— О! — только и сумела произнести Эвелин в ответ на столь неожиданное заявление. — Вы, должно быть, были очень молоды, когда она родилась.
— Мне было восемнадцать, — поспешил он ответить, — она была зачата, когда я еще учился в школе. — Его непринужденное признание совершенно потрясло Эвелин. Она пыталась выглядеть равнодушной, но, судя по его насмешливому взгляду, ей это не удалось. — К счастью, я не соблазнил неопытную девочку-подростка. Кристине было тридцать, и это она соблазнила меня. Решение оставить ребенка было ее решением.
Эвелин открыла рот от изумления, что явно доставило Томасу Айвору удовольствие.
— Я вас удивил?
Эвелин была настолько потрясена, что сказала то, что думала.
— Я… Вы… просто трудно вообразить вас в роли… в таком союзе, — заикаясь, выдавила она.
— Каждый имеет свой собственный опыт, — с оттенком горечи сказал Айвор, и Эвелин вдруг с ужасом представила, что он задаст ей вопрос о ее собственном опыте. Она предпочитала не вспоминать о Грегори Тернере, своем первом мужчине. Да и ее скромный любовный опыт вряд ли был интересен Томасу Айвору.
— Вы любили ее? — спросила она неожиданно для себя.
— Я был польщен вниманием очень привлекательной, интеллигентной и зрелой женщины, — объяснил он, уклоняясь от прямого ответа.
Эвелин облизала пересохшие губы.
— Вы часто видели свою дочь? — вернула она разговор в более безопасное русло.
— Нет. Только совсем младенцем. Кристина так решила. Она не хотела никакой финансовой поддержки с моей стороны и взамен требовала, чтобы я не вмешивался в ее жизнь и в жизнь ребенка. — Томас Айвор пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд Эвелин. — Мне было восемнадцать… Что я тогда понимал? К тому же у меня не было денег, и впереди было четыре года учебы. Я не был готов к отцовству…
Сказанного было более чем достаточно. Эвелин поняла, что позиция юного Томаса была в то время абсолютно беспечной и безответственной.
— А что здесь делает Сандра сейчас? Что-нибудь случилось с ее матерью?
— Нет. Просто она решила, что настало время найти своего отца. После спора с Кристиной она сбежала из дома, придумала хитрый план, стащила деньги на билет и на прошлой неделе постучалась в мою дверь.
— Боже! — Прыжок из окна второго этажа доказывал, что Сандра всегда готова рисковать.
— Мы с Кристиной по телефону все обсудили и решили: пусть она останется здесь на какое-то время, насколько позволят ее школьные дела. Литература — один из ее любимых предметов, и Сандра будет посещать ваши лекции, поэтому я решил рассказать вам ее историю.
— Сплетничаете обо мне, папа? — Сандра скользнула в дверь, держа в руках полный поднос, и поставила его на узорчатый чайный столик.
— О ком же еще? Ты позаботилась о том, чтобы вокруг тебя кипели страсти. — Взглянув на поднос, Томас Айвор недоуменно поднял брови. — Три чашки? Не надейся, Сандра! Если ты не отправишься в свою комнату прямо сейчас, придется добавить еще полчаса к переписыванию упражнений.
— Но, папа, я потратила уйму времени на помощь мисс Лентон. Можно за хорошее поведение и уменьшить наказание… — Сандра, увидев изумление на лице Эвелин, заметно покраснела и сдалась. — Хорошо, хорошо. Ухожу, — согласилась она, — но это несправедливо. Я всего-то сказала Альфреду, что я думаю о его безмозглых друзьях.
— В разговоре, особенно за столом, надо употреблять вежливые выражения. Грубость и вульгарность абсолютно недопустимы. — Эвелин была удивлена строгостью его тона. Он раньше не сталкивался с отцовскими обязанностями, но, похоже, успешно с ними справлялся. — Мой дом — мои законы, Сандра. Я думаю, пара часов занятий — не такое уж жестокое наказание. Ты намного больше времени проводишь, уткнувшись в телевизор. Почему бы тебе не почитать книжку по истории английской литературы? Тебе все равно придется с этим знакомиться, когда начнутся занятия в колледже. Я схожу за книжкой, а ты налей чаю мисс Лентон.
Томас Айвор вышел, и наступила тишина, которую решительно прервал резкий голос Сандры.
