Он решительно отказывался чувствовать к Виоле что-либо, кроме презрения, хотя теперь понимал, как трудно ему будет не отвлекаться от цели. Несомненно, она обладала некоторыми достойными качествами. В первую очередь, любила своего ребенка и готова была многим рискнуть ради его благополучия. Но зачем усложнять дело, восхищаясь тем, что чувствует и выставляет напоказ любая мать? Нужно быть осторожным и, преследуя Виолу, безжалостно душить сострадание к ней.
Пожалуй, ему следовало ожидать, что желание к ней вспыхнет с такой силой. Он давно не был с женщиной и со времен плена не испытывал никакого чувства к тем особам, которые утоляли его насущные потребности. Они были средствами к достижению цели, и теперь таким средством станет Виола. Но Ян с досадой ловил себя на том, что ему не терпится погрузиться в ее мягкие стенки и предаться минутному наслаждению. А необходимость смириться с тем фактом, что сейчас единственной женщиной, способной его удовлетворить, была леди Чешир, и вовсе выводила герцога из себя. Естественно, желание утихнет, лишь только он ее добьется, как это происходило со всеми остальными. Но уже целую неделю после первого сеанса он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме воспоминаний о восхитительной груди, оказавшейся так близко к его лицу, и о сладких губах, которые без особого сопротивления сдались на милость его поцелую.
Почву под ногами он потерял в тот момент, когда Виола невинно коснулась его лба. Убрав пряди с лица, она обезоружила его и вызвала к жизни воспоминание, обрывки которого он до сих пор не мог собрать в цельную картину. Он всегда знал, что Виола была с ним в темнице, но не помнил, как часто и сколько длились эти визиты. Откровенно говоря, в беспросветной тьме и под воздействием наркотиков, которыми его пичкали каждый день, он часто не мот отличить Виолу от ее сестер. Но, словно очнувшись после страшной бури, теперь он вспомнил момент, когда она точно так же убирала волосы с его лба. Он тогда лежал на койке, ощущал тепло ее тела и слышал ее приглушенный голос, который успокаивал его, хотя самих слов он тогда не разбирал.
Завтра, на следующем сеансе, он будет действовать так, чтобы Виола еще сильнее запуталась в его паутине. Он по-прежнему неясно себе представлял, как соблазнить ее, не форсируя событий. Нельзя было вспугнуть ее, пока не свершился финальный акт возмездия. Нужно вкрасться к ней в доверие. Вот тогда она станет наиболее уязвимой. И поможет ему вспомнить каждый ужасающий момент, который его вынудили пережить, приковав его, одинокого и напуганного, во тьме подземелья.
Настойчивый стук в дверь оборвал размышления герцога, и тот, выпрямившись, повернулся к столу.
— Войдите.
Мгновение спустя в комнате появился Брэтэм.
— Простите за беспокойство, ваша светлость, но прибыл пакет, который вы ждали.
Ян тут же встал из-за стола, и дворецкий зашагал по ковру к нему навстречу, крепко держа в руках обернутую газетой раму высотой примерно в три фута и шириной — в два.
— Положите сюда, на стол, — сказал герцог, убирая ручку, бумагу и стакан виски, чтобы освободить место.
Брэтэм сделал, как велено, аккуратно опустив пакет перед герцогом.
— Что-нибудь еще, ваша светлость?
Ян покачал головой.
— Нет, пока нет. Я позову, если вы понадобитесь.
Дворецкий опустил голову в поклоне, повернулся и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.
Ян долго смотрел на газету, уперев руки в бедра. Он колебался, срывать ли покровы с эротической работы знаменитого художника, которую он купил у своего заклятого врага за безбожных пять тысяч фунтов. Он надеялся, что не зря потратил деньги и картину удастся как-нибудь использовать против предыдущей владелицы.
С этой мыслью герцог взял бокал и наконец отпил из него виски. Потом стал тянуть за углы бумаги, пока не сорвал ее с рамы и его взору не открылась вся картина.
Чистое, ничем не замутненное изумление охватило герцога, едва он взглянул на самое необычайное, самое провокационное полотно, какое когда-либо представало его взору.
Простой, но изящный рисунок изображал нагую женщину в полный рост. Та стояла, разведя ноги, повернув голову вбок и прислонившись к плечу скрытого за ней мужчины. Ее длинные темные волосы развевались так, что лица не было видно, а руки тянулись к плечам мужчины. Тот, склонив голову, прижимался губами к ее голой шее и свободно обвивал ее руками. Одна ладонь сомкнулась вокруг груди, играя с соском, а другая врезалась в темный треугольник завитков между ног, причем кончики пальцев тонули в ее нежном, женском тепле.
Ян отступил на шаг, завороженно глядя на восхитительно красивый рисунок. Он ни в коем разе не назвал бы себя знатоком искусства, но ему было совершенно очевидно, почему Виктор Бартлетт-Джеймс стал сенсацией. В рисунке чувствовалась рука мастера, а предмет, хоть и носил явный эротический характер, так изысканно изображал позу, что не создавалось ощущения распущенности.
В самом деле, чем больше он вглядывался в каждый тонкий штрих, в фигуру женщины, подобную песочным часам, в сильные руки мужчины на ее теле, в его нежный поцелуй и скрытые черты ее лица под разметавшимися волосами, тем сильнее восхищала его картина. Как и задумывал художник. Ян почувствовал, что наливается внезапным желанием. И не только оттого, что смотрит на столь пикантную картину, но и от мысли, что леди Чешир тоже видела ее и, вероятно, с таким же томлением изучала каждую деталь. Именно образом Виолы, физически возбужденной этой работой, увлеклось воображение Яна. Сами по себе в голове замелькали вопросы: какой она была в постели с мужем вдвое старше себя, удовлетворял ли ее мужчина, за которого она вышла, как она снимала сексуальное напряжение теперь, без него и без других мужчин, способных воплотить ее фантазии?
Потянувшись за бокалом виски, Ян осушил его одним глотком, потом повернулся, обошел кресло и встал у окна, навалившись плечом на раму, скрестив на груди руки и устремив взгляд в черноту безлунной ночи.
Герцог несколько досадовал на себя. В своих рьяных поисках справедливости он упустил из виду, что может столкнуться с иной Виолой Беннингтон-Джонс, скрывающей собственные чувственные тайны. Что девушка, которую он знал пять лет назад, может превратиться в пылкую, искушенную женщину. Виола не просто стала старше, она сделалась независимой вдовой, и теперь ею не так просто будет помыкать. Но она не переборет собственной сексуальности. Тот, кто однажды вкусил плоды страсти, уже не сумеет навсегда отказаться от их сладости.
И все-таки кроме сознания, что Виола видела такую откровенную картину, владела ею, а потом продала, что-то еще дразнило любопытство герцога и, оправданно или не оправданно, не позволяло ему выходить из задумчивости. Будучи художницей, Виола не могла не присмотреться к таланту коллеги, не уделить внимания каждой линии, каждой тушевке, точно так же как делала для него, когда рисовала его черновой портрет. Она наверняка изучала стиль Бартлетта-Джеймса, чтобы улучшить собственный, невзирая на тот факт, что ее творчество ограничивается формальными портретами и натюрмортами.
Возможно, именно это распаляло его любопытство. Художник может изучать эротическую работу с точки зрения точности и изящества, красоты и формы. Но может ли этот самый художник не возбуждаться от общего вида картины?
Ян оглянулся через плечо на рисунок. Он мог представить прелюдию к страсти, которую вздумалось изобразить художнику. Но писал ли тот по памяти или ему позировали? Может ли Виола нарисовать такой сладострастный портрет, если ей хорошо заплатить? Губы Яна медленно расплылись в довольной улыбке, стоило ему вообразить, как исказится ее лицо, если он и вправду предложит нарисовать себя голым. И, разумеется, если он будет наблюдать, как она рисует его в таком виде, эрекцию скрыть не удастся.
Вдруг его осенило.
Ян быстро обошел кресло, сел за стол и еще раз вгляделся в картину. В голове у него начала складываться немыслимая теория.
* * *
Он умолял не оставлять его, поэтому я сидела в ногах койки и держала его за руку, пока он не уснул…
К сожалению, из-за непрерывного дождя они не могли провести сеанс в саду, на воздухе, как надеялась и почти угрожала Виола при прошлой встрече. Поэтому, собравшись с духом, Виола приготовилась провести еще одно напряженное утро. Она села на табурет у себя в студии, в нескольких футах от герцога, и попыталась сосредоточиться на картине, которую наконец начала писать. Однако Ян мешал ей уже одной своей невозмутимой манерой держаться. Он не сказал ничего сверх обычной поверхностной ерунды, которую говорят при встрече, и она тоже не стала ничего придумывать. Однако сегодня утром нервы ее были на пределе, и герцог, вероятно, это заметил.
Виола понимала, что герцог смотрит на нее глазами человека, который прекрасно знает, что она не только продала оригинальную работу Бартлетта-Джеймса, но и, безусловно, сама изучала эту эротическую картину. Ян знал, что рисунок принадлежал ей, но она по-прежнему пребывала в уверенности, что по меньшей мере пока он не подозревает о знаке равенства между ней и Бартлеттом-Джеймсом.
Ей оставалось ждать благоприятного момента. С помощью Дункана она потихоньку, незаметно подготовила почву, чтобы не позднее чем через тридцать дней забрать сына и уехать в Европу. И пусть это будет стоить ей жизни, но она не позволит Яну Уэнтворту разгадать свой план. Герцог знал, что она переписывается с поверенным, но только ей и Дункану было известно о приготовлениях.
— Могу я задать вам вопрос, леди Чешир?
Неизменная вежливость герцога в такой ситуации раздражала Виолу, и ей приходилось прилагать все усилия, чтобы не обнаруживать перед ним своей досады. Тем не менее, взгляд, которым он пожирал ее сегодня, лишал мазки ее кисти обычного изящества.
Натянуто улыбнувшись и не отрывая глаз от палитры, на которой смешивала оттенок синего, Виола ответила:
— Конечно, ваша светлость.
Герцог выдержал паузу, потом немного понизил голос и спросил:
— Вы скучаете по мужу?
Ее ресницы дрогнули и взмыли вверх.
— Прошу прощения? — сказала Виола, глядя на герцога.
— Ваш муж, — с полуулыбкой повторил Ян. — Вы по нему скучаете?
Виола ума не могла приложить, почему герцог вдруг отбросил формальности и задал ей такой личный вопрос, поэтому решила отделаться шаблонной отговоркой.
— Уверена, все вдовы скучают по мужьям, ваша светлость, особенно если муж недавно их оставил.