Предательский холод сковал все тело и даже внутренности.
— Абсолютно ничего не знают! — с горечью повторила я и пошла к выходу, по пути выбросив стакан с почти нетронутым и совсем остывшим шоколадным напитком в урну.
Морозный воздух окутал горьким привкусом металла. Не иначе скоро опять начнется метель. На тротуаре перед каждым офисом ковром расстилались маленькие гранулы антиобледенителя, похожие на голубую каменную соль. Они скрипели под ногами, как настоящий снег, пока я шла до таксофона. Что телефон работает, знаю точно: по дороге в кафе мне пришло в голову проверить это.
Я поискала в кармане четвертаки и клочок бумаги, на который переписала номер загадочного телефона. Снова мысленно пробежалась по пунктам задуманного плана, чтобы не упустить из виду ни одной детали и предусмотреть все уязвимые места. Хоть и не время думать об этом, но чувствовал ли отец что-либо подобное? Ответственность за себя и за жизнь других людей? Пересохшее горло и готовый в любую минуту взбунтоваться желудок, тревога, острой занозой засевшая в груди и не позволяющая мыслить разумно?
Маленькой девочкой я никогда не сомневалась, что папа умеет делать все. Он тогда появлялся на пороге бабушкиного дома раз в несколько месяцев, иногда весь в синяках, иногда еле волоча ноги. К папиному приезду бабушка пекла пироги и готовила на ужин его любимые блюда. По тому, как она поднималась ранним утром и ставила тесто, я сразу понимала, что приедет отец. Несмотря на то, что в доме отсутствовал телефон, бабушка всегда безошибочно угадывала день, когда на горизонте появится подпрыгивающий на местных ухабах папин грузовичок.
Помню, как на лужайке перед домом, заросшей маргаритками и высокой травой (бабушка не успевала скашивать ее острым мачете, как ни старалась), папа подхватывал меня на руки и кружил, кружил… Я заливисто смеялась и визжала от удовольствия. А чуть погодя папа вел меня в лес и учил стрелять: сначала из пневматической винтовки и одностволки двадцать второго калибра, потом из дробовика и, наконец, из пистолета. Так было в мое двенадцатое лето, за год до смерти бабушки.
Я отмахнулась от грустных воспоминаний и вошла в телефонную будку. Трубка скользила в руках, одетых в перчатки. Правда, в такой адский мороз, пожалуй, никакие микробы не выживут, так что беспокоиться по поводу заражения чужой инфекцией нет смысла. Я сунула в щель монеты, набрала номер и запихала клочок бумаги с телефонным номером обратно в карман.
Дрю, детка, не оставляй никаких следов! Сначала подумай хорошенько, потом действуй!
Сердце учащенно забилось, а к горлу подступил комок, заполняя рот кисловатым предчувствием беды. Я ждала.
Прозвучал длинный гудок вызова. Ну, по крайней мере, телефон не отключен. Два звонка. Три. Четыре.
Наконец-то трубку сняли… но никто не ответил. Вместо ответа сквозь негромкие помехи линии донеслось лишь чье-то тихое дыхание. Превратившись в слух, я отсчитывала секунды. На заднем фоне были слышны неясные звуки, похожие на звуки проезжающих мимо автомобилей.
Одна тысяча один. Одна тысяча два. Одна тысяча три.
Чуть шипящее дыхание, почти срывающееся на негромкий свист — так дышат с открытым ртом.
Одна тысяча шесть. Одна тысяча семь. Одна тысяча восемь.
— Не вешай трубку, малышка! — произнес мужской голос, очень молодой и приятный, но что-то в его словах настораживало.
Может быть, акцент? Или что-то другое?
Меня бросило сначала в жар, потом в холод. Во рту вновь появился слабый привкус искусственных апельсинов с солью.
Одна тысяча девять. Одна тысяча десять.
— Затаилась, мышка? — Последовал короткий неприятный смешок, будто парень на том конце линии глотнул гадкой микстуры. — Отлично! Когда захочешь получить ответы на свои вопросы, найди меня. Угол Берка и Семьдесят второй улицы. Добро пожаловать, малышка!
Одна тысяча четырнадцать. Одна тысяча пятнадцать.
