— Конечно Мария. Не хочешь ли чего-нибудь выпить перед разговором?
— Чаю.
К счастью, я уже подглядел, как здесь делают заказы и знал, что активировать артефакт фокусом необязательно. Можно и костяшками пальцев постучать. Просто при активации фокусом, прислуга сразу видит, кто их вызывает, но поскольку я делал заказ из покоев, отданных хозяину замка, мне даже представляться не пришлось.
Чтобы не молчать, пока мы ожидаем чай, я спросил Марию о небесном шёлке. Как оказалось, этот материал производился на Грани, и поэтому был очень редким и дорогим. Причём его редкость превосходила его дороговизну. Он был необычайно красив и по желанию владельца на нём появлялись различные узоры. Некоторые любители даже специально учились воздействовать на шёлк так, чтобы он показывал определённые картины. Практической же ценности небесный шёлк не имел.
После первого же глотка чая, Мария начала исповедоваться:
— Понимаешь, Серж, когда ты не отреагировал на новость о своих родителях, я тебя поняла. Ведь твои родители… я действительно любила Елену, но она… она была разочарована тобой. Для неё выйти замуж за первородного — это как попасть в сказку. А значит, всё должно было быть идеальным. И вдруг ты, её первенец, не носишь родовой признак рода Ривас! Помнишь, ты сказал мне, что слышал, как твой отец тебя однажды назвал выродком? Так вот, Елена тебя только так и называла, когда разговаривала со Стефаном или мною. Может быть, она бы не была такой зацикленной на этом, но все её попытки забеременеть после тебя заканчивались неудачей. У неё на глазах рушилась её сказка! И во всех своих неудачах она винила тебя. Так что я думаю, даже хорошо, что так получилось, что она не увидела, что магия выбрала тебя наследником рода Ривас. Для неё это было бы слишком тяжёлым ударом. А ты… ты чувствовал такое её к себе отношение и всё время пытался доказать, что достоин того, чтобы тебя хвалили, достоин любви своей матери. Знаешь, если бы не Стефан, ты бы мог озлобиться на весь мир, а так, видя, что отец к тебе относится хорошо, интересуется тобой, ты смог перебороть Елену, отстраниться от неё. И это задевало её ещё больше: как это так, ты смеешь не обращать внимание на то, что разрушаешь своим существованием её жизнь! А Стефан… он скорее был к тебе благожелателен, а вот Елену он любил. Да и в том, что ты выродок, его убедили обе самые близкие ему женщины. Так что я понимаю, что ты чувствуешь, Серж, но постарайся выпустить эту обиду. Это очень сложно, но если ты этого не сделаешь, обида может съесть тебя. Понимаешь, когда ты рассказывал о Берлагене, я испугалась. Ты говорил об этом с таким безразличием, как будто отвечал зазубренный урок. Нельзя настолько подавлять свои чувства, Серж. Нельзя всё мерить только разумом, иначе магия убьёт тебя. Магия — это чувства, эмоции, воображение, и, если ты загоняешь всё это на задворки, подавляешь это, магии не нравится такое поведение.
Слушая Марию, мне стало искренне жаль того мальчика, который ушёл, заплатив собою за уничтожение четырех умертвий. Я понял, почему он это сделал: он считал себя не нужным и стремился доказать родителям и всем вокруг, что они ошибаются на его счёт. Правда, такое доказательство прямо таки воняло максимализмом, но кто в неполные десять лет задумывается о далеко идущих последствиях? Надо было что-то ответить Марии. К счастью, она сама подала мне хорошую идею. Я встал и обнял её:
— Мария, я уже не испытываю обиды на своих родителей. Они искупили все грехи передо мной, встав на мою защиту в Берлагене. А самое главное — я в данный момент нахожусь с человеком, который меня не оттолкнёт и не предаст. И это я знал всегда. Я рад, что ты у меня есть.
Мария вскочила и прижала меня к себе. Из глаз её полились слёзы. Я стоял, прижатый к ней и чувствовал себя распоследней циничной сволочью, хоть и действительно испытывал к Марии очень тёплые чувства как к человеку, который меня поддерживает.
* * *
Когда Мария несколько успокоилась, я счёл момент подходящим, чтобы «признаться» ей в том, что мои воспоминания во многом обрывочные. Она нисколько не удивилась:
— Доктор Анри говорил мне, что после таких травм, да ещё и полного магического истощения, будет чудом, если ты очнёшься и трижды чудом, если ты не превратишься разумом в младенца. Так что успокойся, то, что ты всего лишь немного забыл своё прошлое — великолепная новость. Ты оказался достаточно сильным, чтобы совершить даже не одно, а несколько чудес подряд. И я очень горжусь тобой!
Внутренне я усмехнулся на эту попытку подбодрить ребёнка, но мне удалось внешне это никак не проявить.
После ухода Марии я решил отвлечься от всех мыслей и загрузить себя физически. И, неожиданно, увлёкся. Я немного пофехтовал с начальником охраны, который, как оказалось, уже был предупреждён о моих проблемах с координацией движений, затем, в сопровождении солдата покатался на лошади, после поездки поухаживал за ней и даже не заметил, как наступило время ужина. За ужином мне представили родовитую Клариссу де-Брандо, жену управляющего. После ужина я поднялся в свою комнату и прислушался к себе. Внутри была ясность и лёгкость, тело испытывало небольшую усталость, настроение стало полностью умиротворённым. Заснул я сразу же и спал без сновидений.
Глава 9
Следующие пять дней дня прошли практически однообразно. После утренней разминки — завтрак в компании Георга, Марии и родовитого Этьена с женой Клариссой. За столом шли разговоры о всяких пустяках. Кроме прочего, я узнал, что у управляющего двое детей, старшая из которых уже замужем, а младший учится в университете Кёльна, чтобы со временем сменить отца на должности управляющего. Оба они должны были приехать в маркизатство к Новому году. После завтрака я уходил к себе и занимался прокачкой резерва. Резерв не увеличивался, зато энергосистема развивалась. Обедал я у себя, а после обеда наступал черёд физических упражнений и бесед. Ужинали мы тем же составом, что и завтракали. После ужина я обычно проводил время за капитальным (по крайней мере, по объёму) трудом «Защитники дома» — книгой про домовых и ещё более объёмным «Этикетом».
За это время произошло несколько важных разговоров. Первый из них состоялся с Филиппом. С ним мы договорились, что он в течение месяца после Нового года сформирует библиотеку учебных пособий обо всём, что мне необходимо знать о роде Ривас. Затем, в замок Тодтов отправится его сын, который и займётся моим обучением. Сам же Филипп будет как бы принимать у меня экзамены в мои приезды в маркизатство на солнечные праздники. В том случае, если ему покажется, что я знаю меньше, чем необходимо, он сможет сам приехать в замок Тодт и заменить своего сына на посту учителя.
Следующим на очереди стоял разговор с Кузьмичом. Я вызвал его вечером в субботу, на следующий день после разговора с Филиппом. Перед разговором я приказал принести в кабинет молоко и чёрный хлеб, которые, как следовало из написанного в «Защитниках дома», являются лучшим подношением домовому. Сам я предпочёл какао.
Кузьмич появился прямо из стены буквально через минуту после моего призыва. Подойдя ко мне, он хмыкнул, разглядев угощение и присел в кресло:
— Ну здрав будь, человече.
— Здравствуй, Кузьмич.
— Смотрю, ты вежество мне решил оказать? Это хорошо, за это хвалю. Только вот почему ритуал не полностью подготовил?
— Какой ритуал?
— Вежества.
— Кузьмич, я первый раз от тебя слово-то такое услыхал. В книге о домовых, которую мне принесли, сказано, что вы больше всего любите молоко и чёрный хлеб. Вот я и подготовил угощение для тебя.
— И что, более ничего не написано?
— По крайней мере, я ничего не нашёл.
— Да, совсем обеспамятели людишки. А я-то, старый дурак, думал, что раз большой войны нет, вот и не проводят этого ритуала.
— А что, его нигде не проводят?
— А вот это мы друг у друга не спрашиваем. Это касается только домового и семьи, живущей в его доме.
— Так что за ритуал, что он даёт и надо ли его проводить без войны?
— Ну ритуал-то простой. Берёшь ты скатёрку изукрашенную и расстилаешь на полу в любом углу комнаты. Ставишь на скатёрку чашку с молоком. Потом берёшь в руки рушничок вышитый, — видя моё недоумение, поправился — полотенце расписное, — кладёшь на него ломоть хлеба, кланяешься в угол и просишь домового, то есть меня откушать. Я появляюсь, беру у тебя хлеб, съедаю от него кусочек, выпиваю молоко, потом кланяюсь тебе в ответ и благодарю за угощеньице. Нужен же он для того, чтобы домовой убивать вторгшихся людей мог. Без этого я их не пустить могу, могу заморочить, даже переломать руки-ноги могу, а вот убить — нет. Ну а нужен он тебе или нет — решай сам.
После недолгого раздумья я решил, что мне нужно. Проведя ритуал, мы снова уселись за тем же столом, причём Кузьмич решил для разнообразия, как он выразился, выпить не молока, а какао.
Прежде всего я расспросил его о коммерческих возможностях камня рода Ривас. Кузьмич долго мялся и отнекивался, но в конце концов согласился, что продажу энергии с камня можно увеличить. Когда я спросил его о причинах такого неприятия этой идеи, он пояснил, что для домового вообще сложно отдавать «свою» магию, это противоречит самой его натуре. Пришлось торговаться. Сошлись на том, что Кузьмич будет выдавать десять заряженных больших накопителей в неделю.
Параллельно всплыл и вопрос с моим пониманием языка домовых и отношения к этому факту моего управляющего. Родовитый Этьен после обнаружения этого факта выполнял все мои просьбы, даже самые незначительные, по команде «бегом». Кузьмич усмехнулся:
— Так понять его немудрено. Только человек, владеющий нашим языком, может новому роду родовую магию дать.
— А без этого?
— Ну, алтарный камень пробудить, конечно, можно и без этого, а вот родовая магия только с нашим участием появиться может. А чтобы мы могли участвовать, надобно человеку наш язык знать, чтобы, значит, особенный ритуал провесть.
Также я выяснил для себя и вопрос с проведением солнечных ритуалов, точнее с возможностью их проведения в связи с закрытием замка. Оказывается, существует следующая процедура. Я приношу всё необходимое для ритуалов в зал памяти (так, оказывается, называется стена с вмурованными фокусами моих предков), а Кузьмич становится моим проводником для проведения ритуала. Ритуал, конечно же, теряет часть своей изначальной силы, но не так уж много. На мой вопрос: «А как же в этом случае организуются подобные ритуалы в родах, где и алтарный камень временно недоступен и возможности пообщаться у наследника рода с домовым нет», Кузьмич ответил:
— Известно как, никак. Домовой может показать, куда дары приносить, а вот объяснить на пальцах порядок проведения ритуала не получается. Так и пропадают дары-то, ни связь, ни магию не усиливая.
— А если глава рода или его наследник физически не могут присутствовать в нужный день?
— Ну, ежели алтарный камень недоступен, то пропадает всё.
— А если алтарный камень доступен?
— Ну тогда обряды может провести любой член рода, за исключением обряда единения. Но он нужен не кажный год. Вот в этом году он тебе необходим, а потом может быть и пять лет не понадобится.
— А как я узнаю, что он понадобится?
— Так я и скажу.
— Скажи Кузьмич, вот мне нужно изучать обычаи рода…
— Конечно, надо. Это ж любому понятно.
— Так вот, а большая часть сведений об этом находится в замке. Ты не мог бы принести мне эти сведения?
— Это никак неможливо. Ежели дом закрыт, то он закрыт. И ничего из него вынесено быть не может.
— Но ты же сам говорил, что дом для тебя — это всё поместье?
— Так-то оно так, но ежели у тебя одна комната закрыта, тебе всё одно, чтобы туда проникнуть, замок ломать надо.
— Понятно. Уж прости за неуместную просьбу.
— Дык что, за спрос не бьют в нос.
Кузьмич уже собрался уходить, когда я вспомнил об ещё одной теме для разговора:
— Кузьмич, а кто это такие «другие», которые могут и за воротами злоумышленника достать.
Кузьмич, уже собравшийся было спрыгнуть с кресла, замер, потом завозился в нём, устраиваясь поудобнее:
— Вот умеешь ты вопросы задавать под конец, такие, что сразу и не ответишь. Мы, домовые, главные в доме, но и кроме нас существуют помощники:
Банник — тот тоже в доме живёт. Озорник, любит баб пугать да и под юбку к ним залезть норовит, но с понятием, ежели какая честная, то её он не трогает, а уж ежели гулящая какая, так от неё не убудет. А следит он за чистотой. Вот у тебя в доме некоторые занавеси уже по десятку лет не стираны, так банник такого безобразия ни в жизнь бы не допустил.
Кухарь — этот на кухне. Вся готовка на нём. Он мужик серьёзный, ему озорничать некогда. Но страсть как не любит, ежели труд его не ценят: в тарелках там недоеденное оставляют, а пуще того, едой бросаются. Тогда он гневается и виноватому таких блюд наготовит, что долгонько животом маяться будет.
Лошадник — этот в конюшне да в хлеву обитает и его территория — двор. За всякой скотиной ухаживает, болеть ей не даёт, лечит, ежели надо. Он, ежели и проказничает, так только во хмелю. А хмельное ему всякий раз положено, как какую животину выходит, да на солнцеворот, вынь да положь. Вот тогда он любит хвосты лошадям сплести так, что не сразу и расплетёшь. Зато мертвечину не терпит. Как на двор какая мертвечина пожалует, так сразу бросается и развеять норовит. Тут его только прямой приказ остановит, да и то, пока мертвечина со двора не сойдёт, пакостит по страшному.
Воротник — этот у самых ворот ошивается, да стены оберегает. Сам-то он слабосилок, но мимо него мышь не проскочит незамеченной. Ни по воздуху ни под землёй никого не пропустит. Сам-то тихий, а вот послушать, как люди разговаривают, очень любит, да и к музыке неравнодушен. А ежели тишина стоит, так скучает очень и чахнет быстро.
Ну и последний — подорожник. Его зона влияния простирается от начала дороги, то есть от первого придорожного знака и до… а вот докудова, это от его силы зависит. Может ухабы и рытвины на дороге создать и убрать. Камешек в копыто лошади подсунуть ну или путника от лихих людей защитить.
— А я, значит, смогу всех этих полезных существ призвать?
— Отчего не смочь. Как в силу, значит, войдёшь, так и сможешь.
— А служить они кому будут?
— Как кому, дому.
— Но ты говоришь, что дом твой.
— Конечно, мой. Я ж домовой, то есть хозяин дома.
— А я кто?
— Ты-то? — Кузьмич хитро посмотрел на меня и огладил свою бороду. — Ты-то покамест никто. Вот ежели сможешь меня на службу призвать, да достойным окажешься, так будешь тогда полным хозяином, а не сможешь — так и останешься никем.
— А призвать тебя на службу я смогу, «как в силу войду», так?
— А то. Как же иначе-то?
Я восхищённо покрутил головой. Кузьмич продолжал следить за мной взглядом. Тут мне в голову пришла неожиданная мысль:
— Постой, но ведь магия дома — моя?
Кузьмич рассмеялся. Делал он это со вкусом, долго и самозабвенно. Отсмеявшись, он вытер выступившие слёзы неизвестно откуда взявшимся грязным платком, помахал рукой, что заставило платок исчезнуть и сказал:
— Вот ежели бы я точно не знал, что матушка твоя тебя не от проезжего молодца нагуляла, никогда бы не поверил, что рода ты батюшкиного. У вас в роду отродясь таких умных не бывало. Прав ты, полностью прав. Пользуюсь я принадлежащей тебе магией и отслужить за это обязан. Но, служба моя начнётся не ранее, как войдёшь ты в двери своего дома.
— То есть все эти разговоры про «сможешь призвать на службу» и «окажешься достойным» — блеф?
— Ну почему блеф? Проверка. Вот ежели б ты не вспомнил про магию рода, то вполне так и мог бы остаться простым приживалой в собственном доме.
— Ну и жук же ты, Кузьмич!
— Я-то может и жук, да только выполнять прихоти всяких дуралеев с палочками, которым всё надо разжевать, в рот положить, да и ещё проглотить помочь, не нанимался.