— Спасибо, что не выдали меня! — Сандра взяла китайский чайник и налила две чашки. Одну из них она поставила перед Эвелин, в другую, приготовленную для отца, положила пару ложек сахара и уселась, раскинувшись, в кресло.
— Мне кажется, ты создана для добрых дел, — сказала Эвелин, — но иногда сама не знаешь, что сделаешь в следующую секунду. То, что случилось сегодня, было не просто безрассудно, было глупо и опасно. Ты могла серьезно покалечиться. Поэтому, прежде чем давать волю своим причудам, подумай о том, сколько горя они могут принести не только тебе, но и другим людям.
Эвелин считала, что произнесла прекрасную воспитательную речь, и даже слегка возгордилась.
— Boy! — раздался вопль.
— Что? — вздрогнула Эвелин.
— Ничего. — Сандра махнула рукой и выпалила: — Не смотрите на меня, как на чертика из бутылки. Вы все здорово объяснили. — Ее хрипловатый голос звучал искренне. — Я просто проверяла, смогу ли я это сделать. Я больше не буду, обещаю. — Она жалобно посмотрела на Эвелин. — Я подумала, что скоро уеду отсюда и не смогу попробовать вылезти в окно. Но я совсем не собиралась сваливаться, а хотела спрыгнуть. И вообще, я боялась звать на помощь.
— Но тебе все-таки пришлось это сделать, — напомнила Эвелин.
— Да, но не для себя, — усмехнулась Сандра. Вошел Томас Айвор с обещанной книгой, и Сандра поспешила уйти.
— Она, скорее всего, ее даже не откроет, — проворчал он, усаживаясь в кресло и придвигая к себе чашку с чаем.
— Сандра уже положила сахар! — всполошилась Эвелин, но было поздно, он успел добавить в чашку целую ложку сахара.
— Почему сразу не сказали? — укоризненно взглянул он на Эвелин.
— Прошу простить, я не успеваю следить за вашими действиями, — улыбнулась она. — Потом, неизвестно, прилично ли ограничивать человека в его собственном доме. Может быть, вы любите сироп вместо чая, — добавила она елейным голоском, отпивая из своей чашки глоток натурального чая, без сахара.
Томас Айвор налил себе чай в другую чашку, добавил в нее немного сахара и сосредоточил все внимание на Эвелин.
— Итак, чему я обязан честью принимать вас в своем доме? Или вы просто прогуливались и решили по-соседски заглянуть? — Его иронический тон подчеркивал, что раньше она ничего подобного не делала.
— Я пошла через поле, потому что у моей машины сел аккумулятор, — объяснила Эвелин, игнорируя его язвительность. — И вы должны догадываться, почему я пришла к вам!
— Я должен? — Он посмотрел на нее в упор.
— Не играйте словами! — Эвелин крепко сжала пальцами край изящного блюдца, чтобы сдержать нервную дрожь. — Я имею в виду ваш ночной звонок Брюсу Селдому. Вы не попытались связаться со мной, чтобы уточнить мой вариант происшедших событий, отсюда я делаю вывод, что вы поверили словам Альфреда…
— Естественно, я пытался связаться с вами и предупредить вас о своих действиях, но это было невозможно, — прервал ее Томас Айвор. — Телефон не отвечал.
Эвелин вспомнила, что плохо положила трубку на рычаг после разговора с Глорией. Она заметила это только утром. Но все равно звонок Брюсу был возмутительным. Эвелин резко отодвинула чашку.
— Какой смысл был предупреждать, что вы хотите сбить меня с ног бездоказательной ложью? — Она с удовлетворением заметила, что Томас Айвор помрачнел. — Что вы наговорили Брюсу? Вы понимаете, что вы наделали?
— Успокойтесь…
— Успокоиться! Когда речь идет о моей репутации и о моем будущем!
Томас Айвор покачал головой.
— Я имею привычку сначала думать, а потом делать. Я не жаловался ни на вас, ни на ваше поведение и не делал никаких клеветнических заявлений. Я просто сообщил Брюсу, что в субботу без моего ведома здесь была вечеринка, на которую принесли запрещенный алкоголь, и вы случайно оказались здесь…
— … и была полураздетой, — закончила она фразу.
Он заговорил подчеркнуто медленно и размеренно.