Все! Я повесила трубку, тяжело дыша, отступила на шаг. Мышцы свело от напряжения, еще одна секунда, и я рассыплюсь на части. Господи, да что же это такое?!
Я оглянулась по сторонам. Предупреждающий привкус апельсинов во рту усиливался. Черт! Что еще? Ноги сами услужливо понесли меня от телефонной будки вдоль здания — согласно нашему с Грейвсом плану. Идти было легко, так как под выступами дома попадались заасфальтированные участки совершенно без снега.
Я не стала высматривать Грейвса в толпе и проверять, направляется ли он к автобусной остановке. Парень не промах, не пропадет!
Угол Берка и Семьдесят второй улицы. Нужно срочно найти этот дом. Наверняка на автобусной станции есть карта города. Кстати, и от хвоста с погоней там проще всего избавиться.
Не уверена, что за мной следят, но привкус апельсинов во рту напрасно не появляется. Знаете, иногда обитатели Истинного мира засекают местоположение потенциальной жертвы по телефону. Как говорил папа: «Детка, для телепатов это пара пустяков!» Не зря же мы с отцом придумали собственную систему обозначения безопасных и сомнительных телефонных номеров.
Ну а мне лучше убраться отсюда подальше, чтобы сбить с толку незнакомца, ответившего на звонок. Все-таки номер не отмечен крестиком, как безопасный. Да и не мог говоривший точно знать, что звонила именно я. По крайней мере, будем надеяться, что он начнет гадать, давал ли отец его номер телефона другому охотнику или был ли у него помощник. А вот кто я такая, он не знает!
Будто ты много знаешь, Дрю? Вдруг ты совершаешь непоправимую ошибку?
Ну, кое-что я теперь знала. Например, знала, где устроили ловушку для маленькой глупой девочки. А в любой ловушке, как ни крути, всегда найдется незаметная лазейка, через которую можно вырваться на свободу и выведать, кто устроил всю заварушку.
Конечно, если я проявлю верх осторожности и если не отвернется удача!
Эх, боюсь, что осторожность и удача в этом деле мне не помощники! Я еще совсем ребенок, а здесь нужна уверенная рука взрослого. Черт побери, если некое чудовище превратило в ходячий труп сильного, умного и опытного отца, по силам ли мне с ним тягаться?!
Но я осталась совсем одна и не знаю, что делать дальше?
Беги из города! Выбирайся скорее из этого ада!
Ага, уже бегу! Куда я денусь без машины в такую пургу? Так недолго попасть в чьи-то руки или лапы. Нет, бегство — не выход из положения.
Я погрузилась в мысли, потихоньку ускоряя шаг и по-прежнему придерживаясь выбранной стороны улицы. Над головой голубело пронзительное морозное небо, в котором одинокие темно-свинцовые облака казались порождением дьявола, которое охотится за вечностью.
Оглядываться на Грейвса и проверять, выполнил ли он свою часть плана, не стану. Некоторое время ему придется полагаться только на самого себя. Я вернусь домой, когда почувствую себя в полной безопасности.
Вернее, выясню, что не приведу с собой хвост в виде очередной нечисти.
Через две улицы я вышла к автобусной остановке, где внимательно изучила карту центральной части города и нашла пересечение улиц Берка с Семьдесят второй на самой границе с городскими окраинами. В те края ездит только один-единственный автобус. Кинув взгляд на подозрительные облака в небе, я провела пальцем по маршруту в поисках возможных путей для бегства. И не нашла ни одного.
Вот где меня выручил бы грузовичок!
Ну, давай же, Дрю! Нужен план! Напряги мозги и придумай хоть что-нибудь!
Жаль, что расположение улиц такое неудачное. Будь оно немного другим, можно было убедиться, что за мной нет слежки, и вернуться домой, а потом продумать план дальнейших действий…
Неожиданно вспышка острой боли безжалостно сдавила виски. Я только успела судорожно глотнуть ртом прохладный воздух, вздрагивая всем телом, как внезапно появившаяся боль быстро исчезла, оставив после себя тихий звон в ушах. Такой звон обычно возникает, если провести рукой по бокалу с вином. И так же неожиданно вокруг меня установилась гробовая тишина.
С ошарашенным видом я стала оглядываться по сторонам.
