— Но не изнасилование, — сказал Мэлон. — Такой путь ни для кого не годится.
Йост снова вмешался:
— Адам, просто нет смысла стегать мертвую лошадь. Давай оставим эту тему. С этим покончено.
— Ты чертовски прав, — сказал Шивли. — Покончено и позабыто, большое дело, подумаешь, и никакое тявканье и обвинения с твоей стороны не изменят этого и не повернут часы назад. Начиная с настоящего момента тебе придется быть реалистом. Посмотри на факты как они есть. Мне захотелось это сделать и я сделал, понятно? Я хорошо ее оттрахал. В твоей книжке волшебных сказок она может быть недотрогой, святой Шэрон Филдс. Но сейчас, у нас в кровати, она товар, который надо использовать. Прекратим этот треп о том, должны мы или не должны. Она проломлена. Отныне она — настоящий живой почетный член Фан-клуба развлечений, а не картинка у тебя на стене. Это живая задница, парень, и она готова к действию. Начиная с сегодняшнего вечера у нас пикник, траханье и веселье. И давно пора. И скоро ты будешь мне пятки лизать, не зная как меня отблагодарить.
Мэлон пришел в ярость.
— Благодарить тебя? За то, что ты совершил грязное преступление против беспомощного человека? За то, что ты нарушил свою клятву? За то, что поставил всех нас под угрозу? О черт, мне действительно тошно. — Он рассеянно похлопал себя по карману, вытащил мятую сигарету, начинил ее травкой и стал расправлять ее, пока Бруннер нервно искал ему спички.
Когда Мэлон откинулся назад, огорченно затягиваясь, Бруннер обратил лицо к Шивли. Губы у Бруннера дрожали.
— Я… не хочу усугублять ситуацию, Кайл, но я совершенно согласен с Адамом. Ты переступил наши правила. Тебе не следовало действовать импульсивно. Тебе нужно было подумать о нас, твоих друзьях. Мы, не по своей воле, оказались пособниками.
— Ну и что, если вы пособники? — буркнул Шивли, слизнув пиво с верхней губы. — Ну и ладно, наслаждайтесь этим так же, как и я.
Йост внимательно, с каким-то извращенным уважением смотрел на Шивли.
— Да, я думаю, в каком-то смысле Шив прав. — Он обращался к Мэлону и Бруннеру, стараясь говорить рассудительно. — Неплохо было бы нам всем успокоиться и понять, что у каждого из нас есть свои достоинства и слабости. Именно так люди и живут в мире друг с другом. — Он помолчал. — Есть одна вещь, за которую я Кайла уважаю. Он реалист и не зацикливается на ненужном чувстве вины. Вы его послушали, так же как и я. Дело сделано. Этого не вернешь. А поскольку дело сделано, то это меняет вещи. Мы можем смотреть на него с новых позиций.
— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, Говард, — встревоженно заметил Бруннер.
— Я говорю, что ситуация изменилась, так что, может быть, разумно предположить, что следует изменить и отношение всех нас к этому делу. — Он повернулся на каблуках к Шивли. Было ясно, что кажущийся нейтралитет Йоста преобразился в восхищение тем, кто это совершил. — Шив, ты нас не разыгрываешь? Ты действительно пошел и оформил ее?
— Говард, почему я должен тебе врать, если все, что вам всем надо сделать, — это зайти в соседнюю дверь и убедиться самим?
— Ты сделал это, — сказал Йост таким тоном, каким другие говорят «Аминь». Он поколебался. — Ладно, Шив, ты вполне мог бы и рассказать нам — и как оно?
Мэлон скосил глаза сквозь марихуановый дым. Его голос слегка дрожал.
— Я не… не хочу… хочу слышать.
— Я интересуюсь этой информацией не для тебя, — заметил Йост с оттенком раздражения. — Я спрашиваю для себя. — Он снова обратился к техасцу. — Давай, Шив, говори. Как она?
— Великолепна. Фантастична. Настоящая езда. У меня даже шары встали.
— Ты не врешь?
— Я тебе не вру. Этот цыпленок полностью соответствует тому, как его рекламируют, если можно так выразиться. Она будоражит.
— В самом деле? А она сотрудничала?
Шивли фыркнул.
— Я пригласил ее к этому. Но не дал времени на ответ. С этих пор она станет сотрудничать лучше. Я ее немного пообтесал. Думаю, я втемяшил ей ту мысль, что плохое обращение с нами ни к чему не приведет.
— Я уверен, что ты прав, — поспешно вставил Йост. — Так значит, ты не думаешь, что она еще склонна к сильному сопротивлению?
— После того, что я ей дал? Нет. С этих пор с ней общаться не труднее, чем с чьей-нибудь бабушкой. Она сломлена, я же вам говорю. Она приручена. Мы заполучили себе маленькую домашнюю любимицу в процессе развития.
— Что ж, поскольку такому было суждено случиться, то это великолепно, — глаза Йоста блестели. — Иона выглядит так, как мы и ожидали, говоришь?
— Лучше. — Шивли оставил пустой стакан, встал и потянулся. — Гови, старик, — он дружески положил руку Йосту на плечо, — подожди, пока увидишь эту штуку. Красивее ты в жизни не видел: она даже стилизована, слегка побрита с обеих сторон, так аккуратно…
Бруннер, ветеран ночных представлений «Костюм на день рождения» Фрэнки Раффало, поглощенный разговором, предложил добавочную информацию:
— Танцовщицы и хористки обычно бреют с боков свою… лонную область, потому что это смотрится презентабельнее, когда они одевают колготки или ленточные трусики. Э, и мисс Филдс, я помню, она исполнила несколько танцев в своем последнем фильме в очень откровенном виде.
— Да, — сказал Шивли, оценивая Бруннера как потенциального союзника. — В самую точку, Лео. — Он снова по-братски похлопал Йоста по плечу. — А все остальное! На ее буфера можно вешать шляпы. Она здесь как восьмое чудо света. Но зачем тебе верить мне на слово? Иди посмотри сам.
— Я бы мог, — с энтузиазмом ответил Йост. — Я об этом и думал.
— Приятно перепихнуться, — ухмыльнулся Шивли. — А что касается меня, то пойду придавлю подушку, чего я вполне заслужил. Доброй ночи, приятели — члены клуба, увидимся как-нибудь завтра.
Зевая, он вышел из комнаты.
Йост с уважением покачал головой.
— Что бы вы ни говорили, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — а Шивом следует восхищаться за смелость.
— Что ж, насиловать может каждый, — хрипло пробормотал Мэлон.
— Я тоже так думал, — ответил Йост.
— Не пора ли нам всем идти спать, — сказал Бруннер.
— Вы с Адамом идите, — ответил Йост. — А мне что-то не хочется. Я что-то слегка возбужден.
— Не пойдешь же ты туда? — запротестовал Бруннер.
Йост задумчиво почесал промежность.
— А почему бы и нет? Нет резона позволять Шиву обладать монополией.
Бруннер вскочил на ноги:
— Очевидно, что мы не можем делать вид, как будто бы этого зла не было и в помине. Но два зла не дают в сумме одно добро, Говард. Нам не следует мириться с преступлением, — он постарался схватить Йоста за руку. — Подумай получше. Завтра мы все протрезвеем и сможем обсудить это.
Йост отвел свою руку.
— Как выразился Шив, мы уже поговорили достаточно.
— Пожалуйста, подумай еще раз, Говард.
— Я только что так и сделал. И я проголосовал «за». Я иду посмотреть на нашу почетную гостью.
Мэлон попытался встать с дивана, но ему это не удалось.
— Гови, не надо…
Йост отмахнулся от него.
— Вы двое займитесь приятным разговором или поспите. Не ломайте ваши головы насчет меня. Это свободная страна. Один человек обладает одним голосом. Я знаю, за что я его отдаю.
Он двинулся в сторону коридора.
Она лежала на спине, слишком утомленная нападением и последовавшей затем истерикой, чтобы о чем-то думать. Она стремилась только к забытью, а оно не приходило.
Господи, как бы ей хотелось думать, что этого мира не существует, что ей снится кошмар и скоро она проснется в безопасном Бель-Эйре!
С тех пор как ее рыдания прекратились, она не слышала ни звука, не считая неровного стука ее сердца.
Сердце, пожалуйста, остановись, молила она, и освободи меня от этого.
…Сначала она услышала, как дверь спальни закрывается на защелку.
Кто-то снова вошел в комнату.
Она открыла глаза не сразу. Ей было неинтересно, который там из них. Достаточно было знать, что ее все еще не оставляют в покое.
Раньше, когда ее истерика прошла, у нее промелькнула мысль, не будет ли Злодей единственным, кто возьмет ее силой в эту ночь или потом. Скроет ли он свое подлое деяние от других? Ей казалось, что он мог бы так сделать.
Теперь, чтобы узнать, был ли это Злодей или один из остальных, она, наконец, заставила себя открыть глаза.
Рядом с кроватью стоял мясистый плотный здоровяк в мятой полосатой пижаме.
Продавец.
Его глаза с красными прожилками были направлены не в ее глаза, а на ее оставшиеся непокрытыми груди. Взгляд его казался завороженным, рот открылся, дыхание участилось.
О, Господи, простонала она про себя, он знает, они все знают. В нее уже проникли один раз. Поэтому теперь она уже не является неоскверненной, достойной благоговения, свободной от вторжения территорией. Ворота уже открыты. Публику приглашают входить. Сезон начался.
О, Господи, нет. Неужели этот вот, Продавец, и другие не окажутся более чуткими к ее переживаниям? Она стала молиться, затем остановилась.
Ее детские надежды на какие-то цивилизованные приличия и уважение исчезли, не успев сформироваться.
Продавец, все еще не глядя на ее лицо, все еще зачарованный ее грудями, возился с завязками своих пижамных брюк. Он снял их быстро и молча. Он не терял времени.
— Нет, пожалуйста, нет, — слабо запротестовала она.
Он приблизился к кровати, лихорадочно расстегивая куртку, и отбрасывая ее в сторону.
— Не надо, — молила она. — Просто потому что то, другое животное…
Он навис над ней.
— Я не делаю ничего такого, чего бы ты еще не знала.
— Нет, не надо, не надо. У меня болит там, внизу. Мне очень больно. Я была сухой…
— Нет, сейчас ты уже не сухая.
— Я измучена до крайности. Я больна. Поставьте себя на мое место. Пожалуйста, имейте сострадание.
— Я буду осторожен. Ты увидишь.
Что она видела сейчас, чего она не могла не видеть, было отталкивающее, отвратительное, голое существо над ней.
Существовал ли какой-нибудь способ вызвать у него хоть подобие благоразумия?
Все призывы будут сейчас потрачены впустую, она это знала. Слишком поздно.
Кровать осела слева от нее, так что она скатилась в его сторону, когда он стоял на коленях.
— Что вы предпочитаете, мадам? — спрашивал он. — Я стремлюсь услужить.
— Вали отсюда, черт бы тебя побрал, или я убью тебя. Только тронь меня, и я…
— Не трать время зря. Давай начнем представление.
Он тяжело опустился рядом, соприкоснувшись с нею.
Слабея, она постаралась отстраниться, но его рука была на одной из ее грудей, а волосы оказались на лице, когда он начал целовать и сосать ее соски, сначала один, потом другой. Она старалась вывернуться, но рука плотно удерживала ее на спине.
Пока он неумолимо совершал подобные действия с ее мягкими, безответными сосками, во второй раз за эту ночь она ощутила, как на ее бедре поспешно растет некая твердость.
— Кто бы вы ни были, пожалуйста, прекратите, — просила она. — Я уже больше не могу. Мне хочется умереть. Оставьте меня в покое, если вы человеческое… человеческое существо.
Его губы оторвались от ее груди.
— Поэтому я и здесь, мадам, потому что я человеческое существо.
Крякнув, он взгромоздился на нее, пока она, собрав последние силы, крепко сжимала ноги.
Теперь он делал что-то там внизу. Она ощутила, как половинки ее юбки были поочередно откинуты в стороны. На животе и верху бедер она ощутила поток холодного воздуха. На мгновение он замер, заинтригованный видом ее широкого, ярко выраженного, выдающегося вагинального холмика.
Почти непроизвольно у него вырвался возглас предвкушения и удовольствия.
Остальное случилось до странности неожиданно. Он удивил ее, потому что двигался так быстро, что захватил ее врасплох. Его быстрота была неожиданной для такой вялой внешности. Его руки вонзились между ее сжатых бедер, и он развел их широко в стороны, так что она вскрикнула от боли. Ее розовая вульва и широкие внешние губы были открыты для него, и, не успела она защитить их, как его короткий толстый обрубок уже раздвинул их.
— Нет! — взвизгнула она.
И снова в нее полностью проникли, насильно, пронзая как беспомощную олениху.
Она призвала на помощь силы, оставшиеся после встречи со Злодеем. Она попыталась отстраниться, оттеснить его коленом в сторону, но он злобно ударил ее кулаком по коленной чашечке, так что боль разорвалась у нее в голове. Мучение было невыносимым, его размеры и слоновий вес были чрезмерными, и она обмякла.
Глаза его были закрыты, со рта капало, когда он двигался вперед-назад, вперед-назад, без остановки, растягивая и жаля стенки ее вагины.
Он издавал какое-то восклицание, которое она сначала не поняла, но потом разобралась. «Восхитительно, восхитительно, восхитительно», — пел он как испорченная пластинка.
Услышав это, она ослепла от ярости. Она проклинала его, выкрикивая все плохие слова, которые знала. Едва не плача, она пыталась поднять голову и ударить его в челюсти и грудь. Ее проклятия и удары были для него, как камешки для динозавра.
Забыв о ней, он двигался в ней туда и обратно. Больше всего ей доставляло мучений не бесконечная езда, а удары его огромного тела; ее грудь, ребра и пелвис были разбиты и болели как от контузии.
Ее изувеченные колени сделали последнюю попытку причинить боль ему.
Без толку. Дело обстояло так, как будто бы здесь не было ничего, кроме ее вагины. Для него существовал только акт и присущий ему экстаз.
Он застыл, откинул плечи назад, а бедра подал вперед, затем послышалось длинное «ах-х-хх…» Он кончил.
Он открыл глаза, тряхнул головой, чтобы поставить мозги на место, и скатил с нее свою неимоверную тушу. Он сел в виде массивной статуи удовлетворенности и мужества.
Она обнаружила, что по ее щекам снова потекли горькие слезы. Проклятый вонючий чертов ужас. Она попыталась ударить его левой ногой, и, когда он уклонился, ее нога неподвижно упала на кровать.
Встав, он вытерся полотенцем, после этого упер руки в свои жирные бедра, как бочонок с салом, считающий себя Колоссом, думая, что она оценит его атлетическую фигуру.
— Не так уж оно и плохо было, а? — сказал он.
— Ты, жирная свинья! — крикнула она. — Чертов ублюдок! Погоди, ты просто погоди…
Он рассмеялся:
— Да ладно, признай это. Ни с одним из твоих друзей-актеров тебе не было так хорошо.
— Ты будешь жалеть об этом до конца своей жизни, грязный дегенерат!
— Давай сейчас не будем беспокоиться о конце моей или твоей жизни. — Натянув пижамные штаны, он завязал их. — Давай просто позаботимся о дне завтрашнем и послезавтрашнем. В них-то и дело, подруга. Так что ты могла бы откинуться назад, как хорошая девочка, и насладиться этим.
— Ты, долбаный мудак.
Он отсалютовал ей.
— Тем я и горжусь.
Захватив куртку и напевая, он выбрался из комнаты.
Говард Йост обнаружил остальных двоих в том же виде, как он их оставил. Все еще напевая, он вошел в гостиную: там так же сидели Лео Бруннер в своих картинных квадратных шортах и бедный, опустошенный Адам Мэлон в состоянии легкой эйфории, приякоренный к дивану большим количеством конопли.
Бруннер, в трясущихся очках, мгновенно набросился на Йоста:
— Говард, ты… сделал это?
— Как я и говорил, я ходил туда не для игры в канасту.
— Ты действительно занимался с ней любовью?
— Несомненно, Лео, мой мальчик. И удовольствие от этого получили все. Так бы я и сказал. Мисс Шэрон Филдс живет в соответствии с тем, что о ней пишут.
Мэлон вышел из тумана и ехал по дивану поближе к ним.
— Гови, это не так, этого не было, и ты это знаешь. — Его лицо приняло выражение крайнего отчаяния. — Сначала Кайл. Теперь ты. Вы оба нарушили правила, все испортили. А подумайте о ней…
— Когда ты собираешься повзрослеть? — нетерпеливо проговорил Йост. — Мы сюда для чего приехали? Собирать грибы и наслаждаться матушкой природой? Единственная матушка природа находится сейчас в спальне. Может, в других обстоятельствах я бы не сделал ничего подобного. Но как только Шив сломал лед, я сказал себе: какая после этого разница? Я уверен, что сейчас она тоже так считает. Если тебя трахнет один, то какая к черту разница, сколько еще?