Наш предводитель положил руку мне на плечо и заявил:
— Озрик, будет лучше, если ты наденешь повязку.
Я поднес руку к глазу, налитому кровью, и промямлил:
— Я буду держать его закрытым, мой господин.
Сигурд покачал головой.
— Нет, нужна повязка.
Улаф насмешливо подбоченился и спросил:
— Ну а ты сам, Сигурд? Что ты намереваешься сделать, чтобы стать похожим на англичанина?
Ярл насупил брови. От головы до пят он выглядел воином, скандинавом и знал это.
— Пойду я, Сигурд, — вызвался Глум.
Кормчий «Лосиного фьорда» шагнул вперед, расплел косы и тряхнул темными просоленными волосами.
— Я смогу сойти за англичанина. Нужно будет только, чтобы Свейн потоптался на моем лице, а то оно слишком красивое.
— Ха! У меня дома свинья покрасивее тебя, Глум, — презрительно заметил Флоки Черный.
— Не подобает так говорить о собственной жене, парень, — с ухмылкой бросил ему Хальфдан.
Сигурд поднял руку.
— Хорошо, Глум, ты пойдешь вместо меня. — Ярл указал на меня и добавил: — Но говорить будет мальчишка. Остальные пусть не раскрывают свои грязные пасти. И не вздумайте драться!
— Кто, мы? — притворившись обиженным, отшатнулся назад Глум.
Некоторые воины хотели было остаться в роще, чтобы наблюдать за деревней и в случае чего прийти к нам на помощь, однако риск того, что их обнаружат, был слишком велик. Поэтому в поселок отправились лишь мы шестеро, договорившись встретиться с Сигурдом и остальными у кораблей, когда закупим необходимое продовольствие. Начал моросить мелкий дождик, перекрасивший небо из матово-серого в черное, будто измазанное сажей. Вдалеке под тучами раскатился гром.
Глум переглянулся с остальными, улыбнулся, дотронулся до рукоятки меча и проворчал:
— С нами Тор, ребята.
Мы двинулись дальше. Я окинул взглядом свою одежду, решил, что надо бы спрятать языческий нож, который Эльхстан обнаружил у меня, отцепил его от пояса и снова повесил на шею, скрывая от чужих взоров. Затем я осмотрел остальных, проверяя, нет ли чего-нибудь такого, что выдаст в них чужестранцев. Рубахи и плащи норвежцев были неотличимы от английских, но вот скандинавские пряжки, броши и заколки сразу бросались в глаза. Бронзовые, серебряные и золотые штучки были выполнены в виде переплетающихся линий и зверей. Любой догадался бы, что это языческие узоры.
— Уберите это за пазуху, — сказал я Остену, Ингульфу и Флоки, на шеях у которых висели гребни, привязанные к кожаным шнуркам. — Англичане их так не носят.
Воины прикрыли рукоятки мечей плащами и взъерошили волосы, решив, что если англичане не носят с собой гребни, то их мало заботит собственный внешний вид.
— Тебе так идет, Озрик, — заметил Ингульф, указывая на тряпку, которой я повязал голову, прикрывая кровавый глаз. — Поверь мне на слово, так ты будешь больше нравиться девчонкам.
— Я по-прежнему могу заглянуть внутрь твоего черного сердца, — сказал я, прищурив другой глаз, открытый.
Ингульф оскалился, показывая щербатые зубы, но от меня не укрылось, как он украдкой потрогал серебряный амулет, висящий на шее и изображающий Мьоллнир, молот Тора. Я улыбнулся.
— Вот наше мясо, — голодным голосом промолвил Глум, указывая на дом с навесом, стоявший на вершине восточного холма.
Постройка находилась за частоколом, защищавшим сердце поселения. Мы остановились на поляне, усеянной пнями от поваленных деревьев, откуда виднелись освежеванные туши, подвешенные к брусьям. Там были и птицы, привязанные за лапы и слабо трепыхавшие крыльями. Сквозь пелену дождя ветер принес запахи. После длительного пребывания на море мне было странно ощущать вонь домашнего скота, человеческих испражнений, аромат стряпни и дыма от очагов.