— Я не упоминал о состоянии вашего туалета. Мне кажется, Селдом хорошо знает вас и не станет предполагать худшее. — Не то, что вы, мистер Айвор, подумала Эвелин. — Я сказал ему, что Альфред получил заслуженное наказание. К счастью, подробности вечеринки Альфред помнит очень смутно.
— Вы имеете в виду, к счастью для Альфреда?
— К счастью для вас обоих. — Томас Айвор упорно сохранял спокойствие. — Он помнит, что вы появились в конце вечера и за что-то ругали его. Дальше — полнейшая пустота. Он не помнит ни моего появления, ни того, что он мне говорил, ни вашего… несколько нескромного вида.
Эвелин облегченно вздохнула, но тут же снова накинулась на Томаса Айвора.
— Зачем тогда вы рассказали об этом Брюсу?
— Слухи расползаются быстро, и нужно сообщать факты, чтобы защититься от сплетен, — очень серьезно ответил Томас Айвор, не спуская глаз с разгневанного лица Эвелин. — Альфред сказал, что на вечеринку он приглашал только самых близких друзей с подружками, но о предстоящем веселье быстро узнали в колледже, и к ночи подвалил совершенно посторонний народ.
Он взял со стола чашку и подал ее Эвелин, не выпуская гостью из-под прицела настороженного взгляда внимательных серых глаз. Она автоматически отхлебнула чай, с трудом проглотив обжигающий напиток.
— Я позвонил нескольким знакомым и спросил, что рассказывали их дети о вечеринке, когда появились дома. Большинство, если им верить, говорили, что смотрели все вместе телевизор. Но один разговор меня встревожил. Одна из девочек сказала, что Альфред болтал своим дружкам, что «литераторша» вцепилась в него мертвой хваткой и рассчитывает пощипать «набитого деньгами цыпленка». Дружки, конечно, поделились этими интересными подробностями со своими приятелями, да еще и приукрасили все, что могли. А другие, те, кто видел ваше появление почти ночью, подумали…
— О нет! — воскликнула Эвелин, только сейчас начиная понимать, какие широкие и неприятные круги могут пойти от маленького камешка ее абсолютно правильного поступка.
— О да! — не стал успокаивать ее Томас Аивор. — Поверьте, Эвелин, моему жизненному опыту. Всегда полезнее знать как можно больше, чтобы не стать жертвой. Раз уж слухи расползаются, мы не должны ничего скрывать друг от друга; предположение всегда хуже для дела, чем точное знание. О том, что было в спальне Альфреда, знаем только мы с вами, и если мы договоримся, то с этим проблем не будет. Мне жаль, что я не смог получить вашего разрешения и вынужден был действовать самостоятельно, но надо было срочно что-то предпринять, прежде чем сплетники развернутся и кто-то из не в меру осторожных родителей потребует вашего увольнения.
Можно ли верить искренности Томаса Айвора? — думала Эвелин, допивая полуостывший чай. Строго говоря, у нее не было выбора.
— Что сделано, то сделано… — Эвелин выпрямилась, наконец-то поняв самое главное. — Так вы теперь верите, что я говорила правду? Что вы несправедливо накинулись на меня?
— Не стоит обвинять меня за те… — Томас Айвор запнулся, заметив появившееся на лице Эвелин оскорбленное выражение. — В данном случае… да, я был не прав, — с очевидным трудом согласился он и, скрывая неловкость, ухватился за тарелку с печеньем, как утопающий за соломинку, что показалось Эвелин почти трогательным.
— Угощайтесь! Миссис Морган мастерски готовит разные сладости.
— Спасибо. — Эвелин выбрала симпатичный кружочек с цукатами, но не сложила оружие, а, наоборот, пользуясь смущением Айвора, решительно пошла в наступление: — И теперь, надеюсь, вы берете назад все те оскорбительные слова…
Айвор прищурился, с резким стуком поставил тарелку с печеньем на стол и оскалился, как голодная акула.
— Боюсь, я не могу отказаться от всех своих слов. Неужели нельзя быть менее требовательной? Впрочем, ладно. Повторите мне те слова, которые считаете оскорбительными, и я соглашусь или не соглашусь извиниться за каждое из них.
Повторить его грубости она, конечно, не могла. Его дерзкое предложение настолько смутило Эвелин, что она поперхнулась кусочком печенья и мучительно закашлялась.
