Несколько минут спустя Мэри поднялась на второй этаж, прошла по черной лестнице на половину слуг и зашла к себе в каморку. Прихватив с собой коричневое платье из грубой шерсти, она вернулась к молодой хозяйке.
Глава 19
Если бы Лауре дано было знать, какие мысли занимали в это время Алекса, ей было бы легче.
Для него ночь превратилась в настоящую пытку – долгую и мучительную. Его гнев улетучился. В какой-то момент он едва удержался – ему безумно хотелось вернуться в спальню Лауры и разбудить ее так, как должен будить жену муж, то есть нежным поцелуем.
В конце концов, она не лгала ему в главном – с самого начала заявила, что любит его. Конечно, поступки ее были довольно неординарны, но их трудно назвать поступками расчетливой, испорченной женщины – это были импульсивные действия ребенка, и в этом смысле Лаура мало изменилась за последние четыре года.
Права она и в другом: он не узнал ее, ни разу ему не пришло в голову, что зеленые глаза, принадлежавшие теперь обольстительной красавице, смотрели на него с веселого детского личика соседской девочки. Он не догадывался о том, что оранжевое облако буйных кудряшек может превратиться в шелковистый водопад золотистых волос, тех самых, что сводили его с ума. И он не подумал о том, что худенькая девочка может стать обворожительной женщиной.
Но она, даже повзрослев, не утратила способность доводить его до бешенства – терзала и мучила, как прежде.
Он в гневе покинул церковь, и Лаура бросилась следом за ним. Он накричал на нее, и она не осталась в долгу. Он показал ей то, что осталось от его лица, и она поцеловала его.
Но ей и этого оказалось мало: ночью она отправилась его искать – даже тогда не могла допустить, чтобы последнее слово осталось не за ней.
Утром Алекс с трудом сдерживался, слушая шуточки и насмешки Уильяма Питта.
– Поверь мне, мальчик мой, – говорил министр, снисходительно похлопывая Алекса по плечу иссохшей рукой. – Поверь, такую свадьбу я не хотел бы пропустить ни за что на свете.
– Я рад, что вы получили удовольствие, сэр, – в смущении пробормотал граф, вызвав у гостя очередной приступ веселья.
– Между прочим, ваша горничная пожелала ввести меня в курс ваших дел, Алекс, – продолжал Питт, посмеиваясь.
– Горничная, сэр? – Граф напрасно метал взглядом молнии – Уильям Питт был не из тех, кого легко запугать. До сих пор это не удавалось и королю.
– Да, мальчик мой. У вас весьма необычные слуги, – поделился своими впечатлениями министр. Опираясь на руку секретаря, он уже направлялся к карете.
– Горничная, сэр?… – бормотал Алекс, все более укрепляясь в своих подозрениях.
– Черт побери, что ты вытворяешь?! – закричал он, обнаружив Лауру не в спальне, хотя именно там и положено было находиться графине в этот утренний час, а в Оранжевой гостиной, где она, облаченная в безобразнейшее коричневое платье, выгребала золу из камина.
Скромно опустив глаза, Лаура вытерла ладони о лиф платья и низко поклонилась Алексу – так кланялись графу самые незаметные из его слуг.
Алекс был в бешенстве. Его жена, графиня Кардифф, изображает служанку!
– Чищу, милорд, – ответила она наконец.
На крик хозяина прибежал Симонс – маска нового фасона не заглушала слова, так что дворецкий тотчас же услышал голос графа. Несколько секунд спустя явилась и миссис Седдон. Домоправительница с дворецким сразу поняли, в чем дело, однако оба хранили молчание. Им не хотелось рассказывать о том, как молодая графиня заявилась утром на кухню в самом невзрачном из платьев Мэри и, не сказав никому ни слова, принялась чистить сковородку. Впрочем, никто и не подумал ее останавливать. Никто не захотел нарушать идиллию этого часа – самого лучшего часа дня, когда можно спокойно насладиться горячим чаем и булочками с маслом.
– У нас что, не хватает служанок, миссис Седдон? – осведомился Алекс. – Почему моя жена выполняет черную работу?
Домоправительница не смела поднять на графа глаза. Она по-прежнему молчала, мысленно проклиная тот день, когда появилась в Хеддон-Холле.