Глум похлопал меня по плечу, протянул кожаный мешочек, набитый серебряными монетами, и сказал:
— Мы останемся здесь, Озрик. Когда ты купишь мясо, мы спустимся и заберем его. Помни, тебя должны принять за раба, выполняющего приказ своего господина.
— Если так, то все вы должны спрятаться, Глум. Отойдите назад, за деревья, — предложил я. — Сейчас вы похожи на стаю волков, пускающих слюнки.
Глум кивнул и махнул рукой, приказывая своим людям отступить в укрытие чащи. С юга донесся новый раскат грома. Я туже запахнул края плаща, спасаясь от дождя, и направился по раскисшей тропинке к дому мясника. От одних только мыслей о сочных сокровищах, находящихся в нем, мой рот наполнился слюной.
— Озрик, у тебя в руках много серебра! — крикнул мне вдогонку Флоки Черный. — Боги проклянут тебя, если ты нас предашь. Я разыщу тебя хоть на краю света!
Даже не оборачиваясь, я знал, что Флоки стоит, стиснув рукоятку меча, а его зубы торчат из густых черных волос не хуже острых волчьих клыков.
«Серебро, которое у меня в руках, ты, скандинав, отнял у тех, кого убил, — подумал я. — Но прокляли ли тебя боги за то, что ты забрал деньги у людей, заработавших их тяжким трудом? Сомневаюсь в этом. Я сам видел, как Ньорд послал тебе хороший прилив, Тор положил на море густой туман, скрывший твое приближение, а Один направлял твой меч, помогая расправиться с врагами».
Я шел по разбитой дороге, петлявшей между строениями, словно паутинка. Ко мне подбежала собака и обнюхала меня, а я швырнул в нее палку. Я проходил мимо открытых дверей домов и видел внутри женщин, крутивших веретено, работавших на ручных ткацких станках. Жены и матери хотели использовать весь скудный световой день, чтобы одеть семью. Почти все мужчины, наверное, были на лугах. Они пасли там овец, чтобы затем, со временем, пригнать их обратно в овчарни, вымыть и остричь. Я встретил только двоих селян, которые, растянув на раме оленью шкуру, счищали с нее шерсть, жир и не заметили меня. Мой слух наполнился звоном кузницы. Этот звук принес мне немалое облегчение. Я проникся уверенностью в том, что со мной не произойдет ничего плохого, пока не стих этот размеренный ритм.
Наконец я оказался перед брусом, на котором висели две свиные туши, несколько куриц, три жаворонка, хлопающих крыльями, и связка мертвых зайцев. У одного из них один глаз был налит кровью, совсем как у меня. Из полумрака дома выходил густой дым, наполненный ароматом трав. Я всмотрелся и разглядел разделанные туши, коптящиеся над очагом. От этого сладостного запаха рот у меня наполнился слюной. Я глубоко вдохнул полной грудью, и тут из клубов дыма на свет вышла огромная фигура.
— У вас есть говядина? — спросил я из-за свиной туши, глядя в глаза великана, похожего на медведя.
Размерами он лишь немногим уступал Свейну Рыжему.
— Кто спрашивает? — последовал ворчливый ответ.
Здоровяк снял с крюка свиную тушу и швырнул ее на деревянную скамью, перепачканную кровью. Затем он оттянул в сторону переднюю ногу свиньи, поднял топорик, с громким стуком опустил его и одним ударом легко отсек ее.
— Меня зовут Озрик, — сказал я, протягивая ему тугой кожаный кошель. — Я пришел за мясом.
Глава пятая
Мясника звали Эостервин, и я с облегчением отметил, что он не спросил, откуда у меня так много денег. Наверное, этот торговец ничуть не отличался от любого другого. Мясник учуял запах денег, решил заполучить их во что бы то ни стало и не собирался рисковать, задавая ненужные вопросы.
— Ты еще никогда не пробовал такой вкусной говядины, парень! — хвастливо заявил Эостервин и подбоченился.
Тем временем Флоки и остальные норвежцы взвалили на плечи туши и собрались возвращаться на корабли.
— Об этом судить моему господину, — осмелился заметить я. — Но все равно спасибо, Эостервин. Да хранит тебя Бог, — громко добавил я, чтобы меня услышали два всадника, только что подъехавшие к нам.
