Ей нужно, — подчеркнул Чад, — узнать правду. И чем раньше она ее узнает, тем лучше для каждого.
Люк вытер рот полотняной салфеткой.
Я не собираюсь с тобой пререкаться. Сегодня. Если хочешь повыяснять отношения, буду счастлив, братишка, выполнить твое желание. Завтра. Высоко в горах, где мы будем одни. Но я не желаю впутывать в это Дженни. Не теперь, когда все для нее ново и странно.
Несколько минут все молчали.
Дженни чувствовала себя зрителем пьесы, которую Люк и Чад словно разыгрывали перед ней на сцене. Будто какой-то таинственный писатель состряпал историю, ее историю, а она лишь наблюдала за происходившим.
Мысль о том, что именно она вбила клин между братьями, вызывала в ней отвращение. Необходимо знать правду! Что происходило в доме до несчастного случая, когда она упала с горы? И неважно, в каком ужасном свете она предстанет при этом. Она не собирается и дальше быть причиной ссор между Люком и Чадом.
Дженни взяла стакан с холодным чаем и сделала глоток. Мелькнула горькая мысль, что борьба только начинается и не видно выхода. В особенности теперь, когда она и ее ребенок словно с завязанными глазами стоят между братьями.
Люк и Чад постарались далее вести вежливый разговор, обсуждая работу по прокладке лыжных трасс. Дженни пыталась внимательно их слушать, но постоянная мысль о ребенке вызывала вопросы, на которые необходимо было получить ответы. И немедленно.
Был ли ее малыш зачат в браке? Или это плод тайной связи?
Полная тишина, повисшая над столом, вернула ее к реальности. Моргая, она переводила взгляд с Люка на Чада и снова на Люка. Оба, очевидно, заметили, что Дженни далеко унеслась от них, погрузившись в свои мысли. На лице мужа она прочла ласковое понимание, а от взгляда деверя ей стало неуютно.
А сейчас пирог и кофе. — Люк постарался сгладить неловкость момента, встав и начав собирать тарелки.
Дженни поднялась, но Люк похлопал ее по руке.
Сиди спокойно. Через минуту я вернусь.
Он вышел из комнаты, унося грязную посуду. Дженни смотрела на Чада, который и не шелохнулся, чтобы помочь убрать со стола.
Хочу тебя предупредить, не верь тому, что брату вздумается рассказывать обо мне, — наклонившись к ней, начал Чад, как только Люк вышел.
Он не говорил о тебе ни единого слова. — Она чуть вздернула голову.
О, он еще наговорит! Уверен. — Чад лениво откинулся на спинку стула. — В том, что касается меня, у Люка твердое мнение. — Он стал похож на обиженного щенка. У Дженни даже возникло впечатление, что ему хочется, чтобы она пожалела его. — Всегда помни, — продолжал он, — что каждое его слово вызвано ревностью.
От такого откровенного намека она залилась краской.
Я поставил тебя в неловкое положение? — усмехнулся он.
Боюсь, Чад, — Дженни вздернула подбородок, — что единственный человек, который ставит меня в неловкое положение, — это… я сама.
Ты всегда отвечала за свои поступки, — заметил он, взял стакан, но не донес его до рта. — Но не позволяй себе слишком волноваться из-за… своего положения. Впрочем, у Люка тоже есть секреты.
А ты не думаешь, — она, сощурившись, уставилась на деверя, — что Люк собирается рассказать мне обо всех секретах?
— Рассказать? — Чад усмехнулся еще раз.
Перед мысленным взором Дженни возникло лицо мужа. Когда они разговаривали в спальне, он казался ей таким искренним, таким заботливым. Она даже сказала, что доверяет ему. А теперь выяснилось, что у него тоже могут быть от нее секреты.
А я, — Чад катал во рту кубик льда из чая, — отвечу на любой твой вопрос и скажу только правду. Ты можешь доверять мне, Дженни.
Ее обдало холодом, точно от арктического ветра. Застыла кровь. То же самое меньше часа назад говорил Люк. Остается лишь выбрать, кому из них она может доверять. А если и тот и другой лгут ей?
Не так уж давно, — Чад помедлил ровно столько, сколько понадобилось, чтобы чувственно пососать кубик льда во рту, — ты полностью доверялась мне.
Сексуальное значение его слов не вызывало сомнений. Неужели ее и вправду влекло к Чаду? Неужели они водили Люка за нос? От этой мысли, что она участвовала в этой игре, у Дженни свело судорогой желудок. Ее передернуло, когда Чад громко захрустел кубиком льда.
Спрашивай у меня, — нежно убеждал ее он, — обо всем, о чем хочешь знать. И я скажу тебе правду. Настоящую правду.
Внезапно ее всю затрясло. Страх, притаившийся где-то в глубине души, словно вырвался наружу. Нет, она не боялась Чада. Она боялась того, что он может ей сказать.
Ей казалось, что она уже готова. Что она может храбро встретиться с Люком и Чадом. Какая ошибка! Она совершенно не готова. Она даже близко не подошла к такому состоянию, чтобы отделить факты от выдумок, правду от лжи. А ведь еще придется иметь дело и с секретами Люка!..
От ледяной паники, охватившей ее, она вся сжалась. Надо бежать! В какой-то безопасный уголок. Но куда?
Пожалуйста, извинись за меня перед Люком, — прерывающимся шепотом попросила она, отодвинула стул и встала.
* * *
Люк принес поднос, нагруженный чашками, десертными тарелками, кофейником с только что приготовленным кофе и лимонным пирогом Мэри.
Тело его превратилось в натянутую тетиву, когда он увидел, что брат сидит за столом один.
Где Дженни?
Чад ответил своей обычной самодовольной ухмылкой, вызвавшей адскую вспышку гнева у брата.
По-моему, ей не до десерта, — пояснил Чад.
Что ты ей сказал?! — Чашки зазвенели, когда Люк со всего маху опустил поднос на стол. Он скрипнул зубами, увидев на лице Чада хорошо отрепетированное выражение безмятежности и невинности.
Я ничего не сказал, — парировал тот. — Ничего, что могло бы огорчить ее.
Проклятье! Я же просил тебя оставить ее в покое! Дай человеку несколько дней, чтобы она пришла в себя. — Понимая, что не в натуре брата кому-нибудь что-то давать, Люк покачал головой и пробормотал: — И в кого только ты такой уродился?
Вопрос предполагал и ответ: потому что Чад — эгоистичный подонок. Именно так ему хотелось назвать брата. Но Люк заставил себя сдержаться. В который раз он сдерживался, ненавидя себя за это.
Я только предложил ответить на любой ее вопрос. — Безмятежное выражение на лице Чада сменилось обиженным.
Кофе попьешь без меня! — В Люке нарастало раздражение. Он составил все принесенное, кроме кофейника и одной чашки, на стол. Потом отрезал кусок пирога, положил на тарелку и добавил к чашке. После этого поднял поднос и направился к двери.
Куда ты?
Наверх!
Но… Дженни просила передать извинение. Она не хочет никакого пирога.
Подавленный гнев рвался наружу. Люк глубоко вздохнул и сосчитал до трех.
Чад, пирог всего лишь предлог. — Ему казалось нелепым объяснять очевидное. — Я хочу проверить, все ли с ней в порядке. Я уже говорил тебе, что по дороге сюда у нее была истерика.
О, сейчас ничего похожего! — Чад помахал рукой в воздухе. — Она в полном порядке.
И все же я хочу увидеть это сам. — Люк шагнул к двери.
Постой. А как же я?
Ты? — Люк опять остановился, вопросительно и нетерпеливо вскинув бровь.
Ты забрал весь кофе. — Чад потянулся к тарелке с пирогом. — Как я могу без кофе наслаждаться пирогом Мэри?
Рев отчаяния рвался из горла старшего брата. Он с трудом сдержал его.
— В кухне есть кофе! — И Люк быстро вышел из комнаты, пока не сказал или не сделал чего-нибудь такого, о чем потом будет жалеть.
Он злился на себя даже больше, чем на Чада. Что он за человек, если не любит родного брата?
Маневрируя на лестнице с подносом, Люк размышлял о своей семье. Чад — он и есть Чад. Больше нечего сказать. И нечего об этом думать! Все и так ясно.
