Прошептав слова благодарности, я провалился в небытие.
Плечо, распластованное почти до лопатки, долго напоминало о моей горячности. Немного очухавшись и понимая важность долга вежливости, я посетил знатного перса, спасшего мне жизнь. Звали его Тамаз - опытный воин и близкий друг Дария, судя по доносам наших слуг. Зайдя, заметил, что все наши ухищрения в виде тончайших покрывал и драгоценных сосудов свалены в кучу в одном из углов. Перс сидел на простом табурете и что-то чертил на восковой табличке. Увидев меня, поднялся, вздрогнул и сдёрнул странный чехол, прикрывавший его завитую на гранатовые зёрнышки, бороду.
— Простите, что не во время! Я лишь хотел бы поблагодарить вас за помощь.
Мой персидский значительно улучшился от длительного общения с послами, и Тамаз это заметил. Потому изъяснялись мы на языке его родины.
— Отнюдь. Для вас, мой прекрасный друг, объятия Персии всегда раскрыты! Давайте забудем тот неприятный инцидент и просто посидим как друзья!
Тамаз предложил разделить его досуг, он вынул клинописные золочёные таблички, показав мне чертежи удивительных инженерных сооружений. Евнух принёс густой напиток из уваренного с лепестками роз персикового сиропа. Должно быть, туда был подмешан дурман, потому что очень скоро мне стало жарко, голова закружилась, захотелось расстегнуть одежды и даже прилечь.
— О Асклепий, не лишай меня разума! — взмолился я , чувствуя, как Тамаз придвигается все ближе. Его полные, очерченные хной губы, шепчут на ухо совсем не дипломатические фразы.
— Фурузан, айниджамал, асет.
Смуглая рука нежно коснулась щеки словно величайшего сокровища, прочерчивая тонкую линию ухоженными ногтями, двинулась дальше, лаская шею, затем легла на грудь. Преодолев дурман, я оттолкнул перса, едва ли не падая на пол.
— Ты не посмеешь!
— Почему? Потому что ты наложник Александра? Да? Маленького, нищего царька? Это не твоё будущее, Гефестион! Ты рождён для великих правителей! Эти руки, эти длинные изящные пальцы, — он взял и поднёс мою ладонь к губам, поцеловал, — достойны ласкать самого Дария! Мой государь устал от слащавых мальчиков и развратных женщин, он скучает посреди огромного гарема, ему требуется нечто новое. Я видел твою отвагу на охоте и ощутил твою прелесть на ложе, уйдем отсюда, Гефестион! Уйдём сегодня же, налегке. Мы возьмём беговых дромедаров, и нас не сможет догнать ни один конь! Закрыв лица, незаметно вольёмся в караван, следующий в Сузы. Ты видел когда-нибудь его белые стены, сверкающие на солнце так, что больно глазам, зиккураты достающие вершиной до неба, ступенчатые сады, цветущие круглый год?
— Мой господин, у дверей македонский царь, и он желает войти. — Раздался вкрадчивый голос евнуха над ухом.
Ты ворвался, как бурный порыв морского ветра, в развивающихся одеждах, с немым упрёком в потемневших от гнева глазах. Задохнувшись от плохого предчувствия, я попытался отодвинуться от Тамаза.
— Приношу искренние извинения за своё внезапное появление. — Понятно, ты не собирался устраивать скандал при персидском после. — Но я ищу своего друга, мне сказали, что он пошёл сюда.
Тамаз и не думал конфузиться. Ловким движением набросил мне на плечи сброшенный плащ.
— Гефестион доставил мне несравнимое ни с чем удовольствие, поддержав беседу. Мы говорили об обычаях персидского двора. Впрочем, кажется, заболтались. Позвольте мне, благородный царь, вернуть вам вашего «друга».
Ваши взгляды перекрестились и в них не было ничего от сказанных вслух фраз. Сняв с пальца родовой перстень, железную перчатку, с изображением двух эпирских орлов, ты протянул его персу.
— Ты спас жизнь Гефестиона. Возьми и знай: когда я в следующий раз увижу его, то исполню любую просьбу того, кто принесёт мне этот перстень. Клянусь Гераклом! Гефестион, ты прирос к ложу? Следуй за мной.
Ты так быстро шёл по дворцовым переходам, что мне пришлось бежать следом. Не смея начать разговор первым, я ждал, когда ты извергнешь первые ругательства и, отведя в них душу, смилуешься.
— Александр!
— В чем дело, филэ?
— Здесь никого нет, можешь кричать.
— С чего бы? Ты сделал нечто недостойное?
— Нет, я подумал… — и замолчал. В следующее мгновенное ты сильно сжал мне здоровое плечо и придвинув лицо, показавшееся оскаленной пастью цербера. Ты сдерживался, чудовищным усилием воли подавлял себе желание излить на меня всю свою боль и разочарование.
— Прости.
— Что тебе с моего прощения? Если бы дело было только в нём… Ты поставил под удар Македонию, я дал обещание и сдержу его, чего бы не просил мой враг! Я сам дал им в руки оружие, о филэ, я действительно сейчас сильно разгневан, поэтому иди к себе, подготовься к сегодняшнему пиру и будь весел, никто не должен знать о нашей уязвимости.
В покоях я попросил Феликса поменять мне повязку, тот, взяв губку, сначала отмочил присохшие корки и только затем распутал грязные бинты.
— Тебе надо больше отдыхать, Гефестион, рана воспалилась и может загнить. Ты потеряешь руку.
— Я потеряю Александра, если сегодня не смогу кривляться и прыгать, как обезьянка, перед персидскими послами. Не бойся, Феликс, обещаю с завтрашнего дня я полностью передам себя в руки лекарей, а пока перетяни мне потуже плечо и позови Гелена, пусть принесёт лучшие ткани и самые дорогие украшения.
Хотя я и пользовался услугами царских поставщиков тканей и благовоний, дальше спальни меня не пускали. Как ни тяжело было носить титул «мальчика для забав Александра», я старался держаться достойно. Не закрывая лицо, вечерами шёл к тебе, достойно, словно на совет мужей и если слышал смешки за спиной, то не оборачивался. Слуга Антипара, Дидим, нелюдимый мужчина с пегой бородой, обиженный на богов за своё уродство, передал, что переговоры подходят к концу, и ты готов вынести решение, озвучив его на пиру. За добре известия я подарил Дидиму маленького серебряного льва на цепочке. Феликс, поначалу пугающимися собственной тени, к концу визита тоже освоился, лёгкий характер привлёк к нему нескольких доверчивых или излишне болтливых слуг, от которых я стал получать все сплетни раньше, чем они достигали ушей их хозяев. Не жалея золота, щедро оплачивал любые, даже самые невероятные слухи.
— Пурпур и только пурпур. Сегодня я выбираю пламенные ткани с золотой каймой, узором из спиралей и вышивкой в виде летящих соек.
Мне зашнуровали лёгкие сандалии, закрепили золотые щегольские поножи.
— Гефестион, я знаю ты не послушаешься, но умоляю, не танцуй!
Я промолчал. Добрый Феликс всегда давал правильные советы, но если бы я им следовал, то никогда бы не поднялся выше того, кем был в начале пути.
В зале всё было готово, в жертвенной чаще горел огонь, слуги внесли подогретые амфоры, наполненные старым вином по узкие горла. Угощениям, казалось, не будет конца: блюда не устанавливались на столах и потому, некоторые особо выдающиеся яства, рабы держали в руках. Собравшиеся в зале придворные в полголоса обсуждали будущую речь наместника. Заметив среди молодёжи Птолемея и Гарпала, я отошёл к ним. Оба соученика меня недолюбливали, считая наглым выскочкой, но выбирать не приходилось. Перекинувшись парой вежливых фраз, мы не нашли общих тем для разговоров и замолчали. Я чувствовал себя лишним в толпе родовитых македонцев, незаметно сжимая кулаки, натянуто улыбался. Персы также сторонились толпы, держась особняком, ждали твоего выхода.
— Гефестион! — Тамаз отделился от соотечественников и подошёл ко мне. — Сегодня ты ослепителен.
Птолемей громко фыркнул, а его друг поддержал многозначительным смешком. Бормоча извинения за грубость македонцев, я не заметил, как отделился от своих и стал медленно прохаживаться по залу, обмениваясь с персом комплиментами. Толпа замерла, переступив невидимую границу, я слишком близко подошёл к пропасти. Мы, увлекшись разговором не заметили, как вошёл ты в сопровождении матери и Антипара. Подскочившие слуги напомнили о присутствии царя, и тогда, прикоснувшись пальцами к губам, чужестранцы протянули тебе навстречу руки, словно передавая дыхание, я же один среди них застыл столбом. Ты милостиво пригласил меня на своё ложе, жестом предлагая послам расположиться по обе стороны от нас. Это не был официальный приём, то, на что рассчитывали македонцы. Речь, полная тайных смыслов, не оправдала надежд. Наместник лишь рассыпался в похвалах Персии, припоминая деяния Кира и его приёмников, восхищался Дарием. Кивком приказывая слугам подливать персам побольше вина, интересовался царской дорогой, проложенной через всю страну, количеством застав и составом гарнизонов. Расположением колодцев, качеством воды в них и вёл себя как не очень осторожный соглядатай, но это проходило! Захмелевшие персы, преисполненные собственной значимости в глазах македонского царя, выдавали такие сведения, что я внутренне начинал содрогаться. Ты чувствовал моё внутренне напряжение и потому время от времени гладил по бедру и целовал за ушком.
— Молчи, Гефестион, и улыбайся, — нежно шептал, а я покорно, на глазах у всех, принимал твои ласки.
— В Персеполе перед царём каждый вечер танцуют сотни девственниц, столь прекрасных, что музыканты роняют инструменты их рук. Этот танец так и называется «Горесть лопнувших струн».
— Но изящней всех юных дев юный танцовщик Багой, происходящий из знатного рода. Его танцы обворожительны и поражают мастерством исполнения. Багой черпает вдохновение в любви царя!
Ты рассмеялся.
— Слышал, Гефестион, а ты когда-нибудь танцевал для меня? Кажется нет! Ну тогда вперёд!
Я поднялся, сбрасывая алый плащ и оставаясь в длинном не сшитом на боках греческом хитоне. Плечи и грудь, пересеченные бинтами, скрывались под глубокими складками. Не отвечая на насмешливые взгляды македонцев, вышел на середину зала. Кивнул Феликсу, и тот завёл на флейте медленный мотив. Подняв руки над головой, щелкая пальцами в такт, я принялся неуклюже пританцовывать, стараясь вспомнить, как нас этому учили в Миезе.
Стыд и злость на тебя поднимались в моей душе, как приливная волна!
Ритм убыстрялся, заставляя вертеться из стороны в сторону, одежды развевались, открывая всем мои икры и бёдра почти до пояса. Не опуская рук, я пытался совершать те немногие танцевальные движения, какие знал, и был готов заработать всеобщее презрение, как вдруг мне на плечо легла твоя ладонь.
— Македонцы никогда не пляшут в одиночку, так, Гефестион? Давай-ка вместе восславим Терпсихору!
Ещё никогда этот зал не видел двух отчаянно-скачущих юношей - танец за танцем мы держались в пляске вместе. Ты был доволен, пригласив и остальных македонцев присоединиться к веселью, тяжело дыша, подошёл со мной к послам.
— Нам никогда не сравниться в прелести с персидскими танцовщиками, но можете передать Дарию: в танце, как и в бою, мы едины и всегда идём до конца!
Тамаз намеренно опустил глаза, и все увидели залитые кровью мои ноги. Раны на плече во время движения открылись, и кровь пропитала весь пурпурный хитон, оставив даже на ногах алые потёки.
— Пожалуй, я доложу об этом моему царю лично.
========== 6. Кибела.. ==========
Меды, полудикие фракийские племена, живущие на востоке от Македонии, сплочённые родовыми браками, воспользовавшись долгим отсутствием царя Филиппа, бросили нам вызов. Сразу после отъезда послов в Пеллу прискакали встревоженные посланцы из наших греческих поселений с криком о помощи. Имея в своём распоряжении только небольшой гарнизон, состоящий из двух сотен легковооружённой пехоты, ты не допускал и тени сомнений. Ворвавшись ко мне и застав Феликса за перевязкой, ревниво отстранил слугу от плеча.
Размотав бинты, сам взялся за врачевание. Три глубокие царапины от львиных когтей оставили след на всю жизнь, точно три серебряных волоса упали мне ниже ключицы. Крепко обмотав раны и налюбовавшись на свою работу, ты просто сказал:
— Через час мы выступаем, филэ. Ты останешься здесь до вечера и поедешь во главе обоза.
— Я?! И в обозе?! — переспросил, не веря услышанному.
Ты в точности повторил фразу, разжевывая смысл, как малому ребёнку:
— Именно в обозе, любимый. Твоя рана ещё не зажила, и правая рука плохо работает. Как только ты сможешь держать меч, мы будем биться вместе. А пока прибереги своё возмущение до лучших времён.
Так я и очутился среди ревущих ослов и скрипящих телег с разобранными стреломётами и катапультами в сопровождении нескольких списанных из фаланг македонцев, слишком старых, чтобы угнаться за поступью твоих солдат или напротив, желторотых юнцов, для которых наш медлительный поход стал первым в жизни. Сборы заняли два дня. Авангард вместе с тобой был уже далеко, когда мы только двинулись в путь. На рослом рыжем жеребце я медленно двигался впереди разношёрстной толпы, именуемой запасным полком, и едва не плакал от унижения. Феликс, напротив, чувствовал себя человеком облечённым немалой властью. Погрузив весь наш немалый скарб на одну из телег, громко покрикивал на нерасторопных участников позорного шествия.
Спустя пару дней, носясь взад-вперёд по каравану, я заметил, как глупая молодёжь задирает одного из стариков, хромого Пирея, ходившего в своё время с Парменионом на иллирийцев. Старик стойко сносил насмешки, стараясь не отставать, упорно ковылял в конце обоза. Однажды, обессилев, схватился за край телеги, перевозившей детали катапульты. Парень, правящий лошадьми, закричал на него и огрел плетью. Старик зашатался, но не произнёс ни слова в ответ на ругательства, молча похромал дальше. Во время привала я приказал высечь перед строем того молодчика.
— Пирей бил врага ещё когда ты находился во чреве матери, и каждый его шаг напоминает о его доблести!
Извивающийся под плетью Агасикл, так звали выскочку из низов, злобно глянув исподлобья, пробормотал мне вслед проклятие. Я едва удержал руку, чтобы не залепить ему кулаком в нос. Сдержался, как командир обоза, лишь презрительно усмехнувшись, отошёл к остальным воинам. Возле одного из костров нашёл Пирея, тот сидел в ожидании вечерней порции каши, положив узловатые ладони на колени.
— Сегодня ты обрёл врага, Гефестион. Агасикл не простит бесчестия и в бою будет целиться в твою спину.
От костра тянуло сырой гарью, ей навстречу плыл белый клубящимися туман, медленно поднимающийся из долины. Решив завтра чуть свет двинуться дальше, отдал приказ не ставить шатры, а всем спать на телегах или под ними, укрывшись тёплыми плащами. Молодые воины шумно обменивались впечатлениями, говорили и об Агасикле, смеялись над его незначительным поступком, а кое-кто втихомолку возмущался. Шептались по обозу.
— Подумать только! Не успел встать с ложа Александра, а уже командует!
— Кто он такой? Царский наложник, не видевший ничего, кроме потолка спальни! И он оскорбляет нашего брата?!
— Слюнтяй и неженка! Видели, какой на нём тонкий хитон? А золотые браслеты?!
Пирей, спокойно слушая провокационные вещи, жёстко усмехался в седую бороду. Лишь заметил однажды.
— Моя короткая нога меньшее зло, нежели злые языки, пока я сижу, недостаток не виден, ты же всегда перед толпой и совершенно обнажён.
Сглотнув обиду, я постарался сказать так, чтобы старый воин не заметил, как сильно меня задевают насмешки:
— Ничего, я привык.
Пирей удивлённо посмотрел на меня, затем, вдруг схватив за плечо, встряхнул, точно куль с мукой.
— Ты не должен привыкать к унижениям! Твоя слабость позорит Александра!
— Неправда, я готов жизнь отдать за него!
— Глупый Гефестион, что даст Александру твоя смерть? Ничего! Ничего, кроме боли! Ты приговорён к жизни, в горе или радости, но ты обязан жить!
Прошло почти две недели, как мы шли по пологой равнине, время от времени посылая гонцов к тебе с донесениями. Нередко среди листов служебной переписки я находил короткие записочки лично для меня. И несколько завядших цветов, заложенных между письмами. Сорванные с обочины дороги и тщательно уложенные, чтобы гонец ненароком не сломал. Бледные полевые травки были ценнее роскошных роз. Завернув их хрупкие стебельки в твои послания со словами полными любви, я бережно хранил дорогие подарки на груди. Если не считать мелких происшествий, то наш поход проходил очень спокойно. Агасикл затаился -проходя мимо, только обжигал ненавидящим взглядом. Я распорядился посадить Пирея на повозку рядом с Феликсом и не прогадал. Именно он посоветовал мне не жалеть сала для смазки осей телег, научил выстраивать солдат так, чтобы в случае опасности можно было быстро дать отпор, отыскивал колодцы и даже лечил копыта вьючных мулов густой чёрной мазью.
— Если обмотать им ноги кожей с соломой, то защитим животных не только от ран!
Змеи, водящиеся во множества в горных расщелинах, так и кишели под ногами людей.
— Если не сумеем сохранить мулов, то потащим катапульты на собственных спинах.
— Но где мы возьмём столько кожи?
— Разрежем палатки!
Подавая пример, я приказал вытащить из своей повозки так ни разу и не раскрытый шатер начальника и самолично нарезал из него длинных полос. С неохотой воины последовали моему примеру. Ворча, расстались со своим скарбом и остальные.