Томас Айвор с ехидным удовольствием наблюдал, как она лихорадочно схватилась за чай, чтобы промочить горло, и вытирала заслезившиеся глаза. Он обольстительно улыбнулся, а его голос был полон сочувствия.
— Я глубоко сожалею, что стал причиной вашего неприятного состояния, и, надеюсь, вы примите мои извинения за те опрометчивые слова, которые недопустимо произносить в присутствии благовоспитанной леди.
— Приятно слышать, — в тон ему ответила Эвелин. Для нее было полной неожиданностью ощутить, что его вкрадчивый, бархатистый голос вызывает в каждой косточке ее тела сладкую, до головокружения, истому. — Но, каковы бы ни были ваши слова и поступки, они выглядели очень естественными и убедительными.
Томас Айвор отбросил притворную обходительность и разразился хохотом.
— Вы жестокая женщина.
— Рада, что вы это поняли.
— Хочу предложить вам еще одно тяжелое испытание, хотя мы оба понимаем, что оно необходимо.
«Тяжелым испытанием» оказался Альфред Мердок. Он пришел с извинениями и, покраснев, торопливо забормотал что-то невнятное.
— Я не помню, что было, и просто не представляю, что я мог натворить, но дядя Томас говорит, что я делал что-то мерзкое… И я должен извиниться… и поблагодарить вас за помощь, когда я был… не… не… в форме.
Эвелин не стала продлевать его мучения и уверила беднягу в том, что надеется на его будущую разумность. Юноша выглядел искренне огорченным, в его голосе не звучало и намека на ехидство, характерное для его дяди. Похоже, ему можно было верить.
— Совершенно очевидно, Альфреду неприятно чувствовать себя нашкодившим щенком, а не лихим гулякой-студентом, — заметила Эвелин, когда за юношей закрылась дверь. — Может быть, этот случай научит его осторожности.
— Может быть. Альфред хочет стать в спорте профессионалом, и у него есть способности, но хватит ли ему терпения — вот вопрос. Вся беда в том, что он хочет стать непременно «звездой», а это не так просто.
Что ж, кажется, они все выяснили. Эвелин встала.
Томас Айвор любезно стоял рядом, дожидаясь, пока она наденет туфли, и продолжал беседу:
— Сейчас он злится, потому что я запретил ему уезжать из дома целых три недели. Он собирался посвятить последние две недели каникул тренировкам, а теперь вынужден сидеть дома. Уверен, вы согласны, что Альфреда следовало наказать.
— В общем, да, — согласилась Эвелин и, поколебавшись, добавила: — но если для него это очень важно…
Томас Айвор нахмурился.
— Я это учел. Мы заключили сделку с некоторыми оговорками. Я допускаю, что такой срыв у него впервые. Он помешан на здоровье — боится повредить своей будущей спортивной карьере. Но до возвращения родителей мне придется за ним присматривать.
Их неокрепшая, неожиданно возникшая близость чуть было не погибла из-за упрямства Эвелин, которая не хотела, чтобы Айвор отвез ее домой, уверяя, что уже прекрасно себя чувствует. Тогда он клятвенно пообещал, что будет идти за ней пешком до двери ее дома, и Эвелин пришлось сесть в серебристый «ягуар». Томас завел мотор, и они поехали к дому Эвелин.
5
Томас Айвор сосредоточился на неровностях дороги, ведущей к шоссе. Эвелин уютно устроилась на мягком сиденье, надеясь отдохнуть от недавних неприятностей. Однако она явственно ощущала тревожное волнение, охватившее ее от близости соседа. Каждый его глубокий вздох, их случайное соприкосновение, легкое движение его рук, управляющих машиной, вызывало в ней непривычный, томительный жар, и Эвелин хотелось, чтобы дорога стала бесконечно длинной, и эти минуты превратились в долгие часы.
Но дом Эвелин был совсем неподалеку, на другой стороне реки. Они переехали через мост, и Томас Айвор, к ее разочарованию, выполнил просьбу Эвелин в точности — остановил машину у ворот. Посмотрев на часы, он коротко и четко объяснил ей, что и как надо отвечать Брюсу Селдому, посоветовал не злиться, вежливо распрощался и уехал.
Направляясь к дому, Эвелин, как обычно, заглянула в почтовый ящик. Там лежала записка от Брюса: