Он подхватил бронхит. В разгар зимы. На пике сезона. Мы были очень заняты. Упрямый старик не заботился о себе. Доктор прописал строгий постельный режим. Но он не послушался. Бронхит вскоре перешел в пневмонию. Доктор решил положить его в больницу. Но папа так ослаб, что не выдержал бы переезда. — Люк подавил вздох. — В конце жизни он уже был настроен против Чада. Вроде бы наконец увидел сына таким, какой он на самом деле. Папа сказал, что оставляет курорт мне, потому что Чад уже получил свою долю наследства. — У Люка поникли плечи. — Папа понимал, что умирает, что не увидит, как его мечта становится реальностью. И это приводило его в ярость. Он хотел, чтобы сыновья работали вместе.
Дженни не знала, что сказать.
А как мы? — спросила она с минуту спустя. — Я имею в виду, как мы справились со смертью твоего папы?
Ну, мы чуть ли не разрывались на части, стараясь не прекращать работу курорта. Бада и Мэри нам просто Бог послал. Друзья бросили работу в лесу и пришли нам на помощь. И сказать правду, Дженни, мы с тобой словно склеились. Стали ближе. Я бы не выдержал этого испытания без тебя. Трудные дни мы пережили вместе.
У нее потеплело на сердце. Приятно узнать, что она помогала мужу, хотя ничего и не помнила. Она была рядом, когда он нуждался в ней. В данный момент это самое важное. Но чуть позже печаль снова вернулась.
Если мы были так близки, что между нами произошло? — спросила она. — Наверняка возвращение Чада имеет к этому какое-то отношение. Но если все, что ты говорил о нашей близости, правда… — в недоумении она покачала головой, — как мы могли позволить ему вбить между нами клин? — Мелькнула ужасная мысль, она жадно втянула воздух. — Неужели я вышла за тебя замуж, лишь бы отомстить Чаду?
Люк решительно покачал головой и успокоил ее тревогу.
— Разлад между нами — полностью моя вина. — Он не решался взглянуть ей в лицо. — Ты пыталась поговорить со мной. Но я оказался не способен открыто признаться в своих страхах и навязчивой идее. — Он снова нашел ее взгляд. Его переполняло чувство вины. — Для меня было так важно, чтобы ты видела мужа сильным, умелым. Я хотел быть человеком, которым ты могла бы восхищаться. Мне было невыносимо представить, что ты увидишь мою слабость.
Дженни сжала его пальцы. Ей хотелось облегчить его напряжение, уменьшить неловкость, какую он испытывал, открывая слабые стороны своей натуры.
Ох уж эти мужчины, — с усмешкой сказала она. И обрадовалась, что он улыбнулся в ответ.
Понимаешь, — продолжал он, — со дня нашей свадьбы я все время хранил секрет. Он мучил меня. Я слишком поспешно женился на тебе, — выпалил он. — Не дал тебе времени, нужного для того, чтобы освободиться от Чада. Справиться с обидой, которую он причинил тебе. Я чуть ли не локтями проложил путь к твоему чувству и боялся, что ты еще связана в душе с Чадом.
«Люк украл тебя у меня». Сердитое обвинение Чада гудело в голове, словно бой церковного колокола. И получалось, что Люк сам поверил в это. Но было и еще что-то. Она прочла это по огорченному выражению его лица. Он явно не решался высказать свои мысли вслух. Дженни выразила их вместо него:
И моя амнезия сделала для тебя невозможным выяснить правду.
Он понурил голову. Но она успела заметить, как увлажнились его глаза. У Дженни заныло сердце. Как она хотела бы разуверить его! Но не могла. Сейчас, по крайней мере.
Ничего нет бесполезнее, чем погрузиться в сомнения. Дженни погладила его руку, чтобы привлечь внимание.
Знаешь, когда я впервые после больницы приехала домой, ты сказал, чтобы я сосредоточилась на себе и ребенке. По-моему, я так и сделала. Но только сегодня до меня дошло, что я была слишком поглощена своими ушибами и шишками. Чересчур занята своим прошлым. У меня даже не оставалось времени подумать, чего я хочу от будущего. Или что будет лучше для моего ребенка. — Дженни посмотрела на свой живот, потом снова на мужа. — Я не сумею быть хорошей матерью, если проведу жизнь с мужчиной, которому не могу верить. Мне нужен человек, которого я люблю. Мужчина, который любит меня. Мужчина, который сделает меня счастливой.
«Хоть бы он правильно понял», — беззвучно молила Дженни.
По-моему, для малыша важнее, если у него будет счастливое окружение, чем если он вырастет рядом с биологическим отцом, но недостойным человеком.
Ты говоришь так, будто уже мысленно согласилась, что Чад отец ребенка, — спокойно заметил Люк, чуть сощурив черные глаза. — Чад лгун. Я знаю это. И ты тоже. Вероятно, это самая чудовищная ложь в его жизни.
Но зачем ему это? — Дженни сдвинула брови.
Ты сама сказала, зачем, — напомнил Люк. — Завоевать тебя — для него значит стать победителем в игре.
Но быть связанным с женщиной, которую не любишь, — это не похоже на победу.
Мне еще надо подумать, — пожал он плечами. Потом прикрыл глаза. — Анализы на отцовство, о которых ты говорила Чаду, сложная штуковина? Они могут как-нибудь повредить малышу?
Нет.
Тогда, пожалуй, мы пойдем на это. — Он вздернул подбородок. — Я уверен, что я отец ребенка.
Еще я сказала Чаду, что анализы не могут подтвердить, что я не имела с ним связи, — тихо проговорила она. — Ты сможешь жить с мыслью, что жена была неверна тебе? — Сердце билось так сильно, будто хотело выскочить наружу. — Не отвечай сейчас. — Она прижала пальцы к губам Люка. Потом встала и отряхнула землю с джинсов, надеясь, что небрежность движения замаскирует охватившую ее панику. — Не сейчас. Нам обоим нужно время, чтобы подумать. Кроме того, уже кусается мошкара. Пора домой.
Полночь. Час. Час двадцать пять. Два часа.
Дженни следила, как часовая стрелка совершает медленный ход по светящемуся циферблату будильника. Наконец в десять минут третьего она бросила это занятие и отвернулась.
Включив свет, Дженни отбросила одеяло и села на кровати. Ночной ветерок шевелил шторы и наполнял комнату ароматами лета. Сладковато пахла жимолость. Сильно и остро — сосны.
Как только она закрывала глаза, всякий раз видела огорченное лицо Люка. Сможет ли он провести жизнь с неверной женой?
Дженни чуть покусывала нижнюю губу. Когда эта беда оставит их? — размышляла она. Как они решат эту проблему? Смогут ли жить с вопросами, на которые нет ответа?
Бархатистый ковер мягко касался голых ступней, когда она подходила к окну. Лунный свет придавал горам и деревьям неземное сияние. Ей будет легче, даже если она не вспомнит свое прошлое. Люк в другой лодке. И для него нет гладкого пути.
Тихий стук в дверь спальни заставил ее резко повернуться.
Дженни?
Тело напряглось при звуке его голоса.
Ты не спишь?
Нет, — ответила она. — Входи.
Он закрыл за собой дверь. Дженни уставилась на хлопчатобумажную футболку и шорты из джерси. Одежда не скрывала сильные мышцы мужского тела. Жаркая волна желания грозила вновь затопить все ее существо. Затвердевшие соски уперлись в шелковую ткань ночной сорочки.
Она поспешно прикрыла руками грудь. Дженни хотела этого мужчину. Хотела с самого начала. Но физическое влечение, которое они испытывали друг к другу, не могло пересилить и победить сомнение и боль, шедшие из прошлого.
Но ты любишь его.
Да, и у ее любви хватит сил, чтобы разобраться со всем. А вот Люку предстоит жить, мучаясь от неизвестности. Это ему придется всегда подавлять воспоминание о том, что жена когда-то любила его брата и даже собиралась выйти за него замуж.
Волосы у мужа взъерошены. Он тоже ворочался без сна час за часом, как и она. И еще она увидела в его глазах затравленное выражение. Ей захотелось сказать ему: «Уходи, оставь меня одну. Я не вынесу, если ты отвергнешь меня».
Я сидел на ступеньках, — начал Люк. — Не мог заснуть. Потом увидел, что у тебя зажегся свет.
Она кивнула.
Я не хочу, чтобы ты сдавала анализы на отцовство.
Дженни неуверенно моргнула. Наверно, она не расслышала. Меньше всего она ждала, что он заговорит об отцовстве.
Меня не беспокоит, кто отец ребенка, — продолжал он. — Меня беспокоит… — Он помолчал. — Я отец ребенка. Ты и я, мы вместе его вырастим. — Он долго молчал. — Я люблю тебя, Дженни. Я и думать не могу о том, чтобы жить без тебя.
Он в самом деле так считает? Говорит такие замечательные слова? Или он и его слова только ее фантазия? Сейчас она проснется — и все исчезнет…
Дженни сжала перед собой руки, боясь заговорить, боясь шелохнуться.
Ты спрашивала, смогу ли я жить с мыслью, что ты снова была с Чадом, — между тем произнес Люк. — Ты удивительная жена, Дженни. Любящая, заботливая. Если бы ты изменила мне, ты была бы так же огорчена этим, как и я. — Он судорожно втянул воздух. — Я сделал ошибку, что не делился с тобой моими дурацкими страхами. Я сделал ошибку, отдалившись от тебя. Мне не стоило возводить из своих сомнений барьер, разделяющий нас. Сможешь ли ты простить меня, любимая? Сможешь ли разрешить мне любить тебя? Сможешь ли ты позволить мне любить нашего малыша?
Почему ты так уверен, что у нас будет сын? — дрожащим голосом спросила она.
Она сказала «у нас»? Это не ускользнуло от Люка. В два шага он приблизился к ней и заключил в сильные, теплые и надежные объятия. Жар его губ обжигал шею.
Если у нас будет дочь, я куплю ей первую куклу, — шептал Люк ей в ухо.
Счастливая улыбка играла на губах Дженни.
А если она захочет пожарную машину? — промурлыкала она.
В ответ из самой глубины его груди вырвалось нежное рычание. Он подхватил Дженни на руки и понес к кровати.
Тогда я куплю ей и пожарную машину, и куклу, — прошептал он, укладывая Дженни на постель и придавливая своим телом. Губы оставляли огненный след на ее подбородке, ладони взяли в плен груди.
Она не успевала дышать. Губы хрипло и жадно прошептали его имя. Она широко раскрыла глаза, услышав его стон.
Он целовал ее долго, страстно и в то же время нежно.
Она проскользила ступнями по крепким мышцам его икр, подняла бедра в молчаливом приглашении. Он воспринял ее страстный зов. Колено медленно раздвинуло ее ноги…
Когда боль, словно от молниеносного удара ножа, пронзила ее, под веками закрытых глаз вспыхнули искры. Боль сразу же прошла. В голове со скоростью света проносились какие-то образы, картины разных этапов ее жизни. Она вспомнила все свои переживания. Радость, горе, одиночество, успех, страх, ненависть, любовь. Каждое переживание оживало перед ней. Одно за одним.
И вот возникла картина происшедшего на Саймоновой вершине. Там, где с ней случилось несчастье. Пустынное и опасное место, куда ее заманили.
Она ощутила поцелуй. Но не Люка, а Чада. Грубые, причинявшие боль мужские руки на ее теле. Руки не Люка, а Чада. На нее смотрели глаза не Люка, а Чада.
Нет! — Протест вырвался из горла как придушенный стон. Она щипалась и царапалась, брыкалась и дралась, пока не освободилась.
Он произнес ее имя. Надо вырваться. Бежать! Уйти! Она почувствовала на спине руки и упала. Покатилась, ударяясь о камни, по склону Саймоновой вершины.
Люк! — закричала она, из глаз брызнули ослепляющие слезы. Она вспомнила, о чем подумала перед потерей сознания. Она подумала о любимом муже.
Я здесь. — Люк обхватил ее. — Я здесь.
Она услышала голос мужа. Она не на Саймоновой вершине. Колени ослабли, дрожали. Она моргнула, поняв, что стоит в дверях спальни в объятиях Люка. Мгновение назад она видела лишь голые камни и скользкий сланец. Теперь она разглядела прочную деревянную дверь спальни. Почувствовала мягкий ковер под ногами и сильные руки Люка на талии.
О Боже, — прошептала она. Ледяной пот выступил на коже.
Что, любимая? — Нежная забота, страх, недоумение слышались в его голосе. — Что случилось?
Вспомнила. — Сильная дрожь сотрясла ее тело. — Я все вспомнила.
Несколько часов спустя, прижавшись друг к другу, они сидели на кровати. Теплое тело Люка защищало ее от жутких воспоминаний того дня. От воспоминаний об ужасных неделях, предшествовавших тому дню. Они перебрали все подробности. И не один раз. Люк терпеливо слушал. А Дженни снова и снова повторяла рассказ о пережитом.
Может, он не толкнул меня, — в который раз говорила Дженни. — Не думаю, что Чад хотел моей смерти.
Он собирался только припугнуть тебя. — Подавленный гнев в словах Люка переплетался с печалью. — Вызвать у тебя страх.
Да, — чуть слышно согласилась Дженни. — Это его манера. — Она не оправдывала Чада, просто констатировала факт. — Это началось с того дня, как я встретила его. Я имею в виду — в колледже. Я была такая наивная. Ничего не знала о мужчинах. Я думала, Чад ведет себя… как полагается. Таким и должен быть настоящий мужчина. Я думала, между мужчинами и женщинами всегда такие отношения.
Он силой принуждал тебя к… — Люк сжал кулаки.
Нет, — быстро успокоила его Дженни. — Нет, такого не было. Во всяком случае, пока мы встречались в колледже. — Она помолчала. — Отношения получились сложные. — Дженни вздохнула от отвращения. — Кого я обманываю? Я была дурой. Пока мы встречались, Чад довольно часто водил меня за нос. Он запугивал меня, демонстрируя, что у него есть другие девушки. Даже уходил от меня несколько раз. Как ты выразился, «играл на других полях».
Она повернулась в объятиях Люка и положила ладонь на его голую грудь.
Ты должен понять. Я не имела представления, что такое любовь. Я видела лишь мелкие интрижки, которые он плел в колледже. Проклятье! Он развлекался со всеми моими подругами. — Она покачала головой. — С моей соседкой по общежитию. Она мечтала встречаться с Чадом. И считала вполне нормальным охотиться за ним. — Голос упал до шепота. — Чад принял ее предложение. А для меня — унизительное переживание. Но он всегда возвращался ко мне.
Люк молчал. Дженни почувствовала, как у нее от стыда вспыхнуло лицо, когда она задумалась над собственными словами.
Какая идиотка! Правда? Жуткая идиотка! Но так получалось лишь потому, что я не понимала главного — любовь у Чада кажущаяся, поверхностная, какая-то торговля, а не любовь. — Она взглянула на него сквозь опущенные ресницы. — Я не знала, что такое истинная любовь, пока ты не показал мне.
Мышцы Люка расслабились. Он крепче обнял ее. Она прижалась щекой к его груди.
Ты открыл мне, какой бывает заботливая и дающая счастье любовь, — продолжала она. — Только с тобой я узнала, что постель — это потрясающее переживание, когда даешь и получаешь. Это самое прекрасное в отношениях между мужчиной и женщиной. А вовсе не пугающие свидания, какие всегда устраивал Чад. Надо мной постоянно висела угроза. Если я не уступлю, за дверью спальни ждет другая девушка, которая с большой охотой удовлетворит его. Секс с Чадом был ужасный. Ужасный. Прости, Люк, — подняв голову, пробормотала она. — Тебе не надо бы этого слушать. Но я благодарна тебе, что ты дал мне выговориться.
Все нормально, — успокоил он ее. — Если бы я услышал, что у вас с Чадом был великолепный секс, наверно, мне не удалось бы быть таким спокойным и уверенным.
Люк?
Гммм?
Я уже говорила, что боролась с Чадом на Саймоновой вершине. — Чтобы успокоиться, Дженни пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть. — Что, когда я упала, я убегала от него…
Он замер в ожидании продолжения.
Я уверена, что он хотел… — Она не решалась закончить фразу. — Что он собирался… — С трудом сглотнув, она замолчала.
Изнасиловать тебя? — договорил Люк, когда стало ясно, что Дженни просто не в состоянии произнести это слово.
Да, — прошептала она. — Я верю в это. У него создалось какое-то искаженное представление, будто, если он заставит меня сблизиться с ним, я вернусь к нему. Или что-то в таком роде. Все недели перед тем, как Чад заманил меня на Саймонову вершину, он постоянно давил и давил на меня, подталкивая к связи. — Дженни заправила за ухо прядь волос. — В тот день он сказал, что у тебя есть для меня новость, касающаяся наших планов строительства дома. И мол, ты хочешь там со мной встретиться. Мне никогда не приходило в голову, что он может так лгать.
Несколько минут они тихо сидели, прижавшись друг к другу.
Он не только на тебя давил, — наконец заговорил Люк. — Он все те недели спорил со мной, требуя, чтобы я подписал бумагу, что половина курорта его. Он использовал все, что только мог придумать. Но я понимал — нужно, чтобы Чад показал себя. Мне нужно было увидеть, что «Прентис-Маунтин» что-то для него значит. Хоть какие-то доказательства, что курорт для него не просто недвижимость, которую легко продать. Я не мог подписать бумагу даже на маленький процент собственности. Ведь люди, живущие в курортных поселках, целиком зависят от того, как поставлено дело. А Чад не слишком надежный партнер.