Он отбросил мысли о брате и остановился у дверей Дженни. Сердце болезненно сжалось. Это была
Нехорошее предчувствие возникло у него, когда он поднял руку, чтобы постучать в дверь.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Комната, казалось, кружилась и вертелась, ныряла и шаталась в унисон со смятением, охватившим ее мозг. Мысли пустились в дикую гонку, от которой волосы вставали дыбом.
Она бежала в свою комнату в отчаянном поиске убежища. И захлопнула дверь в тщетной попытке отгородиться от всех и вся — от страха, паники, сомнений и отчаяния.
Но беды, от которых она пыталась убежать, никуда не ушли. Потому что они относились не только к Люку и Чаду. Они прежде всего касались ее самой. И теперь были в ее голове. В ее мыслях.
Дженни забралась в большое кресло, поджав под себя ноги. Одну руку она положила под грудь, костяшки пальцев другой крепко прижала ко рту. Широко раскрытые глаза метались по комнате, ничего не видя. Приступ паники вцепился в нее ледяными клещами. Она не видела способа, как можно было высвободиться из этой ошеломляющей хватки.
«У Люка тоже есть секреты!»
Слова Чада повторялись в голове, словно эхо в горах.
Дженни спустилась к обеду, с явным облегчением придя к выводу, что может положиться на мужа. Она решила, что ее физическая реакция на его присутствие — хороший признак. Люк заслуживает ее доверия — так Дженни расшифровала внутреннее послание. Это было хрупкое доверие. Новорожденное чувство, оно нуждалось в тщательной подпитке. Тем не менее Дженни ухватилась за него обеими руками.
Теперь от этой надежды не осталось ничего. Надежда растворилась, как клочок ткани, который погрузили в кислоту. И Дженни опять очутилась одна, не зная, кому верить, на кого опереться.
Раздался стук в дверь, и Дженни буквально подпрыгнула. Ей еле удалось сдержать стон ужаса. Ей никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось разговаривать. Зачем разговаривать? Ведь каждую услышанную фразу, каждое слово надо взвешивать, чтобы определить их правдивость и точность. Она не в силах справиться с этим. Просто не в силах. По крайней мере сейчас.
Дженни, это Люк, — донесся голос мужа из-за двери.
Я хочу быть одна.
Пожалуйста. — Он помолчал. — Я принес кофе и пирог Мэри.
Она не ответила. Была слишком занята — надо раздвинуть стены сомнения и отчаяния, смыкавшиеся вокруг нее.
Послушай, Дженни, — снова попытался он. — У тебя огорченный голос. Позволь мне войти на минутку. — Он чуть приоткрыл дверь. Дженни застыла. Она боялась, что если шелохнется, то не сможет подавить стремление убежать.
Но куда бежать? Ведь предполагается, что это ее дом.
Очевидно, Люк принял ее молчание за разрешение войти. Он сделал несколько шагов и поставил поднос на стол возле кресла.
Тебе не стоит сидеть в темноте. — Он включил настольную лампу и сел на кушетку.
Он долго молчал, только смотрел на нее своими темными глазами. Этот взгляд пробуждал в ней чувства, которым, она знала, нельзя доверять.
Ты дрожишь, — заметил он, встал и, подойдя, взял ее пальцы.
Тепло его руки согревало, подобно костру в горах в холодную ночь. Боже, как она хотела, чтобы он всегда вот так держал ее руку! Но нельзя клевать на такую приманку. В особенности теперь, когда ее мир превратился в сплошной хаос.
Медленно, но решительно она высвободила пальцы. И заметила, что на мгновение его глаза заволокла обида. Он моргнул, и взгляд стал обычным. Похоже, он мастерски прячет свои чувства.
Потом они сидели молча. Дженни изо всех сил пыталась сдержать тревогу, не дать ей выплеснуться. Ей не хотелось показывать ему свою слабость. Не хотелось разыгрывать еще одну сцену под названием «безумная женщина». Вроде той, что случилась днем по дороге сюда. Она сумеет прогнать страх. Просто ей нужно немного времени.
Мне неприятно видеть тебя в таком состоянии, — наконец заговорил Люк. — Мне неприятно, что я не способен помочь избавиться от твоих страхов.
Ее непроизвольная реакция — протест. Из гордости или из желания сохранить хоть каплю самоуважения она не хотела показывать, что почти теряет контроль над собой. Опять.
