- О, ваше величество, это самый лучший подарок для меня. Я вам премного благодарна, - всплеснула руками та и, сделав книксен, поцеловала его руку.
Наступила небольшая пауза, которую прервала сестра Элоиза:
- Милая Сибилла, может быть, вы покажете Готель дворец, - предложила она, - я бы хотела разделить с их величеством несколько минут.
- Конечно, матушка, - с удовольствием откликнулась девушка и посмотрела на гостью, - если мадмуазель не возражает.
- О, я с радостью, - закивала головой Готель. "Уж не за подвенечным ли платьем вы пожаловали в Париж", уходя, слышался разговор настоятельницы и короля, "о нет, моя дорогая. Папа просил меня помочь его возвращению в Рим", отвечал тот.
Ступая многочисленными коридорами и залами дворца, Сибилла какое-то время держалась солидно и важно, не выходя из своего высокого образа, однако её восхищение славной портнихой и искренне детское любопытство с каждой минутой все больше пролезали наружу:
- А где вы живете в Париже? - выпытывала она.
- Я живу не в Париже, а в монастыре Аржантёй, - ровно отвечала Готель, - сестра Элоиза, спасительница моя, три года назад дала мне приют в этом чудесном месте.
- Аржантёй! Бог мой, как далеко! - Сибилла стукнула себя по лбу и сдула щеки, - вы непременно должны оставаться в Париже, вы встретите здесь массу интересных людей!
- А вы живете во дворце? - перехватила Готель.
- К сожалению, нет, - опечалилась девушка, - я здесь с моей maman [3], герцогиней бургундской, Матильдой Майеннской. Мы приехали из Бургундии, - пояснила она с не важным жестом. Наконец, девушки вышли в сад, и на лице Сибиллы вновь засияла улыбка:
- Констанс! - выкрикнула она, высоко вытянув шею, - Констанс! Ты посмотри кто у нас в гостях!
На её зов откликнулась привлекательная девушка с волосами сочного каштанового цвета и с крохотными, почти незаметными веснушками на лице; которая, хоть и говорила о себе высоко, в саду вела себя таким же ребенком, как и Сибилла, притом была еще на два года младше, хотя и выглядела взрослее своей подруги; пока родителей не было в королевстве, она была центром всеобщего внимания, и не терпела никакого превосходства над собой; и, разумеется, до сего дня, на ней было лучшее платье в Париже, сшитое когда-либо её гостьей, "с цветами понизу".
- Это Готель из монастыря нашей аббатисы, - издалека поспешила похвастать Сибилла, - и ты только посмотри, в каком она платье!
- Рада, наконец, познакомиться с вами, дорогая, - приветствовала гостью девушка, приблизившись неторопливыми шагами и раздавливая между двумя ладошками головку розового цветка.
- Позвольте представить вам, мадмуазель: графиня Булони, Констанция де Франс, - добавив в голос торжественности, договорила Сибилла.
- Приятно познакомиться, миледи, - вежливо склонила голову Готель и присела в легком реверансе.
- Известно ли вам, мадмуазель, что превосходить своим нарядом королевских особ - неслыханная дерзость, - строго проговорила Констанция, но потом, взглянув на, смешавшуюся, было, девушку, светло и радостно ей улыбнулась, - но не вам, дорогая. В конце концов, это ваша плоть.
- Я имела смелость, - влезла Сибилла, - просить мадмуазель остаться у нас ненадолго.
- О, вы окажете нам этим огромное удовольствие, - согласилась графиня, убрав с лица прядь каштановых волос.
- Я, право, не знаю, как воспримет это предложение моя настоятельница, а мне бы не хотелось расстроить её ожиданий.
- Оставайтесь, дорогая, - умоляла Сибилла.
- Оставайтесь, будет весело, - хитро прищурила глаза графиня и, дернув Сибиллу за кружевной рукав, побежала по зеленому газону прочь, - твой фант, сестрица, - крикнула она подруге, рассмеявшись и обежав розовый куст.
О, если бы Готель могла летать, сейчас бы она взлетела до небес.
- Не стоит отказывать королю, - серьезно заметила сестра Элоиза и, поправив черные волосы Готель, положила руку ей на плечо, - останься, сшей платье.
- А когда я увижу вас, матушка?
- Увидишь, когда захочешь.
- Но кто же вернет меня в Аржантёй, - заволновалась девушка.
- Ты во дворце, Готель, - заглянула ей в глаза настоятельница, - стоит только пожелать.
- Но мой…, - заикнулась, было, Готель и, прикрыв пальцами рот, затихла.
- Самородок? - уточнила настоятельница, - его никто не тронет.
Готель нежно обняла сестру Элоизу:
- Ах, матушка, - вздохнула она, - спасибо вам за бесконечную любовь вашу. Храни вас Бог и все ваши Святые.
Она прошла за экипажем до самых ворот и еще стояла там какое-то время. И лишь оглянувшись на дворец и сад, и обретенный ею Париж, именно такой, о котором она когда-то мечтала, Готель поняла, что вернется она в монастырь или нет, совсем не в этом дело, а в том, что страница её жизни неожиданным образом перевернулась.
Первая ночь во дворце прошла почти бессонно; слишком многое изменилось за один день. Слишком много одеял и подушек было на слишком большой кровати. Готель стащила все их на пол и перестелила постель одной подушкой и одним одеялом. Она открыла окно, и ночной воздух свежий и прохладный наполнил её огромную комнату. Внизу плескала Сена и отражала в себе огни, рассыпанные по другому берегу не засыпающего Парижа. Готель легла на постель и, вслушиваясь в мерную песнь сверчков и звуки проплывающих редко лодок, вспоминала свою узкую келью в монастыре. В этой спальне их уместилась бы дюжина.
Наутро Париж ворвался в комнату шумом улиц, и Готель, уснувшая лишь глубокой ночью, проявила нечеловеческое усилие, заставив себя открыть глаза и подняться с постели. Было уже светло, и девушка стала быстро одеваться, чтобы не опоздать к завтраку, но когда вышла из комнаты, в коридорах никого не было, а дворец казался совершенно пустым. Она несколько раз прошла коридорами в поисках столовой, и при этом так никого и не встретила. Пара стражников, обняв свои копья, дремали в углу одного из залов, и, проходя мимо, девушка поднялась на цыпочки, чтобы их не потревожить. По прошествии получаса скитаний, отчаявшись найти кого-либо живого в этом сонном царстве и решив, что её не иначе как бросили, девушка села на столь же одинокую скамейку в конце коридора и, скрестив на коленях руки, пустила слезу.
И буквально в ту же минуту совсем рядом открылись двери, откуда послышался смех, сливающийся из мужского и женского голосов. "Куда же вы, мой друг?" - как надув губки, зазвучал женский, а затем оттуда выскочил молодой мужчина и несомый своей радостью, едва не налетел на, подошедшую к дверям, Готель.
- Доброе утро, мадмуазель, - сказал человек, попытавшись привести в порядок сбитое дыхание, и приставил к своим губам указательный палец, - простите, если я ошибаюсь, но вы - та таинственная Готель из монастыря Аржантёй.
- Доброе утро, месье, - согласно кивнула девушка и расцвела духом оттого, что нашла хоть кого-то в этом необитаемом месте.
- Почту за честь, прекрасная мадмуазель, пригласить вас к нашему скромному завтраку, - сказал незнакомец и подал ей руку. Готель не очень разбиралась в мужской моде, но его одеяние и здоровый цвет лица под короткими золотистыми кудрями, и все его жесты, исполненные с легкой грацией, вероятно, пользовались особым успехом у придворных девушек. Готель присела в реверансе и вложила в его открытую руку свою.
В сервированной к завтраку комнате сидела графиня, вычесывающая с ночи волосы какой-то удивительно хорошенькой серебряной щеткой.
- Доброе утро, миледи, - поздоровалась с ней девушка.
- Доброе вам утро, Готель, - обернулась к ней Констанция, - надеюсь, вы хорошо спали, дорогая. По себе знаю, как это трудно на новом месте.
- Ночной Париж совсем не такой, как днем, - заметила Готель, усаживаясь на стул, любезно отставленный ей незнакомцем.
Молодой человек обошел девушку сзади, так же сел за стол и, поправив на себе костюм, откашлялся, привлекая внимание графини.
- Дорогая моя, позвольте представить вам, горячо любимого, Генриха де Труа, совсем недавно вернувшегося к нам из крестового похода, который, судя по всему, не принес никаких успехов папскому двору, - улыбнулась в довершении графиня.
- Вы ошибаетесь, моя прекрасная Констанс, я привез из Дамаска совершенно дивный сорт садовых роз, который удивительно хорошо принялся у меня в Шампани, - не отрывая взгляда от гостьи, с сентиментальной улыбкой ответил Генрих.
- Я так боялась опоздать, но, кажется, что кроме нас, никого во дворце больше нет, - пряча смущенный взгляд в десерт, предположила Готель.
- Мой брат с супругой, очевидно, боясь косого взгляда Евгения и Рожера, откладывают свое возвращение, - откликнулась Констанция все так же иронично, - нас было бы на двое больше.
- А Сибилла?
- Сибилла скоро выйдет замуж, - вытаскивая из хвоста отделившийся волос, задумчиво проговорила графиня, - а пока она может мирно спать в своих покоях. Дворцовая жизнь, к её счастью, спокойна и безмятежна.
- Долго ли вы пробудете в Париже? - поинтересовался Генрих.
- Мне лишь нужно сшить платье для их высочества, и я вернусь в Аржантёй.
- О! - возразил тот, - я бы на вашем месте так не торопился, моя дорогая. Будьте уверены, к вечеру здесь будет предостаточно людей с правого и левого берега, которые захотят с вами познакомиться.
И он был прав. Уже к полудню во дворец прибыл хозяин портной лавки острова; через два часа появился хозяин магазинчика с левого берега; потом еще несколько человек, но которых так и не пустили. Хозяева же магазинов терпеливо ждали приема во дворе, в то время как Готель снимала первые мерки с их высочества:
- Ой, мадмуазель, не стоит верить всему, что говорят политики. Его отец всеми правдами старается распространить своё влияние в королевстве, потому он и жужжит над графиней ежечасно, - заметила Сибилла, подняв за спиной свои светлые волосы и терпеливо не шевелясь, пока её мерили.
- Мне он показался довольно милым, ваше высочество, - облизывая нитку, делилась Готель.
- Возможно. Генрих мил, и щедр! Но, поверьте мне, моя дорогая, вы не успеете оглянуться, как останетесь одна одинёшенька, где-нибудь в Шампани, с дюжиной детей на воспитании. Молодые сеньоры, вроде него, сейчас помешаны на современной литературе, а сами понятия не имеют об ответственности, кроме как о нескольких весьма докучных приемах обольщения, вычитанных ими где-то в куртуазных романах! Так что, позвольте мне дать вам совет, милая Готель. Молодость слишком быстротечна, а жизнь коротка. Не будьте беспечны, не подавайтесь на мелочи, и пользуйтесь её дарами, если судьба к вам благоволит. Пользуйтесь. Пользуйтесь, и не стойте! - договорила с волнением Сибилла и, повернув голову через плечо к застывшей позади Готель, сердечно вздохнула и чуть слышно прошептала, - прошу вас, не стойте.
- Простите, ваше высочество, - очнулась портниха, - позвольте мне еще несколько минут.
Еще перед обедом Готель вышла во двор и пообщалась с пришедшими к ней гостями. Старый мастер с острова - Морис Бертьe и совсем молодой портной с левого берега - Клемaн Сен-Клeр наперебой хвастали своими лавками, куда, по их мнению, ходили за нарядами самые важные особы Парижа; на что девушка, в силу своей мягкости, заверила обоих, что в самое ближайшее время сошьет для их лавок несколько вечерних платьев. Насилу вырвавшись из рук коммерсантов, Готель влетела во дворец, как ужаленная, и бросилась со сбитым дыханием на первую попавшуюся скамейку. Она вдруг почувствовала, что скучает монастырю, по его умиротворению; и по тихим лесным прогулкам, и узким кельям, в которых нет ежеминутного риска попасть на страстную дискуссию или светский спор. Ей неутолимо захотелось шить, утонуть в этом процессе с головой, что, возможно, отвлекло бы её хоть ненадолго от раутов и успокоило душу.
Готель пробыла у себя до заката. Она шила пока свет за окном давал такую возможность, а потом, полежав всего несколько минут на кровати, вышла в пустынный коридор. "Зачем нужен такой большой дом всего для нескольких человек, которых здесь и так никогда не найдешь", - думала она. Она неторопливо прошла по дворцу и вышла в сад, но на улице было также пусто и безлюдно. Готель села на каменную скамейку и, услышав, как заурчало у неё в желудке, с досадой вспомнила, что пропустила обед. Девушка обошла здание дворца сзади и обнаружила дверь, где непрерывно заходили и выходили слуги; она даже отыскала дворцовую кухню, только там ей ничего не дали. Какая-то, немая девочка лет шести в сером платье по самую щиколотку, проводила её обратно во дворец, в ту самую комнату, где утром она общалась с Генрихом и Констанцией, и, проглотив голодную слюну, Готель послушно села за стол ожидать какого-либо дальнейшего развития.
Просидев на одном месте около часа в полном одиночестве, она, было, встала, но тут двери с противоположной стороны распахнулись и несколько поварят, каждый со своей тарелкой, стройной вереницей прошли мимо стола. В одной тарелке лежал пшеничный хлеб, в другой ржаной, чуть дальше лепешки, а в мисках поменьше травы и специи. Оставив всё это на столе, прислуга снова бесследно исчезла. Убедившись, что ничего волнующего больше не происходит, Готель взяла с тарелки кусок пшеничного багета и, стараясь не выходить из образа местной буржуазии, принялась степенно пережевывать каждый кусочек этого действительно вкусного, горячего хлеба. И доедая второй кусок, ей даже показалось, это был самый вкусный хлеб, который она ела в своей жизни. Монастырский хлеб был из муки более грубого помола, чем этот, размышляла она, рассматривая пористую фактуру мякиша, но тут, двери напротив снова распахнулись, и те же поварята, с теми же невозмутимыми лицами вынесли новую группу тарелок. Теперь здесь появились курица с сарацинским зерном, кусочек бараньей грудки с бобами в соусе, треска с овощами, а также сыры, яйца, виноградный, апельсиновый и даже яблочный соки. Готель замерла, пока процессия снова не исчезла и, неторопливо дожевав кусочек хлеба, который также на какое-то время затаился у неё во рту, пришла в панику от размаха и изобилия блюд, которые она никогда не сможет съесть. В голове обозначилась только одна мысль - бежать и спасаться; она же просила лишь немного еды, чтобы хотя бы вторую ночь спокойно лечь спать. "И не есть нельзя, - рассудила Готель, - я ведь сама просила. Надо съесть хоть что-то, столько людей готовили и старались. К тому же, это же всё невероятно дорого!" Придя к такому заключению, она положила себе кусочек курицы, посчитав, что это менее дорого и более ей понятно, в отличие от баранины или рыбы, которая, кстати, со своими огромными глазами и торчащими зубами, выглядела просто угрожающе. Початая курица также выглядела не очень красиво, и Готель подумала, что если съест пусть даже одно блюдо из предложенных, то, возможно, что это хоть как-то реабилитирует её в глазах двора. Потому она взяла еще кусочек и, доев его, обессиленная откинулась на спинку стула. Оставалась почти половина, плюс сарацинское зерно, которое Готель раньше не пробовала, но которое было предательски сытное. Сок спасал. Промочив горло, девушка снова брала маленький кусочек курицы и устало его жевала. Наконец, поняв, что на большее её не хватит, она встала из-за стола и, держась обеими руками за живот и с трудом передвигая ноги, пошла в свою комнату. Она не сидела у раскрытого окна и не смотрела на мерцающий в реке город. Она упала на кровать и очень скоро заснула.
Все следующее утро Готель не выходила из комнаты. Она шила платье для Сибиллы. А еще, она боялась, что ей определенно сделают выволочку за вечернюю трапезу. Но к обеду, в надежде на пустынное постоянство этого загадочного места, она все-таки решила спуститься в сад, и села на скамейку у розового куста, закрыв глаза и повернув лицо к солнцу.
- Доброго вам дня, Готель, - услышала она уже в следующий момент и открыла глаза. Констанция и совсем молодой сеньор стояли прямо перед ней.
Готель встала со скамейки: