество: ты попалась, попалась!..
А вот и нет!
Сейчас я толкну дверь – и только меня и видели! Накось выкуси, как сказали бы мои питерские друзья. Кажется, я проговариваю это вслух, после чего следует сухой щелчок автоответчика. И женский голос – глубокий, сильный (и кажется – когда-то мною слышанный) начинает речь, больше похожую на тронную:
«Абла пура мьерда35, но черт с вами, продолжайте. Только покороче, у вас есть ровно пятнадцать секунд. Время пошло».
«Мьерда» – дерьмо по-испански, вот и все, что я вынесла из вступительной части. Куда запропастился чертов телефон? Идя на звук, я обнаруживаю его стоящим прямо на полу, за диваном. На черном корпусе базы мигает красная кнопка.
«Вы как всегда неподражаемы, Мерседес. Это Слободан, мы сегодня виделись с вами…»
Слободан. Его голос слегка подрагивает, и даже телефонные помехи не в силах пригасить дрожь, что это ему взбрело в голову звонить Мерседес прямо домой? Полное нарушение субординации, более того – несусветная наглость!.. И откуда он узнал номер телефона? Ах да, оттуда же, откуда он знает адрес, – Слободан сам говорил мне, что привозил Мерседес какой-то пакет с документами и позвонил снизу, а Мерседес… нет, не так – царственная Мерседес, рыже-черно-белая Мерседес, Мерседес почти миф попросила… нет, не так – велела ему бросить пакет в почтовый ящик.
Зачем он звонит?
Чтобы проверить – на месте ли Мерседес. И что его не обвела вокруг пальца самозванка, только прикидывающаяся Мерседес. На его месте я бы тоже призадумалась.
Спросить бы у Ширли, у которой собрана самая достоверная информация о расах и национальностях, чего стоит ожидать от сербов. Впрочем, я и так в курсе, что услышу в ответ: сербов чуть меньше, чем китайцев, они расползлись по всей Европе, они сосредоточили в своих руках все канатные и монорельсовые дороги, они монополизировали продажу новогодних фейерверков, они делают подкоп под Монблан и уже перепилили ножовкой одну из несущих конструкций Эйфелевой башни и – если и не едят кошек – то знают толк в их приготовлении.
Зачем он звонит?
Я могу выяснить это, если сниму трубку. Но если я сниму ее… Слободан сразу же обнаружит полное несоответствие моего (самого обыкновенного) голоса и того царственного, что произнес «абла пура мьерда».
У меня остается не больше трех секунд на принятие решения.
Прокашлявшись, я (не надо, не нужно, не стоит!) снимаю трубку.
– Да! Слушаю! – Я стараюсь говорить тихо, с несвойственными мне глуховатыми интонациями – как раз в стиле очков от мотоциклетного шлема, как раз в стиле розы на шифоновом поясе.
– Мерседес?
– Да.
– Вас плохо слышно.
– Помехи на линии. Разве мы договаривались о звонке?
– Нет, но…
– Тогда в чем дело?
– Я просто хотел поблагодарить за то, что согласились встретиться со мной.
– Вы уже благодарили. Что-то еще?
– Нет, но… Мы увидимся?
– Я ведь сказала, что сама вас найду.
– Я буду ждать.
– Всего хорошего, Слободан.
– Всего хорошего, Мерседес.
Он медлит, и потому я кладу трубку первая, йес! йес! йес!.. я была неподражаема, я ни на секунду не выбилась из роли, мотоциклетный шлем может мной гордиться, роза на шифоновом поясе может мной гордиться, видел бы меня Алекс!..
Вот этого хотелось бы избежать.
И мне больше незачем оставаться в этой квартире – разве что голос, записанный на автоответчик. Меня по-прежнему не покидает ощущение, что я уже слышала его, абла пура мьерда, абла пура мьерда – нет, испанский мне не поможет. Присев на корточки перед телефоном, я несколько раз прокручиваю запись: абла пура мьерда, но черт с вами, продолжайте, и так далее, – чем больше я слушаю, тем меньше вероятность того, что голос когда-нибудь будет узнан. И вообще, не исключено, что он просто пригрезился мне вместе с историей о Мерседес, сладкой, как яблоко.
Такие голоса у всех на слуху.
Одна часть человечества хочет обладать чем-то похожим, а вторая – обладать обладателями. Я же, как всегда, не вписываюсь в контекст и коротаю время на обочине, рядом с Домиником, Ширли, котами и китайцами. И Королевством Марокко, съежившимся до размеров корзины для пикника.
Вот и все.
Культпоход завершен.
В последний раз я бросаю взгляд на кожаный диван, на недопитую бутылку «Chateau pape Clement» и на два бокала на журнальном столике. Прощание с прихожей будет еще короче, кроме мертвого монитора в простенке смотреть там не на что.
НЕ ТАК УЖ ОН МЕРТВ.
Об этом свидетельствует красный глазок на нижней панели, чтобы разглядеть ее, мне приходится несколько раз подпрыгнуть, а все из-за отсутствия в квартире стульев или хотя бы кухонных табуреток. Третий по счету прыжок позволяет увидеть панель целиком, она схожа с телевизионной. Монитор с телевизионной панелью, я безнадежно отстала от технического прогресса; Фатима с ее проспектами и прайс-листами электронных новинок могла бы мне помочь, но она слишком далеко. К тому же в кое-чем я могу разобраться и сама. Например, в кассете: наполовину выплюнутая, она торчит в щели, почти сливаясь с черным фоном самой панели. Немудрено, что я не заметила ее сразу. Что будет, если я засуну ее обратно и нажму кнопку «play»?
Принцип работы видеокамеры и подключенного к ней монитора мне не совсем понятен, один из вариантов: я имею дело с обыкновенной камерой слежения, какие установлены в любом, уважающем себя заведении – от супермаркета до банка. И эта камера следила за площадкой перед дверью Мерседес, остается только выяснить – как долго она следила и как давно отключилась. Или была отключена.
Это всего лишь любопытство.
Простое человеческое любопытство.
Ведомая этим чувством и напрочь позабыв о том, что мне нужно побыстрее сматываться из странной квартиры, я возвращаюсь в комнату – к дивану, креслам и журнальному столику. Двигать здесь мебель я не нанималась, но журнальный столик – как раз то, что нужно. Pardon, nana Клемент, и вы, бокалы, тоже, – придется вам поскучать на полу.
Столик только кажется хлипким. На самом деле это достаточно прочное сооружение, способное выдержать не только меня, но и меня с Фатимой, или меня с Сальмой, или меня с Ширли и Сайрусом, или одного Доминика без его дурацкой бейсболки, бейсболка – уже перебор. Пододвинув столик и вскочив на него, я становлюсь выше ровно на полметра и теперь могу совершенно спокойно производить любые действия с панелью и кассетой.
Это не монитор и не телевизор, скорее – видеодвойка, утопив кассету внутри, я перематываю ее на начало.
Так-так.
Пустая площадка перед дверью квартиры, начало довольно скучноватое.
Слегка подрагивающая картинка целую вечность не дает ничего другого, кроме изображения стен: тех, что поближе, и тех, что подальше (за аркой), никто не торопится навестить Мерседес, никто не несет ей Благую весть о непорочном зачатии, никто не приходит с предложением подписаться под петицией протеста против ресторанов Макдоналдс, никто не вербует ее в крестоносцы, вегетарианцы и Адвентисты Седьмого дня. Мерседес не беспокоят сантехники, водопроводчики и псевдосамураи с флайерами «Суши и роллы. Бесплатная доставка». Дети в маскарадных костюмах, Полицейские и Воры, Бэтмен и Робин, Тельма и Луиза, Фрэнки и Джонни, Чувства и Чувствительность обходят Мерседес стороной.
Меняется только освещение.
Утреннее, дневное, вечернее, ночное и снова утреннее.