Лаура тем временем вернулась к своему занятию, то есть принялась выгребать золу из камина. Услышав скрежет совка, Алекс резко обернулся. В следующее мгновение граф уже тащил жену куда-то вверх по лестнице. Не выпуская ее руки, он распахнул двери и затащил Лауру в ту самую комнату, где она провела свою первую брачную ночь.
Граф был в таком бешенстве, что Лаура сочла за благо молчать, хотя запястье ее ужасно болело в том месте, где его только что сжимали пальцы мужа.
– В чем дело?! – загремел он так, что находившиеся внизу Симонс и миссис Седдон услышали его крик и переглянулись, – оба были очень довольны, что легко отделались.
Лаура заметила, что шея мужа побагровела и вена на ней пульсирует. Что ж, хотя ей и пришлось провести ночь в одиночестве, она Алексу все-таки не безразлична.
Тут он схватил ее за плечи и стал трясти. Лаура прекрасно понимала, что вопрос ставится шире – речь шла не только о том, что она снова нарядилась горничной.
Собравшись с духом, Лаура заставила себя улыбнуться и проговорила:
– Вы не желаете видеть меня в облике жены, милорд, вот я и решила вызвать к жизни лучшие времена, когда я была для вас всего лишь служанкой.
– Вы хотели бы вспомнить эти времена, миледи?! – снова закричал граф.
И в то же время он любовался ее фигурой. Она выглядела чрезвычайно соблазнительно в слишком коротком для нее и тесноватом платье; можно было даже предположить, – разумеется, граф тотчас же отбросил эту мысль, – что Лаура выбрала такое платье специально – чтобы подчеркнуть гибкость талии и обтянуть пышную грудь, так и норовившую выскочить из тесного лифа. Алекс невольно косился на шнуровку, едва удерживавшую половинки лифа.
Лаура молча прошлась по комнате. Затем подошла к большому круглому столу.
– Если вы хотите развлечься, леди Уэстон, – продолжал граф, – я могу предложить вам другую игру.
Он подошел к ней вплотную, и она невольно отступила. Однако граф привлек жену к себе и принялся распускать шнуровку на ее платье. На сей раз Лаура не отступила; прикоснувшись кончиками пальцев к белой рубашке мужа, она весело рассмеялась.
– Больше не смей надевать коричневое, – пробормотал Алекс. – Ты, должна носить белое, кремовое и изумрудное, но не унылый коричневый цвет.
– Конечно, милорд, – сказала Лаура, взглянув на свою грудь, ее муж смотрел туда же.
Граф подумал о том, что его жена и в лохмотьях выглядела бы как королева и была бы такой же соблазнительной, как в эти мгновения.
Лаура вдруг отстранилась и отступила на шаг.
– Минуточку, милорд, – сказала она, присев в реверансе. Граф возвел взор к потолку, он просил Господа не лишать его терпения.
Лаура тем временем вымыла в тазу руки, затем вытерла их полотенцем, наконец, сняла с головы огромный уродливый чепец. Покачивая бедрами и не переставая улыбаться – в ее зеленых глазах вспыхнули огоньки, – она подошла к мужу и не торопясь расшнуровала лиф, полностью обнажив груди. Граф прикоснулся пальцем к розовому соску, и от его прикосновения сосок тотчас же отвердел и удлинился.
Обхватив жену одной рукой за талию, Алекс прижал ее к себе и с улыбкой спросил:
– Не это ли тебя возбуждает, моя дорогая? Не сознание ли того, что моя плоть жаждет тебя, в то время как разум призывает к осторожности?
Он по– прежнему улыбался и по-прежнему смотрел на ее обнаженную грудь.
Но Лаура не испытывала ни смущения, ни стыда. Ведь это был Алекс… Даже в первую ночь с ним она не чувствовала того, что должна была бы чувствовать скромница. И вообще, думая о нем, она никогда не была скромной. В то время как другие девочки мечтали о рыцаре на белом коне, Лаура всегда точно знала, чего хочет.
Тут граф негромко рассмеялся и проговорил:
– Если вам так нравится играть чужие роли, миледи, представьте, что вы шлюха с лондонских улиц. Ведь вам так хорошо удается притворяться… Так вот, представьте, если хотите, чтобы мы сторговались. Вы отдаетесь мне за деньги. Забавно, не правда ли?
– Только если вы позволите мне участвовать в этой игре, милорд, – сказала Лаура.
В следующее мгновение она запустила руку графу за ремень, словно и впрямь была опытной развратницей. Поглаживая пальцами отвердевшую мужскую плоть, Лаура смотрела на мужа и улыбалась.
