- Доброго вам дня, миледи, - поприветствовала она графиню, - доброго вам дня, сеньор, - обратилась она к молодому человеку.
На вид ему было не более пятнадцати лет, но держался он уверенно и смело. Его кожа была покрыта южным загаром, он носил темные волосы и какой-то сложный, сосредоточенный взгляд.
- Этот молодой сеньор, - заговорила Констанция, - Раймунд Пятый, новый граф Тулузы, маркиз Прованса и герцог Нарбонны.
- Приятно с вами познакомиться, милорд, - присела в реверансе Готель.
- Граф просто очарован вашей красотой, дорогая, - с укоризной заметила Констанция.
- Это правда, мадмуазель. Увидев вас, я решил, что Париж пленил мою подданную, - сыпал комплиментами юноша, - так скажите же, не мучая мою душу, что вы еще верны Провансу.
- О, милорд, - улыбнулась та, - я никогда не была в Провансе. Я родилась в Турине.
- Но это невозможно! - вспыхнул граф, - вы непременно должны скрасить Марсель своим появлением! И вы увидите, как прекрасен рассвет, украшенный мачтами входящих кораблей.
- О, мой молодой друг, - натянуто засмеялась графиня, - так вы никогда не наладите отношения с Парижем. Особенно, если будете переманивать лучших его людей.
Граф несколько унял свой южный темперамент, но так и не отпускал девушку взглядом. Скоро в саду появилась Сибилла и сообщила, что подают обед.
Готель была удивлена тому, как второстепенно относилась знать к достаточно праздничному характеру бытующих здесь трапез. Они лениво валяли в тарелках свои шампиньоны с топленым сыром, при этом, не интересуясь некоторыми блюдами вовсе. Принятие пищи сводилось к прикрытому трапезой подковерному общению и служило плацдармом для выяснения межгосударственных интересов, а в последствие и источником светских сплетен. Готель в очередной раз оглядела общество, в котором ей довелось находиться: рядом сидел Рожер Второй - король Сицилийского королевства, дальше по кругу его молодая невеста - Сибилла, её матушка - Матильда Майеннская, герцогиня бургундская, а также Раймунд Пятый, только что получивший сразу три титула на юге Франции, и для молодого возраста которого такое перевоплощение стало настоящим испытанием. И еще, здесь, конечно же, была Констанция - сестра короля Людовика Седьмого, который, не желая признавать своего поражения в альянсе с германцами, все еще оставался со своей супругой в Иерусалиме.
- А где же Генрих? - в какой-то момент решила поддержать разговор Готель.
- Похоже, он вернулся в Шампань к своим делам, - откликнулась Констанция, - кстати, как продвигаются дела с платьем нашей дорогой Сибиллы.
- Оно готово, - ответила девушка, разламывая руками свежий багет.
Наступила тишина. Тишина страшно знакомая, однажды Готель её уже слышала, когда появилась в красном платье перед табором. У девушки почти остановилось сердце и ей показалось, еще немного и она услышит журчание Фульды, но тут заговорил Раймунд:
- Какое платье?
- Мое подвенечное платье готово, - обомлела от счастья Сибилла.
- Господи, - иронично выдохнул себе в тарелку Раймунд.
- Вы слышали, ваше величество? - не находила себе места невеста.
- Я, честно говоря, очень удивлен и, простите за дерзость, смущен скоростью вашей работы, мадмуазель, - обратился король к Готель, - но, клянусь всеми святыми за этим столом, что если оно также прекрасно, как быстро ваше мастерство, я жалую вам у себя дом в благодарность.
- О, ваше величество, - смущенно оглядела окружающих девушка, - я не могу принять такого дорогого подарка, к тому же, уже вечером я возвращаюсь в Аржантёй.
- Послушайте, дитя моё, - наклонился к Готель Рожер, - никогда не отказывайтесь от того, чего заслуживаете. Особенно, если вам благоволит король.
Готель почтительно улыбнулась и согласно склонила голову. Послышался резкий звон, что в свою очередь стало следствием того, что Раймунд бросил в тарелку свои столовые приборы (отчего Констанция вздрогнула, закрыв глаза) и покинул зал.
Закончив обед, Готель и Сибилла, шурша юбками по коридорам дворца, отправились смотреть платье.
- Похоже, Раймунд расстроен вашим успехом у короля, - заметила Сибилла, и Готель подумала, что если останется в Париже, еще на один день, то Франция долго не протянет:
- Я бы хотела отбыть через час, - решительно сказала девушка.
- Как вам угодно, мадмуазель, - переступила порог комнаты Сибилла, - но на вашем месте, я бы дала юному графу шанс. Боже, какое оно красивое! - взяв в руки свое новое платье, воскликнула она и тот час бросилась обнимать и целовать новую подругу.
- Ваше высочество, ваше высочество, - смеялась, спасаясь от поцелуев Готель.
- Простите, - послышался голос сзади. Девушки затихли и обернулись к дверям.
На пороге стоял Раймунд:
- Простите за вторжение, я лишь хотел извиниться за свою горячность за обедом.
- Я сообщу их величеству о вашей работе, - тихо сказала Сибилла и, проходя мимо графа, сделала легкий книксен, - милорд.
- Ваше высочество, - откланялся тот.
Готель стояла, молча, ровно, внимательно глядя на графа. Раймунд, стараясь перебороть нарастающее смущение, тоже какое-то время стоял, молча, но затем, не свойственно для себя потерянным голосом, произнес:
- Мадмуазель, могу ли я вас просить остаться в Париже еще ненадолго?
- Мне пора возвращаться в монастырь, кроме того, мне не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством графини, - ответила девушка.
- Но когда же я увижу вас снова? - после очередной паузы с обидой пятилетнего ребенка проговорил Раймунд.
- Увидите, когда захотите, милорд, - важно ответила Готель, - вы во дворце, стоит только пожелать.
Через час экипаж в Аржантёй был готов. Шестеро королевских стражников верхом, ожидая отправления, смирно переминались на одном месте, иногда неслышно переговаривались и посмеивались о чем-то своем.
- Обнимите за меня сестру Элоизу, - наказывала Констанция.
- Непременно, миледи, - закивала Готель, - и позвольте поблагодарить вас за чудесную возможность посетить ваш дворец.
- О, какие пустяки, дорогая, помните, вам всегда здесь будут рады, - тепло сказала графиня, обняв и поцеловав девушку.
В этот момент из дверей дворца появилась Сибилла, она сбежала по ступеням и бросилась к экипажу:
- Готель! Моя дорогая, прекрасная Готель, возьмите, - залепетала она и протянула Готель какой-то сверток бумаги, похожий на документ, - я прошу прощения, моя дорогая, их величество сейчас отдыхают от обеда, но передают вам эту дарственную на владение домом в их королевстве, - почти задыхаясь, то ли от счастья, то ли от волнения, говорила Сибилла. - Вероятнее всего, я скоро уеду с матушкой в Бургундию и мы не увидимся с вами более в Париже, но я умоляю вас приехать к нам на Сицилию через год.
- Я очень бы этого хотела, - со всем сердцем отвечала Готель, - я постараюсь, я очень постараюсь, ваше высочество! - кричала она, когда экипаж уже тронулся, - и передайте тысячу благодарностей их величеству!
Уже подъезжая к монастырю, Готель замечала знакомые тропинки, привычный запах ветра и песни птиц, просыпающихся за окном её кельи каждое утро. Она была рада, наконец, вернуться туда, где её знали и ждали. Едва экипаж остановился, она вбежала в монастырь, оглядываясь по сторонам в поисках настоятельницы; заглянула в библиотеку и побежала в её комнату, но встретила её уже в коридоре. Готель припала на колени, поцеловала сестре Элоизе руку, а затем вскочила на ноги и принялась обнимать её и целовать её рыжие кудри:
- Матушка моя, какое счастье видеть вас снова!
- Здравствуй, дитя моё, - улыбнулась та, - как прошло твое второе свидание с Парижем?
- О, сестрица, так много впечатлений, что я удивлена, как выдержала моя душа.
Они прошли в комнату настоятельницы, где Готель поведала о своих дворцовых приключениях. О дружбе с Сибиллой, о "странном" молодом графе и своенравной Констанции.
- Хозяева портных лавок, просто умоляли сшить им несколько платьев, - светилась под впечатлением Готель.
Но затем улыбка с её лица сошла и, выдержав мгновение, словно решаясь признаться в том, что откладывала как могла, она сказала:
- Их величество, король Сицилии - Рожер, жаловал мне дом своем королевстве.
Готель почему-то думала, что настоятельница непременно рассердится, а потому сказав об этом, затихла и смиренно ждала поругания.
- И почему же это тебя так гнетёт, дорогая? - не придавая тому особого значения, как о самом себе разумеющемся проговорила сестра Элоиза и поднялась немного приоткрыть окно.
- Но это же так дорого, матушка, - взмолилась ей вслед Готель.
- Не для короля, душа моя, - ответила та, и комнату наполнила вечерняя прохлада и монотонные песни цикад.
- Но, даже имея дом, я ведь никогда не смогу туда поехать, - погасшим голосом проговорила девушка и, глубоко вздохнув, сама себе чуть слышно добавила, - Сибилла звала меня.
Сестра Элоиза коснулась черных как смоль волос Готель, взяла её за руку и повела за собой. Они подошли к широкому комоду из темного дерева; настоятельница, сняла с пояса ключ, открыла дверцу одного из шкафчиков и вынула оттуда небольшую серебряную шкатулку; она протянула её девушке и показала взглядом, чтобы та её открыла. Готель послушно исполнила её просьбу и увидела, что шкатулочка эта была доверху наполнена золотыми и серебряными монетами, драгоценными камнями, кольцами, браслетами и прочими украшениями.
- Ух! - восхищенно взмахнула ресницами девушка, - откуда это у вас? - спросила она, улыбнувшись.
- Это твоё, - сказала настоятельница.
- Но это не моё, матушка, - запротестовала Готель, отталкивая шкатулку, - у меня никогда не было таких денег.
- Готель. Ты много работала, живя в монастыре, а все это - те самые деньги и подарки, которыми люди платили за твой труд. Я лишь взяла на себя смелость сохранить их, пока ты не решишь, зачем тебе нужны такие средства.
- Но мне не нужны эти деньги, - поставила она обратно на комод шкатулку, - я делала это в благодарность за вашу щедрость и любовь, и я бы хотела, чтобы так оставалось и впредь, - мучаясь сердцем, ответила Готель и, как капризный ребенок, села обратно на гостевой стул.
- Знаю, дитя моё, - взяла её за руки настоятельница, - но уже сейчас за пределами монастыря тебя ждет целый мир. Сибилла. Помнишь? Там есть люди, которым интересно то, что ты делаешь.
Готель стало не по себе. Она почувствовала себя птенцом, которого выталкивают из гнезда.
- Ты же знаешь, дорогая моя, - успокаивала её сестра Элоиза, - что и в монастыре и в моем сердце для тебя всегда будет место.
Но, несмотря на все теплые слова, девушка залилась слезами. Она плакала тихо, беззвучно. Как плачут взрослые, когда не имеют на это права.
- Тебе лучше лечь сегодня пораньше, - заметила настоятельница и подала девушке руку, чтобы помочь ей встать.
И Готель так и сделала. Она вернулась в свою узкую келью и, не зажигая свечи?, легла спать.
Утро было на редкость туманным. Поднявшись умыться, Готель долго смотрела в ушат с водой, точно пытаясь разглядеть в себе что-то новое. Её утренняя прогулка за стенами монастыря не заняла и часа; потом она долго не могла выбрать материал для следующего платья, долго решала каким фасоном его кроить, и только прометала края, свалилась как подкошенная и снова заснула. Ближе к полудню в её дверь раздался стук. Готель, которая только встала, и еще вычесывала со сна свои волосы, приложила к груди платье и открыла дверь.
- К вам сеньор, - сказала крохотная монашка, - они ждут у входа.
Солнце уже развеяло теплом туман и небо, залитое от края до края голубой краской, пело, впитывая в себя все запахи лета. Во дворе стоял дорогой экипаж, а рядом Раймунд. Увидев молодого графа, Готель медленно переступила порог монастыря, прошла с десяток шагов вдоль стены и облокотилась на неё, спрятав за спиной руки. "Ах! Что за лето!", - подумала она, закрыв глаза и вдохнув аромат прогретой солнцем травы. Спустя минуту, к ней подошел Раймунд:
- О, Готель, вы - украшенье дня, и можете сиять на равных с солнцем! Нет больше счастья для меня, чем видеть вас сейчас, - торжественно начал, было, юноша, но скоро его строки растратили былую уверенность, и девушка открыла глаза.
- Милорд?
- Я…, - попытался снова начать юноша, - я…, - повторил он и оглянулся назад, будто ожидал найти там слов или сил на свою оду.
Не обнаружив позади себя никакой поддержки, кроме упряжки лошадей равнодушно жующих свою уздечку, граф снова повернулся к Готель и, переступив через несносный этикет, подошел к девушке ближе; та выпрямилась, как стрела и отвернула голову чуть в сторону, пытаясь оставить себе хоть немного личного пространства.
- Мадмуазель, я право не знаю, как сказать, - едва слышно заговорил молодой человек, - поскольку краше девушек я боле не встречал, и оттого, все моё сердце наполняет страх испортить что-либо нелепыми словами.
Готель улыбнулась, все еще неподвижно; Раймунд вытер лоб:
- И я бы хотел вас пригласить в Марсель, ведь я в Париже гость, а я желал бы быть для вас свободным, где мог бы подарить вам всё, что взгляду вашему окажется милей, - граф опять замолчал, но через невыносимо вызывающую паузу, дождавшись, что Готель, наконец, взглянула ему в глаза, произнес, - мне ваших серых глаз туман сковал все мысли, и от волос идет столь нежный аромат, что я обезоружен совершенно, а от улыбки вашей словно обессилен.
- Вы прекрасно изъясняетесь, милорд, - успокоила его девушка и сделала несколько шагов по траве прочь, - и я уверена, что Марсель - прекрасный город, - добавила она издалека чуть громче, чтобы графу, позади, было хорошо её слышно, а затем повернулась и, раскинув в стороны руками, воскликнула: "Но моя душа связанна с этими лесами и полями!"
- Я вам отдам леса, поля и море! - воодушевленно подхватил юноша.
Готель аккуратно сняла с цветка бабочку и, закрыв её ладошками, вернулась к графу. "Вы лучше приезжайте сами", - совсем тихо сказала девушка. Затем она раскрыла ладони и, когда бабочка вспорхнула над головой, медленно опустила взгляд и, слегка касаясь руками высокой травы, вернулась в монастырь.
Он появился снова уже на следующий день. Сказал, что не хочет уезжать без неё из Парижа. Готель льстила его настойчивость, но она не готова была что-то менять, особенно когда в жизни её только-только что-то наладилось. Он много говорил о Марселе и о море, о том, как оно прекрасно. Готель никогда не видела море, но, судя по словам графа, это действительно должно было быть красиво. И она слушала его, потому что не хотела говорить о себе; о том, что её забрали у родителей, что выросла у цыган, а потом бежала от них через весь свет. Она хотела радоваться тому, что Бог дал ей сегодня, а прошлое…, прошлое ей хотелось забыть. К тому же, этот мальчик смотрел на неё с таким трепетом и восхищением, что она просто не могла позволить себе разрушить его чувства своими пережитыми несчастьями. При каждом удобном случае он опускался на одно колено и смотрел на Готель снизу вверх, что её очень смущало и смешило одновременно:
- Лишь одна мысль оставить вас, меня лишает жизни, - говорил тогда граф, - и если я отправлюсь в одиночестве в Прованс, то для меня не будет большего спасенья, чем чаще слышать леса аромат.
Через четыре дня Раймунд уехал.
Готель сшила по два платья хозяевам портных лавок и отвезла их лично. Теперь у неё появились деньги. Она сама платила за экипаж, посещая Париж или сестру Элоизу, когда та пребывала в Паркле. Она также сняла два этажа на левом берегу Парижа, чтобы иметь возможность останавливаться там по необходимости. Это была часть небольшого дома с двумя комнатами и дубовой лестницей на первом этаже и спальной комнатой с кладовой в мансарде. Около недели у Готель ушло на то, чтобы навести там порядок. Она вычистила от пыли углы, отмыла печь, лестницу и деревянные полки в кладовой, бережно сложив на них все свои ткани, которые она предусмотрительно перевезла из монастыря и даже те, что уже присмотрела в местных лавочках; а еще несколько мотков, которые ей принесли торговцы прямо домой, поскольку, как только люди узнали, что Готель поселилась в Париже, к ней стали свозить лучший материал со всего города. Она высадила за окном мансарды цветы и, глядя на неё и людей ставших посещать эту прежде скромную улицу, соседи также убрали и выкрасили фасады своих домов. На первом этаже Готель планировала устроить портной магазинчик, отчего Клеман впадал в глубокое уныние; однако заказов сделалось так много, что первый этаж полностью превратился в салон, где люди, заходившие за готовым платьем, могли разбавить время за бокалом божоле и легкими разговорами.