Чем ближе они подходили к салону, тем сильнее нарастала тревога, ибо Виола понимала, что Ян примет ее в своем великолепном, изысканном доме не по светским канонам, как герцог Чэтвин, а как мужчина, которому пять лет назад причинили зло и который теперь хитро опутал ее сетями обмана, ошеломив требованием явиться этой ночью ради некой, неизвестной ей пока цели. Но за эти годы она стала сильнее. Она с честью выдерживала все ненастья и капризы судьбы и не позволит герцогу разрушить жизнь, которую она построила для своего ребенка, в угоду прошлому, которое он так и не сумел оставить в прошлом. Фурия в аду ничто по сравнению с обиженной матерью, и, если герцог хочет войны, она будет сражаться до последнего.
В конце коридора Брэтэм замедлил шаг, подождал Виолу, потом потянул за ручку двери и открыл ее для гостьи.
— Будьте добры, подождите здесь, мадам. Его светлость присоединится к вам сию секунду.
Виола кивнула, сделала три шага вглубь комнаты и замерла, ошеломленная открывшимся видом.
Зеленый салон был ослепителен. В изысканной обстановке преобладали насыщенные оттенки коричневого и яркие тона зеленого, северную стену прорезали высокие окна, выходившие в пышный, благоухающий сад, который сейчас напоминал лес в сумерках. В центре комнаты стояло два одинаковых бархатных дивана изумрудного цвета, между ними темный чайный столик, а по бокам два коричневых кожаных кресла.
Оставшиеся три стены, затянутые зеленым бархатом, были щедро украшены цветочными натюрмортами в золоченых рамах. Но главной изюминкой салона были вазы всех форм и размеров, наполненные живыми зелеными растениями. Они стояли на приставных столиках, на чайном столике, на каминной полке и даже на деревянном полу в огромных золотистых кадушках, создавая в комнате атмосферу ботанического пиршества. Мать Виолы упала бы в обморок при виде такой красоты.
— Моя любимая комната в доме.
Виола резко обернулась при звуке его голоса, такого же насыщенного и бархатного, как сам салон. Едва она увидела герцога, сердце быстрее забилось у нее в груди, а глаза широко распахнулись.
Ян стоял на пороге, заложив руки за спину, величавый и полный достоинства. Его роскошный вечерний костюм из черного и кремового шелка дополнялся темно-фиолетовым галстуком, безукоризненно завязанным на шее. Волосы были зачесаны назад и не скрывали ни единой жесткой черты красивого, гладко выбритого лица. Во взгляде герцога, изучающем Виолу с головы до ног, ничего нельзя было прочесть.
— Полагаю, хорошей идеей было бы поговорить о том, что произошло пять лет назад.
Ян с силой выдохнул и посмотрел на свои полированные туфли.
— Даже если это так и мы со всех сторон обсудим причиненное мне зло, этого будет недостаточно, чтобы восстановить справедливость.
— Так вот зачем я здесь? Чтобы помочь вам восстановить справедливость?
Герцог ничего на это не сказал. Когда молчание затянулось, Виола сцепила перед собой ладони и, скованная, чуть не падая с ног от волнения, храбро спросила:
— Много ли вы помните?
Герцог искоса посмотрел на нее и сощурился.
— Полагаю, сударыня, что главного я не забыл.
Она сглотнула ком в горле.
— Тогда вы должны помнить, как много я для вас сделала…
— Как много вы для меня сделали? — недоуменно оборвал герцог, выпрямляясь в полный рост и поворачиваясь лицом к Виоле. — Вы бросили меня там умирать, Виола.
Ее сердце сжалось от боли.
— Я помогла спасти вас.
— Помогли? — Герцог повел бровью. — И как именно вы это сделали?
Чуть приподняв подбородок, Виола ответила:
— Я оставила ключ…
— Вы ничего не сделали.
Его мрачные, сказанные шепотом слова выражали скорее холодную отчужденность, чем бурлящий гнев, и Виола попятилась на шаг, сбитая с толку его поведением и не на шутку встревоженная.
— Вы знали, что я был там, и