Он также оказался моим отцом.
— Э-э-э, привет, — говорю я, запинаясь. Я не видела и не слышала его уже несколько месяцев с той нашей последней встречи, которая состоялась через неделю после того, как умерла мама. И вот он снова появляется, как бы это странно не звучало, на велосипеде сине-серебристого цвета. Потратив не больше минуты, он подбегает туда, где стоим мы с Ван Чэнь, и прислоняется к стене здания.
Я беру себя в руки.
— Так ... гм, Ван Чэнь, это мой папа, Михаил. Папа, это моя соседка, Ван Чэнь.
— Приятно познакомиться, — говорит папа.
Лицо Ван Чэнь стало зеленоватым, после чего она говорит, что ей пора бежать на другую пару, и стремительно улетает.
Папа умеет воздействовать на людей.
Что касается меня, то я преисполнена чувством глубокого счастья, которое постоянно посещает меня, когда я нахожусь рядом с отцом, отражая его внутренний мир, его связь с небесами и его радость.
Мне не нравится ощущать его чувства, а не свои собственные, даже хорошие, поэтому я стараюсь блокировать его.
— Это твой велосипед? — спрашиваю я.
Он смеется.
— Нет. Он для тебя. Подарок на день рождения.
Я удивлена. И неважно, что мой день рождения был в июне, а не в ноябре. Я не могу вспомнить, получала ли я подарок на день рождения от папы лично. В прошлом он обычно посылал что-нибудь экстравагантное по почте: карты, чучела с деньгами, дорогой медальон или билеты на концерт. Деньги на машину. Все это, конечно, приятные вещи, но мне всегда казалось, будто он пытался купить меня, оправдать то, что нас покинул.
Он хмурит брови. Это выражение не свойственно ему.
— Твоя мать присылала подарки, — признается он. — Она знала, чего ты хочешь. И именно она была той, кто предложил подарить тебе этот велосипед. Она сказала, что ты в нем нуждаешься.
Я уставилась на него.
— Подожди, ты имеешь в виду, что это мама отправляла мне всю эту чепуху?
Он наполовину виновато кивает, когда признается в мошенничестве, совершаемом при сдаче теста на хорошего отца.
Отлично. Я получаю подарки от мамы, хотя всегда думала, что получаю подарки от своего отца. Все перепуталось.
— А что насчет тебя? У тебя ведь тоже есть день рождения? — спрашиваю я за неимением чего-то лучшего. — Просто я всегда думала, что твой день рождения был одиннадцатого июля.
Он улыбается.
— Это был первый полный день, который я пришел провести с твоей матерью. Первый день проведенный нами вместе. Одиннадцатое июля 1989 года.
— Оу. Так тебе двадцать три.
Он кивает.
— Да, мне двадцать три.
«Он похож на Джеффри», — думаю я, когда рассматриваю его лицо. У них одинаковые серебристые глаза, те же волосы, тот же золотистый оттенок кожи. Разница заключается только в том, что в то время, пока папа буквально стар и спокоен, как мир, Джеффри еще только исполнится шестнадцать, и мир для него — ничто. Он всего лишь делает свое дело, что бы это не значило.
— Ты видела Джеффри? — спрашивает отец.
— Не читай мои мысли — это грубо. И да, он приходил повидаться со мной. Джеффри звонил мне пару раз, в основном потому, как мне кажется, что не хочет, чтоб я его искала. Он живет где-то здесь. Завтра мы идем в кафе Джоанны. Это единственный способ увидеть его и провести с ним время, — Да, я предлагаю ему бесплатную еду, но, эй, это работает. Звездная идея. — Ты должен поехать с нами.
Папа даже не рассматривает мое предложение.
— Он не хочет говорить со мной.
— Ну и что? Он подросток. Ты — его отец, — говорю я, а потом следует фраза, которую я не произношу, но которую он скорее всего слышит: «Ты должен заставить его вернуться домой».
Папа качает головой.
— Я не могу ему помочь, Клара. Я видел все возможные версии того, что может произойти, и могу сказать, что он никогда не послушает меня. Мое вмешательство только ухудшит ситуацию для него. — Он прочищает горло. — В любом случае, я пришел сюда не зря. На меня была возложена задача подготовки новобранцев.
Мое сердце учащенно забилось.
— Мое обучение? Но почему?
Его челюсть напрягается. Он выглядит так, словно оценивает, сколько стоит мне рассказать.
— Не уверен, знаешь ли ты, но я солдат.
Или лидер Божьей армии, но, да ладно, не будем скромничать.
— Да, я вообще-то знаю это, пап.
— И фехтование — это часть моей профессии.
— Фехтование? — говорю слишком громко, и люди, проходящие мимо нас, начинают бросать встревоженные взгляды.
Я опускаю голос.
— Ты собираешься тренировать меня обращаться с мечом? Например... огненным мечом?
Я сразу вспоминаю о видении Кристиана. Не о своем. Не я сражалась.
Папа качает головой.
— Люди часто принимают его за огненный меч из-за легкой ряби, но он сделан из сияния, а не огня. «Сияющий меч».
Не могу поверить, что слышу это.
— «Сияющий меч»? Почему?
Он колеблется.
— Это часть плана.
— Я вижу, что есть определенный план с моим участием, — говорю я.
— Да.
— У тебя, случайно, нет бумажного варианта этого плана, чтоб я смогла туда заглянуть? Всего на минутку?
Уголок его рта приподнимается.
— Наша работа продолжается. Итак, ты готова? — спрашивает он.
— Что? Сейчас?
— Нет более подходящего времени, чем настоящее, — говорит он, и я могу сказать, что он полагает, что это прекрасная шутка. Он направляется к велосипеду, чтобы поднять его, после чего мы вместе медленно возвращаемся к «Робл».
— Как в университете обстоят дела? — спрашивает он, как и любой другой послушный папа.
— Прекрасно.
— Как твоя подруга?
Я нахожу странным, что он спрашивает о моих друзьях.
— Э-э — какая именно?
— Анжела, — говорит он. — Она причина того, что ты приехала в Стэнфорд, не так ли?
— О-о. Да. Думаю, именно она.
По правде говоря, я еще не общалась с Анжелой, с того дня в «MemChu», почти три недели назад. Я позвонила ей в прошлые выходные и спросила, не хочет ли она пойти на новый кровавый фильм ужасов, который вышел на Хэллоуин, а она от меня отделалась. «Я занята» — это все, что она сказала.
В последнее время я видела ее соседок по комнате чаще, чем её саму: с Робин мы встречаемся в классе истории искусства по понедельникам и средам, да и много раз мы вместе пили кофе; а вместе с Эмми мы всегда одновременно появляемся в столовой, чтобы позавтракать, садясь за один столик, где и возникает буря. Именно благодаря им я знаю, что Анжела либо болтается в церкви, либо отсиживается в своей комнате, приклеенная к своему ноутбуку или чтению толстенных книг. Происходит явно что-то более интенсивное, нежели то, что обычно с ней происходит. Думаю, причиной всему является ее навязчивая цель — ее одержимость числом семь, парнем в сером костюме и всем, что с этим связано.
— Я всегда любил Анжелу, — говорит папа, вздрагивая и обращая внимание на меня, потому что, насколько я знаю, он только познакомился с ней. — Она — очень страстная натура, в ней бурлит желание делать то, что правильно. Тебе следует присматривать за ней.
Я мысленно ставлю галочку возле пункта «позвонить Анжеле, как только появится минутка». Когда мы подошли к «Робл», папа встал, вглядываясь на здание с изображением плюща на фасаде, пока я ставила велосипед.
— Хочешь увидеть мою комнату? — спрашиваю я.
— Может быть, позднее, — говорит он. — Прямо сейчас мы должны найти место, где никто нас не потревожит.
Не думаю, что мы найдем место лучше, чем подвал общежития, в котором есть комната без окон. Люди используют её в основном для телефонных звонков, когда не хотят беспокоить своих соседей по комнате.
— Это лучшее, что я могу найти в столь короткие сроки, — говорю я, пока веду папу туда. Отперев дверь, я держу ее открытой, чтоб он мог оглядеть помещение.
— Прекрасно, — говорит он, заходя внутрь.
Я нервничаю.
— Мне стоит размяться? — Мой голос звучит немного странно в этой маленькой комнатке. Здесь пахнет грязными носками с примесью кислого молока.
