Валентина и Гастон обменялись взглядами.
— Меня потрясло, какие невзгоды выпали на ее долю, и в том числе денежные затруднения. Женщине такого происхождения, как Роксана, нелегко пережить подобное и оказаться лишенной самого необходимого в жизни. — Он обернулся к Валентине: — Она рассказала мне сегодня утром, что несколько месяцев назад была вынуждена занять у Даффи десять фунтов и что ее долг погасила ты. Разве это не ужасно!
Валентина подумала, не счел ли он ужасным то, что она расплатилась по долгам Роксаны, но он рассеял ее сомнения.
— Разве это не ужасно, — продолжал он, — что Роксана вынуждена занимать у кого-то деньги! Не скрою, я просто убит. — По-видимому, он все еще находился под впечатлением от рассказа Роксаны. — Конечно же я заверил ее, что отныне ей не придется беспокоиться о деньгах. Как только она поправится, я открою на ее имя банковский счет. И пока она не решит, где хотела бы жить, она останется здесь. Этот дом раньше принадлежал ей. Он должен вновь стать ее домом.
— А мисс Йоргенсен? — робко спросила Валентина. — Она согласна с этим?
Ричард, замявшись, несколько смущенно ответил:
— Честно говоря, нет. Из-за этого мы с утра поссорились… Но, черт возьми, — его золотистые брови сошлись над серыми глазами, — не могу же я выгнать из дома старого друга только потому, что этого хочет Дана. Я знал Роксану задолго до того, как встретил Дану, и все те годы Роксана была для меня…
Он осекся, развел руками и смущенно посмотрел сначала на Валентину, сочувственно глядевшую на него, а потом на доктора, глаза которого оставались непроницаемыми.
Бедный Ричард, думала Валентина с материнской симпатией, пониманием и сожалением одновременно. Неужели он опять превратится в раба Роксаны? Не пытается ли она вновь околдовать его? Неужели ее чары все еще имеют власть над ним? И если это так, надолго сохранится его помолвка?
Дана и ее мать не очень богаты, но они и не бедны, а она к тому же очень привлекательна. Ей не составит труда найти другого жениха. Такого, который не будет рассчитывать на то, что она даст приют его давней первой любви и станет держать эту женщину в своем доме столько, сколько той заблагорассудится!
Ричард бросил недокуренную сигарету за перила, на изумрудно-зеленую лужайку и решительно встал. Было ясно, что он принял решение, окончательное и бесповоротное.
— Я намерен сделать для Роксаны все возможное, — заявил он. — Все, на что я способен.
Он зашагал от них прочь по террасе, и Валентина тоже поднялась и обескураженно посмотрела на доктора.
— Может быть, и мы пойдем? — предложила она. — По-моему, уже пора одеваться к ужину.
Но когда они подошли к лестнице, ведущей в мансарду, он последовал за ней наверх и, войдя в уютную гостиную — она же мастерская, — обхватил ладонями ее лицо и вгляделся в него, как измученный жаждой человек — в чистый, прозрачный ручей.
— До чего же мне повезло, что ты не Роксана, — проникновенным голосом сказал он. — Даже в лучшие свои времена она не смогла увлечь меня. А если бы это случилось, я бы счел, что погубил свою жизнь. Сейчас Ричард показался мне погибшим, потерянным человеком… Но мы с тобой нашли друг друга.
Когда он обнял ее, она закрыла глаза, и по телу ее пробежала дрожь в предвкушении его поцелуя. Когда она наконец смогла заговорить, все еще прижимаясь к нему и чувствуя, как комната плывет у нее перед глазами, она сказала:
— Нет, это несправедливо! Ричард достоин того, чтобы быть счастливым. Ах, если бы она вновь не вернулась в его жизнь!
— Но это не значит, что она удержит его и на этот раз.
— У меня такое чувство, что она очень постарается. Зря он дал ей понять, что совсем не любит Дану!
— Я вынужден опять поехать в Лондон на несколько дней, а может быть, и дольше, — сказал он. — Но я возвращусь сразу же, как только смогу, ты знаешь это.
Она вздрогнула при одной мысли о том, что он уедет.
— Не знаю, как я смогу прожить это время без тебя, — прошептала она, с простодушной искренностью выдавая свои чувства.