Весьма озадаченный действиями своей юной жены, граф пробормотал себе под нос что-то нечленораздельное. И вдруг резким движением задрал ее юбки до самой талии и провел ладонью по бедру. Затем, прикоснувшись к ее лону, с улыбкой проговорил:
– Рассадники твои – сад с гранатовыми яблоками. Садовый же источник – колодезь живых вод и потоки с Ливана.
Тут рука графа легла на живот Лауры, и она почувствовала жар его ладони.
– Живот твой – как стог пшеницы между лилиями, – продолжал Алекс. Отступив на шаг, он посмотрел ей в глаза, затем накрыл ладонями ее груди. – Груди твои – как две юные серны, а шея – столп Соломонов. – Он принялся поглаживать пальцами соски. Потом, склонившись над ней, коснулся ее губ губами и прошептал: – И уста твои источают мед и молоко, и слаще они любого вина.
– Библия? – изумилась Лаура. Алекс рассмеялся.
Она вся состояла из противоречий. Искусительница – и в то же время наивная девочка. И никогда не знаешь, как она себя проявит в следующий момент.
Вновь прикоснувшись губами к ее губам, Алекс чуть отстранился и снова заглянул ей в глаза. Затем принялся целовать ее груди. Когда он осторожно прикусил один из сосков, Лаура вздрогнула И тихонько застонала.
– Тебе приятно? – спросил он хриплым шепотом.
– А тебе, Алекс? – спросила она и снова принялась поглаживать его восставшую плоть.
Граф закрыл глаза и стиснул зубы. Лаура тихо засмеялась.
И тут он обнял ее за талию и, приподняв, усадил на стол. Она задела локтем хрустальную вазу, и та, покатившись по столу, упала на пол и со звоном разбилась. Однако они не заметили ни разбившуюся вазу, ни рассыпавшиеся по ковру розы.
Поглаживая пальцами лоно Лауры, граф с жадностью целовал ее груди.
– Какие они у тебя красивые, – прохрипел он. – И ты чудесный, Алекс.
Она вновь сунула руку ему за ремень и с силой сжала мужскую плоть.
Граф невольно застонал, и Лаура рассмеялась.
Алекс, не удержавшись, шился поцелуем в ее губы. Наконец, чуть отстранившись, спросил:
– Ты действительно хочешь этого, леди Уэстон?
– Да, – кивнула она. И тут же с улыбкой добавила: – Если об этом спрашиваешь ты – всегда хочу.
Граф снова поцеловал жену в губы. Затем распустил ремень и осторожно раздвинул ноги Лауры. В следующее мгновение он вошел в нее и тотчас же ощутил теплую влагу ее лона. Он наполнил ее собой, и она со стоном закрыла глаза.
– Тебе предстоит ответить за множество грехов, – прошептал Алекс с улыбкой.
– Меа culpa (Фраза, означающая раскаяние в грехах; произносится на исповеди у католиков (лат.),), – простонала она. Граф рассмеялся.
– Ты неисправима.
Алекс уже забыл о своем гневе и сейчас, наслаждаясь близостью с Лаурой, думал лишь о том, что его жена – удивительная женщина. Женщина, обладающая логикой отцов-иезуитов, и при этом обольстительная, как сирена. Она говорила ему то, что никто не смел говорить, и делала то, что все прочие юные леди не сделали бы ни при каких обстоятельствах. Она постоянно выходила за рамки приличий, причем исключительно ради него.
– Неисправима? – прошептала Лаура. – Возможно. Она обхватила руками его шею, стараясь прижать к себе покрепче.
– Ты так и осталась капризной и своенравной девчонкой, – пробормотал Алекс.
Он попытался чуть отстраниться, но Лаура взяла его за бедра и привлекла к себе, побуждая еще глубже в нее погрузиться.
Алекс на мгновение прикрыл глаза. Вероятно, только сейчас он понял, что его судьба уже давно была предрешена. Лaypa решила стать его женой и своего добилась.
Она отказала ему в праве на убежище, в праве на личную жизнь, на одиночество – она ворвалась в его жизнь и обосновалась в ней с такой основательностью, что от нее уже не удастся избавиться, даже если очень захочется. Более того,)на отказывалась довольствоваться тем уголком, что он отел ей в своем сердце; она захватывала все новые территории в конце концов завоюет его целиком.
Что может противопоставить простой смертный такому натиску?
Все больше распаляясь, Алекс целовал свою прекрасную жену, и она отвечала на его поцелуи с такой же страстью. Он целовал ее – и это чувство усиливалось с каждым мгновением, – что Лаура окончательно его покорила.
Действительно, что мог он противопоставить такой решимости?
Он едва не закричал в момент кульминации. Лаура, задыхаясь, прошептала:
– Алекс… Я люблю тебя, Алекс…
Несколько секунд спустя она развязала его маску, и граф едва не закрыл лицо руками, когда маска упала на пол.
– Я люблю тебя, Алекс, – снова прошептала Лаура, поглаживая пальчиками его ожоги и шрамы.
– Что мне с тобой делать? – пробормотал граф, понимая, что он не только признался в своей слабости, но и капитулировал.
Впрочем, он уже давно капитулировал. Что ж, если она не будет петь и изводить его цитатами, он, возможно, сможет иметь с ней дело.
– Ты любишь меня? – прошептала она, касаясь его шрамов губами.
– А разве у меня есть выбор? – спросил граф с улыбкой.
Он взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза. Они были огромными и лучились любовью.
– Никакого, – ответила она со смехом.
Он тоже рассмеялся и прижался губами к ее губам.
Глава 20
– Я думаю, что нам надо немного побыть наедине, – проговорила Лаура. Прожевав печенье, добавила: – Нам следует забыть на время обо всех обязанностях – вообще обо всем.
– Ну, ты-то уже забыла… – с улыбкой заметил он.
– Во всяком случае, стараюсь забыть, – заявила Лаура. – Ведь из-за тебя я заработала волдыри на руках, когда провела несколько дней на кухне. Так что теперь прекрасно знаю, что такое служба в Хеддон-Холле. Потом я была у тебя девчонкой на побегушках. А после этого, – она ласково улыбнулась, – я провела столько ужасных дней, страдая из-за тебя. Поэтому теперь мне хочется просто отдохнуть вместе с мужем и другом.
– И другом? – спросил граф, явно удивленный. Лаура весело рассмеялась.
– Я имею в виду тебя, Алекс. Ты мой муж и мой самый лучший друг. Ты об этом не подумал?
Граф лишь усмехнулся в ответ. Подобная мысль действительно не приходила ему в голову. Он мог бы назвать Лауру кем угодно – мучительницей, соблазнительницей, очаровательной любовницей, толковым секретарем, веселой чертовкой, упрямой женой, – но в качестве друга ее не представлял.
– Кроме того, мне кажется, – продолжала Лаура, – что нам пришло время узнать друг друга получше.
– Еще осталось, что узнавать?… – Он провел ладонью по ее обнаженному бедру; на ней, кроме тонкой шелковой рубашки, ничего не было.
Лаура снова рассмеялась.
– Но я же не про это… – Она приподнялась на локте. – Дело в том, что я очень хорошо знаю старого Алекса, но мне хотелось бы узнать побольше про нового. Чего ты хочешь от жизни? Ты все еще любишь рисовый пудинг и недолюбливаешь баранину? Синий по-прежнему твой любимый цвет? Ты все еще играешь в шахматы или пристрастился к какой-нибудь другой игре? Кто твои любимые авторы?
– Нет-нет, не все сразу, – запротестовал Алекс. Он улегся поудобнее и обнял жену за плечи.
– Ну, отвечай, – потребовала Лаура.
Граф с задумчивым видом рассматривал бархатный балдахин у себя над головой.
– Отвечай же.
Алекс улыбнулся и ущипнул жену за ягодицу.
– Не мешай, – произнес он. – Дай подумать. Лаура вздохнула и потерлась щекой о плечо мужа.
– Когда-то я хотел стать капитаном, – заговорил он наконец. – И мечтал только об одном – командовать военным кораблем. Когда же мечта моя сбылась, я уже думал лишь о том, чтобы выжить в битве. И так было от боя к бою…
Он не сказал ей о том, что было время, когда ему и жить не хотелось. Особенно после того памятного взрыва. Каждое утро он просыпался, думая, что наконец-то очнулся от кошмара, но действительность оказывалась страшнее, чем кош-мир. Алекс полагал, что Лаура все равно не поймет его отчаяния. Она была доброй и любящей, это верно, но жизнелюбие в ней било ключом – так откуда же ей знать, что такое меланхолия?