Время остановилось, и весь мир замер. В одно мгновение автобусы остановились на полпути, а пар, выдыхаемый прохожими, застыл вязким облаком. Казалось, стоит протянуть руку, и увязнешь в его плотной массе. Какой-то мужчина в длинном черном пальто легким щелчком стряхивал пепел с сигареты, да так и не закончил это занятие, а от сигареты тянулась вверх тонкая неподвижная струйка дыма. Создавалось впечатление, что невидимая рука поставила время на паузу, а мне забыли об этом сообщить.
Над одним из автобусов мелькнуло белое оперение птицы. Я присмотрелась внимательней.
Там, на крыше автобуса, распушила свои перышки белоснежная бабушкина сова, которая подмигивала мне желтыми бусинками глаз. Она кивала головой, будто спрашивая: «Что случилось, хозяйка?»
Я шагнула вперед, но не тут-то было. Движения давались с трудом, будто невесомый воздух вокруг меня превратился в густой сироп. Приходилось идти очень медленно, преодолевая сопротивление плотного воздуха. Три шага, четыре — все ближе и ближе к автобусу с гостеприимно распахнутыми дверьми. Уже виден неподвижный водитель с микрофоном у рта и закрытыми глазами, застигнутый паузой во время мигания.
Внезапно тишина вокруг меня взорвалась, как воздушный шар, и вновь заполонили шум двигателей, голоса прохожих, тихое завывание ветра. В ошеломлении я замерла, не сводя взгляда с водителя автобуса, а тот как раз договорил свое объявление в микрофон и перевел взгляд на меня.
— Ну что, садишься, малышка? — обратился он ко мне.
Раскрасневшимися щеками и белой длиннющей бородой водитель напоминал старого доброго Санта-Клауса. Пожалуй, только шарф на шее с изображением американского флага и распухшие суставы пальцев выбивались из общей рождественской картины. А сам водитель жизнерадостностью и доброжелательностью внушал такое доверие пассажирам, что вряд ли они пожелают видеть кого-нибудь другого за рулем многотонной махины.
Я вошла в автобус с громко бьющимся от волнения сердцем, предъявила проездной и заняла место неподалеку от выхода. Как показала практика, далеко от водительского места садиться не стоит — можно стать жертвой обколотого психа или карманника. Однако и близко к водителю садиться на сей раз не хочется. Вдруг он заметит, что со мной творится неладное: например, накатит на меня очередная волна дурноты и вытошнит прямо в салоне.
А самочувствие сейчас такое, что и до рвоты недалеко.
С трудом удалось восстановить учащенное дыхание. Несмотря на то, что под курткой и шапкой с меня тек градом пот, зубы по-прежнему выбивали дробь, а по коже бегала орда мурашек. Я скрестила на груди дрожащие руки, внушая, что нисколько себя не жалею. Наконец автобус заурчал и сдвинулся с места. Интересно, сова еще сидит на крыше? И видят ли ее прохожие?
Так и с ума сойти недолго, Дрю!
С другой стороны, меня охватило необычное умиротворение. Бабушка всегда советовала прислушиваться к внутреннему голосу. И если сейчас меня ведет ее сова, стоит ли ломать голову по поводу правильности принятого решения?! Нет, нужно лишь следовать за ней. Как часто раньше приходилось доказывать отцу, что интуиция вовсе не является последствием детских страхов или плодом богатого воображения. Ведь он сам часто повторял, что инстинкты ни разу не подвели меня при выслеживании нежити, которую отец не видел. Ведь обычного человеческого зрения для этого недостаточно… Мне кажется, ни один из взрослых людей не верит в интуицию, даже зная наперед, что за углом скрываются ужасные чудовища.
Странно, но до сегодняшнего дня время не останавливало своего бега и мир не застывал вокруг меня в одном мгновении. И сова никогда не являлась мне при свете дня, оставаясь ночной гостьей из пограничного мира между явью и сном.
Меня передернуло с ног до головы.
Береженого Бог бережет, Дрю! Полученный свыше знак не означает, что тебя ждут впереди сплошь приятные сюрпризы!
Именно так отреагировал бы на появление совы папа. Бабушка скорей всего кивнула бы в ответ, молча соглашаясь с ним, и ее седые брови взметнулись бы вверх, давал понять, что я в сотый раз озвучиваю очевидные факты, которые нет нужды повторять.
Я отогнала нахлынувшую тоску по дому и родным, остро чувствуя свое одиночество. Вкус цитрусов во рту стал понемногу слабеть, особенно когда автобус завернул за угол, скрипя колесами по обсыпанной песком дороге. В глазах кололо от набежавших слез, но я неотрывно смотрела в окно в ожидании следующих событий.
Два часа спустя небо наполовину затянуло свинцовыми тучами, из которых на землю посыпалась мелкая снежная крупа. Во рту опять появился стойкий вкус соленых цитрусов, будто я прогуливаюсь вдоль апельсиновой аллеи. Снова в ушах прозвенел тот самый звон — словно ударили в гонг и его звук еще не замер. Неожиданно для себя я просигналила водителю об остановке, дернув за шнур. Добавлю, что рука сама потянулась вперед и схватила шнур.
Так всегда происходит, когда следуешь внутреннему голосу. А еще никогда не знаешь, что случится в следующий момент.
— Смотри, не замерзни! — с улыбкой напутствовал меня водитель, когда я проходила мимо.
Он говорил то же самое почти каждому мало-мальски симпатичному пассажиру, покидающему салон автобуса.
Я натянула шапку на глаза и осторожно ступила на ледяную дорогу, надеясь от всей души, что не поскользнусь и не отобью задницу.
Слава богу, обошлось.
Я облегченно вздохнула и огляделась по сторонам. Автобусная остановка с пластиковой крышей была испещрена граффити, а вокруг под темным низким небом громоздились товарные склады и хранилища. Лучи заходящего солнца с трудом пробивались сквозь кучевые облака, скупо освещая кружившие в морозном воздухе снежинки. Стремительно надвигались сумерки, приближался тоскливый вечер. Здесь, на севере, всегда очень рано темнеет зимой.
Поразительно рано и слишком быстро.
Я оглянулась и решила сплюнуть, чтобы хоть как-то избавиться от вкуса апельсинов во рту. Ветер подвывал, швыряя горстями снежную крупу в стены автобусной остановки. Бабушкина сова — белое пятно на фоне темнеющего неба — бесшумно планировала на мягких пушистых крыльях.
Знаете, меня посчитали бы сумасшедшей, вздумай я рассказать хоть малую толику своих сегодняшних злоключений. Вот ответьте, что здесь может делать сова?
Тем не менее я поспешила за ней. Под ногами затрещал покрывшийся ледяной коркой снег, не выдерживая тяжести тела. Тротуары в трущобах не чистят, поэтому пришлось перелезать через сугробы, увязая по колено в снегу. Чтобы перейти дорогу, пришлось преодолеть огромные заносы грязно-серого снега, насыпанные снегоочистительными машинами. На пути опять встретилась высокая, почти по пояс, гора перемешанного с песком снега, а за ней вход в темный узкий переулок, куда бесшумно и уверенно, словно биллиардный шар в лузу, скользнула сова. Переулок окружали заброшенные склады, на одном из которых сохранилась вывеска, довольно потрепанная и залепленная снегом, предлагающая услуги по заготовке мяса от компании «Солнечный свет».
Переулок не занесло снегом только благодаря деревянным перекрытиям и всякой рухляди, наваленной у входа. Прекрасное место для засады, не находите? Особенно в темное время суток, а до наступления сумерек остаются считанные секунды.
Описав круг над моей головой, сова долетела до поворота и скрылась из глаз.
Великолепно! Вот мы и дошли до поворота, ведущего в неизвестность. Будь со мной отец, он давно отослал бы меня в начало переулка, а сам двинулся вперед небольшими перебежками от укрытия к укрытию. Я же иду как на прогулке по бульвару — по самому центру, ни от кого не таясь!
Промозглый ветер со свистом ударял ледяные крупицы о ровную поверхность деревянных перекрытий. Там снег таял, и капельки воды скатывались вниз, в темный холодный переулок.
Я сунула правую руку в карман, нащупывая прохладную рукоять складного ножа. Онемевшие на морозе пальцы тут же перестали ныть.