Он опять обхватил ее лицо ладонями и улыбнулся, глядя на нее.
— Но ведь ты прожила все это время, пока не встретила меня, воображая, что твоя жизнь целиком и полностью посвящена Ричарду. Правда, должен признать, что существует огромная разница между платоническим обожанием и страстной любовью. А я льщу себя надеждой, что ты любишь меня, малышка… Может быть, так же сильно, как я тебя!
— Почти так же сильно. — Она обвила его шею руками, словно боясь, что кто-то отнимет его у нее. — Женщина всегда любит сильнее, чем мужчина, наверное, не может иначе. У мужчины столько всего другого на уме. А женщина все свои мысли концентрирует на мужчине, которого полюбила.
Гастон загадочно улыбнулся.
— Может быть, — согласился он и погладил ее по щеке. — Все может быть. Но знаешь ли, мужчина тоже очень даже концентрируется на чем-нибудь одном!
Глава 14
Перед отъездом Гастон, отослав куда-то сестру Тибо, долго беседовал с Роксаной наедине. Когда Валентина увидела его после этой длительной конфиденциальной беседы с пациенткой, которая ему ничего не платила, он выглядел необычно угрюмым и озабоченным. Но, поднявшись после его отъезда проведать Роксану, она нашла ее бодро расхаживающей по комнате, в отличие от доктора, в хорошем расположении духа, и только глаза ее странно блеснули, когда она подняла их на вошедшую подругу.
— Здравствуй, дорогая, — приветствовала она ее своим хрипловатым голосом, который иногда звучал очень музыкально. — Итак, Гастон уехал, и ты пребываешь по этому поводу в тоске! Он рассказал мне о ваших планах на будущее. Ты собираешься выйти за него замуж и жить с ним в счастье и любви! Ну что ж, дай Бог, чтобы так оно и было. Но мое знание мужчин не позволяет мне питать слишком больших надежд на твой счет. Однако тебе так мало было надо, когда ты считала себя влюбленной в Ричарда, что удовольствуешься и теми крохами, которые тебе перепадут! К тому же тебе ведь двадцать шесть, верно? А время бежит!
— А тебе тридцать два, — не удержалась Валентина, невольно опускаясь так низко, чтобы напомнить Роксане о ее возрасте. Вероятно, виной тому была ненависть, с которой подруга, все еще немощная и больная, все еще изучающе смотрела на нее, и тревожное опасение, что Гастон выложил Роксане все без лишних церемоний.
А ведь Валентина должна была радоваться — значит, мужчина, которого она любит, счел нужным объявить всему миру, что она принадлежит ему и что он собирается жениться на ней.
— Да, мне тридцать два, — ответила Роксана, с удовлетворением разглядывая в зеркале свое искусно накрашенное лицо и прелестный халатик той расцветки, которая ей всегда шла. — Но я бы не сказала, что совсем уж никуда не гожусь, как ты думаешь, а? На мне еще рано ставить крест. Ричард стал наведываться ко мне гораздо чаще, чем сразу после обморока, а ведь Ричард большой ценитель женской красоты, и я склонна отнести это на мой счет, что вселяет в меня в моменты уныния чувство уверенности.
Валентина решила, что пришло время сделать ей предложение, которое они обсудили с Гастоном.
— Не знаю, что ты собираешься делать, когда поправишься, — начала она, — но уверена, ты понимаешь, что Ричард помолвлен и ты не можешь оставаться здесь.
— Ах, об этом не беспокойся, — небрежно бросила в ответ Роксана, продолжая рассматривать себя в зеркале. — Ричард собирается обеспечить меня денежными средствами, и тогда я смогу поселиться где угодно. — Она подправила косметическим карандашом бровь. — На юге Франции… где угодно!
— Но у тебя нет никаких прав на Ричарда. — «Более того, — с горечью подумала Валентина, — ты, по существу, загубила ему жизнь, а теперь принимаешь его благотворительность так, как будто он чем-то тебе обязан».
— Вот как? — Роксана взглянула на подругу через плечо, на ее алых губах играла издевательская улыбка. — Все зависит от того, что ты понимаешь под словами «иметь право на Ричарда». Эта дурочка, с которой он помолвлен, никогда не сделает его счастливым. У нее на него нет никаких прав, она не достойна даже уважения, потому что выходит за него замуж из-за денег. А мать всячески толкает ее на это!
— Думаю, ты не права, — спокойно возразила Валентина. — Ее мать очень милая женщина, а Дана поразительно красива. Многие богатые мужчины почтут за счастье жениться на ней.
— Многие богатые мужчины почли бы за счастье жениться на мне, когда мне было столько же лет, сколько сейчас ей, — зло бросила Роксана. — Я была куда красивее ее и к тому же поражала не только внешностью. Я обладала столькими притягательными свойствами, что мужчина, любивший меня, когда я была молода, по-прежнему находится под их впечатлением, даже когда я утратила свою молодость.
Валентина, нервно ходя по комнате, взволнованно подумала — недоумевая, почему она вдруг так разволновалась, — что это всего лишь односторонний взгляд на вещи, всего лишь одно из объяснений щедрости Ричарда, готового осыпать свою старую любовь благодеяниями.
Она на многие годы превратила жизнь Ричарда в пытку, а он готов окружить ее комфортом до конца дней?!
— Мы с Гастоном думали… думали о коттедже, — заговорила Валентина, останавливаясь возле Роксаны. — Мы подумали, что, может быть, ты захочешь пожить в нем, в Даффи будет помогать тебе, конечно, если согласится. Домик в полном твоем распоряжении, ты можешь переехать туда в любое время.
— Благодарю тебя, дорогая, — томно процедила Роксана, закурила сигарету и стала наблюдать за плывущими к потолку колечками дыма. Потом она перевела взгляд на Валентину. В глазах ее опять вспыхнули подозрительные огоньки. — Ты исключительно щедра ко мне, моя милая, но в данный момент я не могу принять твое предложение, потому что еще не задумывалась о своих дальнейших передвижениях. Это очень мило со стороны Гастона — согласиться с тобой… и как это очаровательно, по-семейному звучит: «Мы с Гастоном думали…» Вы, похоже, успели о многом вместе подумать, а я-то и представления не имела, что вы так хорошо узнали друг друга!
Несмотря на мягкость тона, в голосе Роксаны прозвучали нотки, которые насторожили Валентину. Она поспешила оправдаться:
— Думаю, что ты знаешь о моей первой встрече с Гастоном на приеме у Ричарда. Мы пока что не очень хорошо узнали друг друга…
— Тогда проявляй осторожность, моя дорогая… Будь начеку! — Глаза Роксаны опять подозрительно сверкнули. — Даже когда хорошо знаешь мужчину, нельзя доверять ему. А уж если ты недостаточно его знаешь… — Она пожала плечами. — Ну, это значит, что можно накликать на себя беду. Но, разумеется, дело твое.
Роксана шла на поправку не по дням, а по часам. Ее бледность уменьшилась, щеки округлились… морщины, как по волшебству, разгладились, она больше не выглядела изможденной. Даже без макияжа она казалась не старше своих лет. А накрасившись, превращалась в прежнюю Роксану… неотразимую, ослепительную.
Ричард каждый день проводил с ней по многу часов, выносил ее на террасу, хотя теперь она окрепла настолько, что вполне могла выйти туда сама и даже дойти вместе со всеми до пляжа, где они купались и загорали.
Ричард запретил ей даже думать о купании, и поэтому она сидела на пляже под зонтиком, пока вся компания плескалась в воде, и безмятежно улыбалась им, когда они возвращались к ней. Ричард бросался на песок у ее ног и озабоченно спрашивал, как она себя чувствует, не слишком ли печет солнце, достаточно ли защищенное от ветра место они выбрали и удобно ли лежат подушки ее пляжного кресла, не нужно ли их поправить.
Ричард заботился о том, чтобы восстановить ее силы и вновь поставить на ноги, расспрашивая сестру Тибо о наиболее быстрых и верных методах лечения болезни, и расписывал их для ее пациентки на каждый день, что слегка забавляло сиделку… хотя, поскольку вреда от этого не было, она не спорила.