Дженни, только не возражай, — покачал головой Люк. — У тебя глаза полны ужаса. Это нельзя спрятать. — Он встал, сделал несколько шагов по комнате и снова повернулся к ней. — Я не имею представления, что сказал тебе Чад. Почему ты так огорчилась? Я строго наказывал ему не говорить сегодня вечером ничего такого, что могло бы расстроить тебя. — И со вздохом добавил: — Но у моего брата на этот счет собственное мнение.
Дженни уже не могла дольше терпеть.
Он сказал, что у тебя есть секреты, — проговорила она шепотом, с трудом ворочая языком.
Люк пробормотал ругательство, в глазах сверкнул гнев. Но Дженни, сделав один шаг, решилась и на следующий.
Он намекал, что есть такие вещи, о которых мне лучше не знать. Ты не хочешь, чтобы я узнала, и ты не станешь мне рассказывать. Он не уточнил, какие. И еще Чад сказал, что он единственный человек, которому я могу доверять, если хочу узнать правду. «Настоящую правду», как он выразился.
О многозначительных намеках Чада Дженни решила не упоминать. Люк не тот человек, с которым можно обсуждать такие вещи. Это ее проблема, и она должна справиться с ней сама.
У меня нет слов выразить, как я сожалею, что тебе пришлось пройти через это, — глухо произнес Люк. Он рассеянно провел пальцами по волосам. — Единственное, что нам поможет, — это время. Наберись, Дженни, терпения. Тебе нужно выздороветь. Нужно время, чтобы ясно все увидеть… Черт возьми, на твоем месте, когда вокруг все незнакомые тебе люди, я бы не доверял ни единой душе! — Он внимательно посмотрел на нее. — Впрочем, есть один человек, которому ты можешь доверять. Этот человек — ты. Доверяй своим чувствам, интуиции. Уж они тебя не обманут.
Я хотела бы, — прошептала Дженни.
Я должен тебе что-то сказать.
Она ждала, чуть вздернув подбородок. Он переминался с ноги на ногу, отвел взгляд в сторону, снова посмотрел на нее.
Я не сплю здесь. — И добавил: — Я имею в виду — в этой комнате.
Она не сразу поняла его слова и вдруг обнаружила, что страшно покраснела.
Я ценю твою заботу, — потупилась Дженни. — Меня беспокоило, что ты захочешь… — Не закончив предложения, она сжала губы. Потом набралась отваги и посмотрела ему в глаза. — Я согласна, что при нынешних обстоятельствах лучше, если ты… устроишься в другом месте. Будут трудности?
Нет, конечно, нет! Но это не то, что я имел в виду. Вернее, у тебя сложилось неправильное впечатление. Я не спал с тобой… последние пять недель.
Почему? — произнесла Дженни и вздрогнула, услышав стон, слетевший с его губ.
Хотел бы я знать! Меня мучило, как складывается ситуация. Но я не могу тебе объяснить то, чего не способен понять сам.
Но… — проговорила она, — о чем мы спорили? Мы ссорились? Ругались? Пары не расходятся, если между ними не возникают сложности. Какие у нас были сложности?
У нас были отношения не такого рода. — Люк тяжело вздохнул и покачал головой. — Мы не ссорились и не ругались. — Он сел напротив Дженни на кушетку. — Меня бы порадовало, если бы ты сосредоточилась на двух вещах. И только на двух.
Он нежно обхватил пальцами ее запястье, а затем, словно спохватившись, тут же убрал руку и отодвинулся. Дженни сидела не шевелясь.
Прежде всего я хочу, чтобы ты заботилась о себе. У тебя еще заметны синяки под глазами и ссадины на подбородке. — Он опять дотронулся до нее — на этот раз до подбородка. — Может быть, ты не помнишь, но ты чертовски серьезно упала. — Потом он сверх осторожно взял ее руку и положил ей на живот. — И твоя вторая забота — малыш. — Он встал и сверху посмотрел на нее. — Все остальное найдет свое место. — Открытая улыбка заиграла в уголках губ, когда он уточнил: — В свое время.
Он ушел, а Дженни еще долго сидела в большом и мягком кресле. Одну руку она прижала к гулко бьющемуся сердцу, а вторую положила на живот. Люк прав. Ее главной заботой должна быть она сама и ребенок. Все остальное найдет свое место. В свое время.