Думаю, я папина дочка.
— Отлично, — говорит отец с гордостью в голосе.
С другой стороны, пока часть меня, вся грязная и потная, гордится тем, что это было здорово, другая часть думает, а не сумасшедший ли он? Я имею в виду, кто сейчас использует мечи? Я не могу себе представить что-то опасное. Я держу этот веник, словно меч, и большую часть времени мне хочется захохотать, ведь это так нелепо.
Но, несмотря на все это, мысль о том, что я, держащая в руках оружие, пытаюсь побороть кого-то, совершенно меня шокирует. Я не хочу никого ранить. Не хочу воевать. Пожалуйста, не дай Бог, чтоб мне когда-нибудь пришлось драться.
Эти мысли заставляют меня пропустить шаг, и папа ударяет меня веником прямо в подбородок.
Я смотрю ему в глаза.
— Достаточно на сегодня, — говорит он.
Я киваю и кидаю свой кусок веника на траву. Солнце садится. Становится темнее и холоднее. Я обнимаю себя руками, чтобы согреться.
— Ты все сделала правильно, — говорит папа.
— Да, ты уже говорил. — Я поворачиваюсь, пиная упавшую с дерева шишку.
Слышу, как он подошел ко мне сзади.
— Иногда трудно быть носителем меча, — говорит он мягко.
Отец известен как надежный парень, который появляется всякий раз, когда нужна помощь. Пен говорил о нем, как о плохом полицейском из дуэта «плохой полицейский/хороший полицейский», таком парне, который захватывает преступников всегда и везде. На старинных иллюстрациях Михаила не всегда изображают с лицом Ангела, иногда он предстает как дьявол с мечом. «Его прозвище -Сокрушитель», — сказал однажды Пен. Работа отца, безусловно, сокрушение. Но, когда я пытаюсь заглянуть внутрь разума отца, то все, что я могу испытать — радость. Определенность. Внутренняя тишина, как отражение на поверхности озера в Джексоне на восходе солнца.
Я посмотрела через плечо на папу.
— Ты, кажется, не слишком возражал против того, чтобы быть носителем меча.
Он нагибается и поднимает свою половину веника, соединяет куски вместе в течение нескольких секунд, а затем возвращает веник в целости и сохранности обратно мне. Мой рот открылся, как у ребенка, увидевшего магический фокус. Я провожу пальцами по тому месту, где были разломы, но понимаю, что веник абсолютно гладкий. Даже краска не исказилась. Словно ничего этого и не было.
— Я нахожусь в мире с собой, — говорит он.
Мы поворачиваем и идем обратно к дому. Где-то далеко в деревьях я слышу пение птиц. Яркий, простой вызов.
— Эй, мне интересно ... — я останавливаюсь и набираюсь храбрости, чтобы произнести то, что возникло в моей голове с тех самых пор, как он впервые упомянул слово «меч». — Думаю, было б здорово, если бы Кристиан тренировался с нами? — Его заинтересованный взгляд устремился ко мне, поэтому я продолжаю. — Его посещают видения с «Сияющим мечом». К тому же дядя обучал Кристиана на протяжении нескольких лет, поэтому мне кажется, что было бы неплохо, точнее, было бы полезнее для нас обоих, если бы ты тренировал нас вместе. Это может быть частью плана?
Он спокоен и молчалив. Тишина длится так долго, что мне начинается казаться, будто он собирается сказать «нет». Затем он быстро моргает несколько раз и смотрит на меня.
— Да. Возможно, когда ты вернешься домой на рождественские каникулы, я буду тренировать вас вместе.
— Отлично. Спасибо.
— Не за что, — просто говорит он.
— Ты хочешь войти? — Спрашиваю я, стоя на краю крыльца. — Думаю, я смогу раздобыть какао.
Он качает головой.
— Сейчас настало время для следующей части урока.
— Следующей части?
— Ты помнишь, как вызвать Сияние?
Я киваю.
— Чтобы вызвать Сияние, нужно найти подходяще место и щелкнуть каблуками три раза и сказать: «Нет места лучше, чем дом».
— Я видел этот фильм, — говорит он. — Когда мы были вместе с твоей матерью, то смотрели его каждый год.
Мы тоже. Воспоминание об этом заставляет внезапное стеснение подняться в горле. «ВИГ
4
», так она его назвала. Она читала мне книгу вслух каждый вечер перед сном, когда мне было семь лет, и когда книга заканчивалась, мы смотрели ее экранизацию на DVD. Мы вместе пели песни и пытались сделать тоже самое, что и делали главные герои, когда шли по дороге из желтого кирпича.
Мы постоянно смотрели «ВИГ» с мамой.
— Так что же? — Я спрашиваю папу, отказываясь позволить себе начать задыхаться снова.
Он усмехается злой усмешкой. Да, да, такое возможно даже не смотря на то, что он ангел.
— Теперь ты пойдешь к себе домой.
И после этого он исчезает. Никакого сияния. Вообще ничего. Просто исчез. Ладно, проехали.
Неужели он надеется, что я вернусь обратно в Калифорнию самостоятельно?
— Папа? Не смешно, — говорю я.
В ответ ветер подхватывает и отправляет букет красных осиновых листьев прямо мне в волосы.
— Замечательно. Просто замечательно, — ворчу я.
Я поставила веник в коридоре возле двери, на случай, если нам придется взять его снова. Затем я вернулась во двор и вызвала Сияние. Проверив свои часы, я определяю, что Ван Чэнь будет в комнате только через час, так что я закрываю глаза и сосредоточиваюсь на лавандовом покрывале, небольшом письменном столе в углу комнаты, всегда грязному от бумаги и книг, и кондиционере установленном на окне.
Я могу представить все эти прекрасные вещи, но, стоит мне открыть глаза, как я понимаю, что все еще нахожусь в Джексоне.
Папа мне советовал сосредоточиться на чем-то живом, но у меня даже нет комнатных растений.
Похоже, это будет не так уж легко.
Я закрываю глаза снова. В воздухе ощущается запах горного снега. Я поежилась от холода. Эх, я принесла б пальто, если бы знала, что буду сегодня в Вайоминге.
«Ты мой Калифорнийский цветок», — вспоминаю я, как Такер сказал мне однажды. Мы сидели на заборе на ферме «Ленивая собака», наблюдая, как его папа собирает листья, упавшие с деревьев, такие же красные, как сегодня. Я начала дрожать так сильно, что мои зубы начали стучать, и Такер рассмеялся мне в лицо, назвав меня: «мой слабенький Калифорнийский цветок», — и укутал меня в свой плащ.
Внезапно я почувствовала запах конского навоза. Сено. Дизельное топливо.
О, нет.
Мои глаза открылись. Я на ферме «Ленивая собака». И я все еще не дома. Я пришла к Такеру.
Я так испугалась, что потеряла Сияние. И неудивительно, что через минуту Такер выходит, присвистывая, из сарая с ведром подков. Он видит меня и сразу замолкает. Ведро выскальзывает из его руки, падает ему на ногу, заставляя его прыгать на другой ноге, при этом не совсем цензурно выражаясь.
В течение минуты, показавшейся мне вечностью, мы просто сидели, уставившись друг на друга. Он прекратил прыгать и засунул руки в карманы своей синей фланелевой рубашки, одной из моих любимых, цвет которой делает его глаза такими красивыми. Я поворачиваюсь, чтобы в последний раз увидеть его, ведь прошло уже почти шесть месяцев с нашего поцелуя на краю водопада, который означал «Прощай». Он чувствует, будто это было целую жизнь назад, и в то же время, словно это случилось вчера. Я все еще могу вспомнить вкус его губ, прижатых к моим.
Он хмурится.
— Что ты здесь делаешь, Клара?
Клара. Не Морковка.
Не знаю, как ответить ему, так что просто пожимаю плечами.
— Я просто возвращалась домой.
Он фыркает.
— Разве твой дом не за тысячи миль к юго-западу отсюда?
Он похож на безумца. Что-то в моем животе переворачивается. Конечно, он имеет полное право злиться на меня. Я бы, наверное, тоже была в ярости, на его месте. Я утаила от него кое-то. Я оттолкнула его, когда он хотел всего лишь быть со мной рядом. Ах да, давайте не забывать, что я чуть не убила его. И поцеловала Кристиана. Это была веская улика против меня. Ну, а потом я разбила его сердце.
Он потирает затылок, все еще хмурясь.
— Нет, серьезно, что ты здесь делаешь? Чего ты хочешь?
— Ничего, — говорю я, запинаясь. — ... Я пришла сюда случайно. Мой папа учит меня перемещаться сквозь время и пространство. Он называет это пересечением границ, что-то типа телепортации в то место, где ты хочешь быть. Папа подумал, что было бы прикольно оставить меня, чтобы я добралась до дома самостоятельно, а когда я попыталась это сделать, то оказалась здесь.
Я могу сказать по его лицу, что он мне не верит.
— Ох, — говорит он с иронией. — И это все? Телепортировалась.
— Да. Именно телепортировалась. — Меня посещает чувство раздражения из-за того, что теперь я, наконец, увидела его снова. Есть кое-что в его выражении лица, некая настороженность, которая мгновенно направляет меня на неверный путь. В последний раз он так смотрел на меня после того, как мы впервые поцеловались прямо здесь, практически на этом самом месте, когда от счастья я начала в буквальном смысле святиться, и он понял, что я не человек. Он смотрит на меня так, будто я какое-нибудь странное, неземное существо. Он не прав.
Мне не нравится выражение на его лице.
— Ты можешь перемещаться во времени, да? — говорит он, потирая шею. — Думаю, ты могла бы вернуться около пяти минут назад и предупредить меня о том, чтобы я не бросал ведро с подковами? Я думаю, что тогда моя нога была бы сейчас цела.
— Я могу это исправить, — сказала я автоматически, делая шаг вперед.
Он быстро отступает назад, выдвигая вперед руку, чтобы остановить меня.
— С помощью твоего сияния? Нет уж, спасибо. От этого меня всегда тошнит.
Не буду скрывать, было больно услышать подобное. Такие слова заставили меня почувствовать себя уродиной, монстром.
Такер снова решил держаться от меня подальше. И то, что я супер-Трипл не значит, что я ненавижу все это. Знаю, он — не идиот, но это не мешает ему рывком надеть шляпу, лишь для того, чтобы скрыться от меня, потому что я причинила ему боль. Такер хочет держать меня на расстоянии. Он сердится, что я здесь.
— Значит, ты всего лишь пыталась вернуться домой в Калифорнию, — говорит он, ставя особый акцент на словах «домой» и «Калифорния». — И ты оказалась здесь. Как это случилось?
Я встречаю его взгляд, и возникает вопрос: что в них изменилось?
— Думаю, невезение, — отвечаю я.
Он кивает, наклоняясь, чтобы подобрать разбросанные подковы у его ног, а затем выпрямляется.
— Ты собираешься оставаться здесь всю ночь? — спрашивает он, вопросительно выгнув бровь. — Потому что у меня есть еще дела.
— О-о, как это невежливо с моей стороны. Не смею больше отвлекать тебя от дел, — резко отвечаю я.
— Конюшни не будут сами собой убираться. — Он хватает лопату и предлагает ее мне. — Думаю, работа на реальном ранчо заставила бы твое маленькое сердце биться чаще.
— Нет, спасибо, — говорю я, уязвленная тем, что он относиться ко мне так же, как и ко всем в этом городе. Я чувствую вспышку отчаяния. Затем гнев. Не так я себе представляла первую встречу с ним.
Такер делает все еще сложнее.
Хорошо, думаю я, если он так хочет.
— Я могу уйти прямо сейчас, — говорю я, — но для этого мне придется использовать Сияние, поэтому, думаю, тебе стоит выйти на минуту. Я не хотела бы, чтобы тебя стошнило на твои классные туфли.
— Ладно, — говорит он. — Не буду стоять на твоем пути.
— О-о, надеюсь, — говорю я, потому что не могу придумать чего-то остроумного в ответ. Я жду, пока он ускользает из амбара, чтобы вызвать Сияние и оказаться в любом другом месте, лишь бы не здесь.
ГЛАВА 6. НОВОЕ УВЛЕЧЕНИЕ
Одно осталось неизменным: мой брат любит поесть. Похоже, у него резиновый желудок, и туда помещается вся еда: четыре блина, три омлета, оладьи, пшеничные тосты, три полоски бекона, три ломтика колбасы и кувшин с апельсиновым соком.
Я чувствую, как меня начинает тошнить от одного взгляда на это.
— Что? — спрашивает он, когда ловит мой взгляд. — Я голоден.
— Оно и видно.
— Это вкусно. Все, что я ел за эти дни — это пицца.
Ах, Джеффри — обжора. Этот завтрак для него все. Мелочи, которые время от времени проскальзывают в разговоре — подсказки, из которых я склеиваю картину его жизни воедино.
— Пицца? — говорю я беспечно. — А что с пиццей?
— Я работаю в пиццерии. — Он наливает больше сиропа на свой последний блин. — Все пропитано этим запахом. — Он наклоняется вперед, когда хочет, чтобы я понюхала его. Я нюхаю, и, конечно, чувствую запах моцареллы и томатного соуса.
— Чем ты там занимаешься?
Он пожимает плечами.
— Стою за кассой. Слежу за автобусным расписанием. Принимаю заказы по телефону. Иногда делаю пиццу, если нам не хватает повара. Все, что нужно сделать. Это временно. До тех пор, пока я не пойму, чем действительно хочу заниматься.
— Ясно. Эта пиццерия где-то поблизости? — лукаво спрашиваю я. — Может быть, я как-нибудь заскочу и закажу что-нибудь. Дам тебе хорошие чаевые.
— Не-а, — отвечает он. — Ни в коем случае. Так. Что с тобой происходит?
Я опираюсь подбородком на руку и вздыхаю. Со мной много чего происходит. Я до сих пор в шоке от того, что встретила Такера. Еще меня до сих пор мучает мысль, что где-то в ближайшем будущем мне придется использовать меч, мне, никогда не представлявшей себя Баффи — Истребительницей Вампиров. Мне предстоит сражаться. Возможно, не на жизнь, а на смерть, если мои видения не лгут.
— Все же хорошо, да? — спрашивает Джеффри, изучая мое лицо.
— Все сложно. — Я раздумываю, не рассказать ли ему о своей вчерашней тренировке. Джеффри всегда испытывает боль, когда дело доходит до отца. Вместо этого я спрашиваю:
— У тебя до сих пор бывают видения?
Его улыбка исчезает.
— Я не хочу об этом говорить.
Мы смотрим друг на друга где-то с минуту, я, не желая, оставляю эту тему, он не хочет вдаваться в нее, потому что решил не обращать внимания на свои видения. Он больше не работает на Бога, вот что он решил. Игнорировать видения. Он все еще чувствует боль от глубокого чувства вины каждый раз, когда думает о своем последнем видении, из которого не вышло ничего хорошего.
Но в глубине души он также и хочет об этом поговорить.
Наконец, он отводит взгляд в сторону.
— Иногда, — говорит он. — Они бесполезны. Они никогда не имеют смысла. Они просто говорят тебе то, что ты не можешь понять.
— Например? — спрашиваю я. — Что ты видишь?
Он поправляет кепку. Его взгляд становится отстраненным, когда он воспроизводит свое видение, разворачивающееся прямо перед ним.
— Я вижу воду, много воды, вроде озера или что-то подобное. Я вижу, кто-то падает с неба. И я вижу ... — Его рот кривится. — Как я уже сказал, я не хочу об этом говорить. Видения только приводят тебя к неприятностям. В последний раз я видел себя, поджигающим лес. Скажи мне, что это за божественное послание?
— Но ты был храбр, Джеффри, — говорю я. — Ты проявил себя. Нужно было решиться довериться своим видениям, довериться плану, и ты это сделал. Ты доверился.
Он качает головой.
— И что я с этого получил? Кем я стал?
«Дезертиром, — думает он, — бросившим школу. Неудачником».
Я тянусь через стол и накрываю его руку своей.
— Мне жаль, Джеффри. Мне действительно, действительно, невероятно жаль, за все.
Он убирает руку из-под моей и кашляет.
— Все хорошо, Клара. Я не виню тебя.
Это новость, так как последний раз, он во всем винил меня.
— Я виню Бога, — говорит он. — Насколько это возможно. Иногда я чувствую, что все мы — дураки и делаем всякую ерунду из-за этих видений, просто потому, что кто-то сказал нам, что это «во имя Бога», с которым мы даже никогда не встречались. Возможно, эти видения не имеют ничего общего с Богом, и мы просто видим будущее. Возможно, все мы просто миф.
Слушая эти слова, идущие от моего брата, на минуту я чувствую, что сижу за столом с незнакомым человеком, озвучивающим чужие аргументы.
— Джеффри, перестань. Как ты можешь...
Он поднимает руку.
— Не читай мне нотации, ладно? Я доволен тем, как обстоят дела. В настоящее время я избегаю всех крупных водоемов, так что мое видение не будет проблемой. Теперь мы должны поговорить о тебе, помнишь?
Я кусаю губу.
— Ладно. Что ты хочешь знать?
— Ты встречаешься с Кристианом, теперь, когда ты... — он снова останавливается.