— Сначала мы должны решить, где ты хотела бы тренироваться, — говорит он.
Я жестом указываю вокруг нас. — Здесь.
— Это отправная точка, — говорит он. — Необходимо определиться с конечной.
— Хорошо. Какие есть варианты?
— Любые, — отвечает он.
— Пустыня Сахара? Тадж-Махал? Эйфелева Башня?
— Думаю, мы создадим настоящее зрелище, практикуя фехтование на Эйфелевой Башне. — Он слегка усмехается, после чего снова становится серьезным. — Попробуем какое-нибудь место, которое ты хорошо знаешь. Место, где тебе будет комфортно и спокойно.
Это легко. Даже не задумываясь, я через пару секунд произношу:
— Окей, забери меня домой, в Джексон.
— Считай, что это и есть Джексон. — Папа продолжает стоять передо мной. — Мы сейчас на пересечении границ.
— А что такое пересечение границ? — спрашиваю я.
— Это... — Он подыскивает слова. — Изгиб во времени и пространстве, позволяющий перемещаться из одного места в другое очень быстро. Первый шаг, — добавляет он резко, — Сияние.
Я ждала, что прямо сейчас что-то случится, но ничего не произошло. Я смотрю на папу. Он выжидающе кивает головой на меня.
— Это то, что мне нужно сделать?
— Ты ведь делала это раньше, не так ли? Ты призвала свою мать вернуться из ада.
— Да, но я не знаю, что именно я тогда сделала.
— Всего понемногу, моя дорогая, — говорит он.
Я сглатываю.
— Такое ощущение, будто я сейчас похожа на одно из зданий Рима? Возможно, нам стоит начать с чего-то меньшего. — Я закрываю глаза, пытаясь сконцентрироваться, перестать думать, прекратить анализировать, при этом стараясь просто быть собой. Я слушаю свое дыхание, высвобождающееся из моего тела и стремящееся опустошить меня, уйти от меня потому, что только тогда я смогу достичь нужного спокойствия внутри себя, которое является частью света.
— Хорошо, — бормочет папа, и я открываю глаза, видя золотистое Сияние, омывающее нас.
— В этом состоянии, — говорит он, — у тебя есть доступ ко всему, что ты попросишь. Ты просто должна научиться спрашивать.
— И все? — скептически спрашиваю я.
— Если ты спросишь и поверишь в это, то, да. Больше ничего.
— Получается, если я действительно захочу чизбургер, как, например, сейчас...
Он смеется, и звук разносится эхом вокруг нас, словно хор колокольчиков. Его глаза цвета расплавленного серебра, и в этом свете его волосы блестят.
— Полагаю, что я просто не знаю, что сказать. — Он протягивает руку, и что-то золотисто-коричневого цвета появляется в ней. Я беру это. Оно похоже на хлеб, только выглядит, словно зажигалка.
— Что это? — спрашиваю я. Потому что это не выглядит как чизбургер.
— Попробуй.
Я слегка колеблюсь, но потом откусываю. Эта штука взрывается на моем языке точно так, как взрывается лучший маслянистый круассан, который я когда-либо пробовала, оставляя слабый привкус меда. Я съедаю остальное, и потом чувствую себя полностью удовлетворенной. Не наполненной, но уже и непустой.
— Эта штука невероятна, — говорю я, чувствуя позыв облизать пальцы. — И ты можешь сделать это из воздуха, в любое время, когда захочешь?
— Я прошу, и оно приходит, — говорит он. — Но теперь скажи, на чем мы остановились?
— Ты сказал, что благодаря сиянию, мы можем получить все, что угодно.
— Да. Именно с помощью него, я могу спускаться с небес на землю, и точно также могу перемещаться из одного места на земле в другое. Из одного времени в другое.
Я мгновенно становлюсь взволнованной.
— Ты собираешься научить меня, как надо продвигаться сквозь время?
Мне нравится идея о том, как получить лишний час на подготовку к экзаменам или выяснить, кто победит из Стэндфордского университета в играх Беркли прежде, чем это произойдет. Или — комок вскакивает в горле, — я могла бы вернуться к маме. В прошлое.
Папа хмурится.
— Нет.
— О-о, — я говорю, разочаровано. — Это часть плана, да?
Он кладет руку мне на плечо, нежно сжимая его.
— Ты увидишь свою маму снова, Клара.
— Когда? — спрашиваю я. Мой голос внезапно охрип. — Когда умру?
— Когда она больше всего будет нужна тебе, — говорит он, двусмысленно, как никогда.
Я прочищаю горло.
— Но сейчас, я могу попасть туда, куда я хочу?
Он берет мои руки в свои и смотрит мне прямо в глаза.
— Да. Можешь.
— Что ж, это может быть очень удобно, когда я опаздываю на урок.
— Клара. — Он хочет, чтобы я была серьезной. — Пересечение границ — это жизненно важный навык, научиться которому не так сложно, как может показаться, — говорит он. — Мы все связаны: все, что живет и дышит в этом мире, и Сияние-это именно то, что связывает нас.
Следующую вещь, которую он будет рассказывать об этой силе, я знаю.
— И в каждом месте есть частичка этой энергии. Думаю, ты понимаешь, о чем я. Для того, чтобы перейти отсюда туда, тебе необходимо сначала подключиться к этой энергии.
— Сияние. Связывает.
— И затем ты должна подумать о месте, где хотела бы оказаться. Не о расположении на карте, а реальном месте. О месте, каким оно выглядит в реальной жизни.
— ... Как большие осины на нашем переднем дворе в Джексоне?
— Это было бы идеально, — говорит он. — Доберись до этого дерева, до его мощи, которая генерируется от солнца, до его корней, которые распростерлись на земле, поглощая воду и всасывая жизнь....
На минуту я загипнотизирована звуком его голоса. Затем, я закрываю глаза и вижу это так ясно: мои осины, с которых уже начинают опадать листья; осенний ветер пробирается сквозь ветви, шепча и заставляя литья шевелиться. Представляя эту картину, я начинаю дрожать.
— Ты не представляешь... — Папа говорит, — …но мы уже здесь.
Я открываю глаза. Вздыхаю. Мы стоим на переднем дворе под осинами. Невероятно.
Папа отпускает мои руки.
— Хорошая работа.
— Это сделала я? Не ты?
— Ты.
— Это было ... легко. — Я поражена, насколько легко это было. Мы с легкостью пересекли почти тысячу миль.
— Ты очень сильная, Клара, — говорит папа. — Даже для Трипла. Ты замечательна. Твое соединение с миром сильное и устойчивое.
Во мне зарождается желание задать ему с десяток вопросов, например: если это правда, то почему я не чувствую себя более, ну, не знаю, религиознее что ли? Почему мои крылья не белее? Почему у меня так много сомнений? Вместо этого я говорю:
— Хорошо, давай сделаем это. Научи меня чему-нибудь еще.
— С удовольствием. — Он снимает шляпу, пиджак и кладет их на перила крыльца, после чего идет в дом и возвращается с маминым веником, который он быстро разламывает на две части, словно кучу сырых спагетти. Одну половину он протягивает мне.
— Оу, — говорю я. Знаю, это не должно быть большим делом, но я представляю маму, танцующую поистине театрально с веником вокруг кухни под песню «Whistle While You Work», и ее крик, когда она застает папу со словами: «Ты испортил мой веник!».
— Прошу прощения, — говорит он.
Я беру свою половину веника, прищуриваю глаза, подозрительно глядя на него. — Я думала, про «Сияющий меч».
— Давай не будем торопиться — снова говорит он, поднимая свою половину веника. Он бьет меня по рукам, и я подпрыгиваю. — Прежде всего, давай отрабатывать твою позицию.
Он учит меня балансировать, уворачиваться и предугадывать ходы соперника. Учит меня использовать свою силу, а не мышцы руки, что почувствовать клинок. Веник должен стать продолжением моего тела. Это похоже на танец, понимаю я очень быстро.
Он двигается, я двигаюсь в ответ, вместе с ним, опираясь легко и быстро на ступни ног, избегая его ударов, а не блокируя их.
— Хорошо, — говорит он, наконец. Думаю, он даже вспотел.
Я вздыхаю с облегчением, потому что эта борьба, вещь не слишком уж сложная. Мне казалось, что это может оказаться чем-то вроде полетов, где я полностью провалилась, но время от времени я нахожу их довольно быстрым способом перемещения, учитывая все обстоятельства.