Роксану не оставляли, как прежде, одну или только в обществе сестры Тибо. Она теперь была на положении почетной гостьи Бледонс-Рока (а Дана Йоргенсен и ее мать, похоже, превратились в рядовых гостей), ей уделялось особое внимание, и прилагались все усилия к тому, чтобы развлечь ее. Ричард сам отбирал для нее книги, за столом заводил разговор о том, что могло бы ее заинтересовать. Он готовил для нее особые коктейли из шампанского (с разрешения сестры Тибо) и посылал за деликатесами, которые она обожала. И если черную икру и копченого лосося нельзя было купить поблизости, их доставляли откуда-то издалека. Возле нее всегда стояла огромная корзина с фруктами, которые она очень любила.
Ричард заметил, что гардероб ее скуден, и, связавшись с ее прежним портным в Лондоне, заказал множество новых туалетов. Так как ее мерки не очень изменились, обновки пришлись впору и явно были ей к лицу. По вечерам она блистала в таких туалетах, что затмевала Дану и отодвигала на второй план Валентину. Ричард отвез ее даже в местный салон красоты — недавно открывшийся филиал знаменитого лондонского, после посещения которого она преобразилась в прежнюю Роксану и выглядела как десять лет назад.
После обеда Ричард катал ее на машине, иногда вместе с кем-нибудь еще. На закате он обычно сидел рядом с ней на террасе, где все собирались и пили аперитив. А после ужина играл с ней в шахматы или в карты. Он намеревался установить специально для нее телевизор, так как сам не был любителем смотреть его. А когда ей пора было ложиться спать, относил ее на руках наверх и, как только сестра давала ему знать, что он может войти, снова входил в комнату, чтобы пожелать ей, томно полулежащей на подушках, доброй ночи.
А в это время этажом ниже Дана Йоргенсен обычно нервно мерила шагами террасу или гостиную — в зависимости от капризов погоды, — и вид у нее был такой, как будто она уже приняла решение и только ждала удобного случая, чтобы сообщить его Ричарду.
Она сделала это однажды после вечером, когда все остальные легли спать, а утром черный лимузин Ричарда появился у крыльца. В багажник сложили вещи миссис и мисс Йоргенсен — во всяком случае, все те, которые туда поместились, остальные же должны были быть привезены позже.
Весьма официально попрощавшись и не оглянувшись на покидаемый без всякого сожаления дом, обе гостьи сели в машину, и Ричард, галантно вызвавшийся подвезти их до ближайшей железнодорожной станции, завел мотор.
Ошеломленная, Валентина все еще стояла в холле, когда из двери, ведущей в кухню, вышла Даффи и, многозначительно посмотрев на нее, сказала:
— Может быть, я говорю что-то не так, но лучше бы ваша тетушка не умерла так рано — я вообще не хотела бы ее смерти, бедняжки! — и не оставила вам своего коттеджа. Потому что, если бы у вас не было коттеджа, вы бы никого в нем не приютили, верно? И не привезли бы сюда… и мисс Роксана вообще никогда не вернулась бы в Бледонс-Рок.
В это время Роксана легко спустилась с лестницы, одетая в белый полотняный сарафан с приколотым к полуобнаженному, чуть загорелому плечу цветком только что сорванной гардении, который ей прислали на подносе вместе с завтраком. В руках у нее была корзинка для рукоделия, а под мышкой — книга. Она подошла к ним, благоухая дорогими, только что купленными духами, и улыбнулась с видом Клеопатры, отвоевавшей своего Антония. Что и говорить, он принадлежал ей целиком и полностью.
— Значит, они уехали? — с величайшим удовлетворением произнесла она. — Как говорится: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», верно? Когда они приехали сюда, я была тут посторонней… Можно сказать, последней в списке! Но Ричард вернется со станции и, думаю, кое-что всем вам объявит. — В число «всех» входили дворецкий и его жена, две горничные, а также Валентина и миссис Даффи. После того как бокалы были наконец наполнены шампанским, их попросили cобраться в библиотеке. Ричард поднял свой бокал и предложил выпить за него и… Роксану.
— Наконец я могу объявить о том, о чем мечтал еще много лет назад, — начал он. — Мисс Бледон… — Его глаза отыскали Роксану и остановились на ней с таким обожанием, что Валентине стало ясно: он так и не излечился от безрассудной любви к шестнадцатилетней девочке, которая покорила его с первого же взгляда. — Мисс Бледон, род которой владел этим особняком, в конце концов дала согласие выйти за меня замуж и сделала меня счастливейшим человеком на свете!