Не показывая, что заметил их, я не спеша перекинул через плечо связку зайцев и направился в сторону холма.
— Дядя, они таращатся нам вслед, — прошептал Глум.
— Судя по виду, воины, — сказал Ингульф.
— Идите как ни в чем не бывало и не оглядывайтесь, — пробормотал Улаф, растягивая в улыбке белоснежную бороду. — А то эти ублюдки еще решат, что приглянулись тебе, приятель.
Всадники медленно тронулись. Они двигались вниз, к тому самому месту, где их тропа, раскисшая от грязи, встречалась с той, по которой шли мы.
— Похоже, мы в полной заднице, — зловеще усмехнулся Флоки Черный. — Теперь нам придется их прирезать.
— Не обращай на них внимания, Флоки, и придержи язык, — бросил я.
— Теперь все зависит от тебя, Озрик, — сказал Глум, и его глаза, синие, как океан, сверкнули огнем.
Обремененные разделанными тушами, мы вшестером медленно двигались по скользкой дорожке, стараясь не оступиться и не упасть. Я заметил, что звон в кузнице прекратился, и вполголоса выругался.
— Ребята, вижу, вы собираетесь устроить еще то пиршество!
Голос всадника, покрытого татуировкой, был громким и уверенным. Он отличался накачанной мускулатурой, его обнаженные руки украшали многочисленные серебряные браслеты. Глум догадался, что разговор шел о мясе, кивнул и похлопал тушу, лежащую на плече.
— К сожалению, никакого пиршества не будет, — сказал я и устало усмехнулся. — Мой господин отправляется в паломничество за море. Надо приготовить припасы для длительного путешествия. Все это мясо мы засолим. Его должно будет хватить нам на многие недели. Пусть Господь сохранит нас и благословит наше убогое судно! — Я улыбнулся. — Эостервин заверил меня, что мы еще никогда не пробовали такой вкусной говядины.
Воин поднял косматые брови и проворчал:
— Эостервин бахвалится, словно король, у которого два члена.
Затем он оглянулся на своего спутника, мужчину в годах. Рукоятка и ножны его меча были украшены драгоценными камнями.
— Что с тобой случилось? — спросил второй всадник, кивая на мой завязанный глаз.
Я остановился, обернулся к ним лицом, а скандинавы тем временем продолжали спускаться вниз.
— От молота отлетела окалина и попала мне в глаз, господин, — сказал я, пожал плечами и потрогал повязку, закрывающую мою особую примету. — Я был подмастерьем у кузнеца, но мне пришлось искать себе новое занятие. Впрочем, не могу сказать, что сожалею об Эофервике, моем прежнем хозяине. Он оказался тем еще сукиным сыном.
— Что ж, должно быть, твой новый господин — достойный христианин, — сказал пожилой мужчина. Он сидел в красивом дорогом седле, распрямив спину и положив руки на луку. — Паломничество — достойное предприятие. Хорошо было бы, если бы все мы обладали стойкостью духа, необходимой для такого дела, и могли бы оставить свои мирские, земные обязанности, — усмехнулся всадник.
— Если и есть на земле человек, которому уготовлено место по правую руку от Господа, то это мой хозяин, который не успокоится до тех пор, пока не найдет то, что ищет, — сказал я, а пожилой всадник вопросительно поднял брови. — Он хочет прожить свою жизнь достойно, мой господин, — добавил я и почтительно склонил голову.
— Так это его корабль причалил к белым скалам? — спросил знатный мужчина, с длинного носа которого срывались капли дождя.
— Да, господин, — ответил я, не видя смысла лгать и еще больше будить подозрительность незнакомцев. — Мы собираемся выходить в море с отливом, если, конечно, ветер будет благоприятный.
— Вы хотите отплыть ночью? — спросил пожилой всадник и поглядел на своего спутника.
— Наш кормчий утверждает, что знает море лучше любого язычника, — с гордостью произнес я, осеняя себя крестом. — Лорд Эльхстан вверяет Всевышнему направлять нас и оберегать от опасностей.
— В таком случае передай своему господину, что мы закроем глаза на налог, который он должен нам заплатить за то, что пристал к нашему берегу. Нельзя брать деньги с благочестивого паломника, отдавшего сердце Господу.
— Благодарю вас, господин. Я передам ему ваши слова. Не сомневаюсь, мой господин помолится за вас в храме, — сказал я и отвесил низкий поклон.
В этот момент маленький нож с резной костяной рукояткой вывалился из-за пазухи и повис на кожаном шнурке. Я как ни в чем не бывало убрал его, развернулся и продолжил путь по тропе, ожидая услышать за спиной лязг мечей, покидающих ножны. Вместо этого послышались щелчок языком, конское ржание. Я понял, что англичане развернули лошадей, и облегченно вздохнул.
— Они вернутся? — спросил Глум, когда я догнал норвежцев.
— Думаю, могут. Будь моя воля, я привязал бы «Змей» к спине Свейна и сказал бы ему, что в открытом море его ждет сама Фрейя, раздвинувшая ноги.
— Ты хорошо постарался, парень, — усмехнулся Улаф. — Сигурд будет доволен.
— Уговори его как можно быстрее выйти в море, — сказал я, гадая, узнали ли всадники языческий нож с костяной рукояткой, покрытой резными изображениями зверей. — Умоляю, — добавил я.
Улаф вопросительно поднял брови, и я догадался, о чем он подумал. Сигурд — не тот человек, которого можно заставить сделать что бы то ни было.
Мы приблизились к Торульфу, дежурившему на скале, с которой открывался вид на маленькую бухту. При нашем появлении он выпрямился и начал пожирать взглядом разделанные туши, лежавшие у нас на плечах.
— Оставьте что-нибудь для меня! — взмолился Торульф, когда мы начали спускаться по узкой скользкой тропе.
На берегу, подальше от дохлого кита, скандинавы собрали дерево и разводили костры для готовки.
— Будь начеку, Торульф, или я посажу тебя на вяленую треску до тех пор, пока у тебя не вырастут плавники и ты не станешь пить морскую воду! — пригрозил Глум. — Мы сейчас не в Гаральд-фьорде. Здешнему народу начхать на слова твоего отца о том, какой ты славный парень и как любишь свою мамочку. Англичане пригвоздят твою шкуру к двери церкви и будут плевать в нее дважды в день.
Эльхстан, увидев меня, отрывисто кивнул и осенил свою грудь крестным знамением. Я понял, что он, конечно же, молился о моем благополучном возвращении.
Мы сложили почти все мясо в тесные трюмы кораблей. Сигурд приказал разжечь костры и пожарить два здоровенных куска красной говядины, испещренной тонкими белыми жилками жира. Дождь не прекращался, но дерево, выброшенное прибоем на берег, было белым, как кость, и совершенно сухим, так что гореть оно должно было хорошо.
Улаф перехватил мой взгляд, почесал косматую бороду и едва заметно кивнул. Я увидел, что он направился к ярлу, и подошел ближе.
— Сигурд, уходим отсюда поскорее, — с непринужденной улыбкой сказал кормчий. — Пусть нас отделит от англичан хоть немного рассола.
— Наши люди промокли и проголодались, Улаф, — возразил предводитель, вытащил из светлой бороды вошь и раздавил ее ногтями больших пальцев. — Мы не уйдем без сытной трапезы. К тому же ветер дует с юга. Я не заставлю их грести против ветра с пустыми желудками.
Улаф выжал дождевую воду из длинных седеющих волос и заявил:
— Оставаясь у берега, мы идем на риск.
— Если бы нами повелевал страх, мой старый друг, то мы сидели бы дома и никогда не выходили бы в море, — ответил Сигурд, откидывая назад светлые волосы и перетягивая их шнурком. — Если ты беспокоишься насчет англичан, то знай, что мы отплывем с восходом луны. Но дай людям поесть, прежде чем заставлять их грести. — Он усмехнулся. — Наши отцы не привыкли ходить за плугом, так?
Улаф кивнул, принимая решение ярла, и тут к ним подошел Глум. Он подобрал с песка сухие водоросли и подбросил их в воздух, проверяя, откуда и с какой силой дует ветер.
— Сигурд, мальчишка считает, что англичане могут пожаловать к нам в гости, — заявил кормчий «Лосиного фьорда», прикоснулся к рукоятке меча, чтобы вызвать удачу, и оглянулся на меня.
Я подошел ближе, посмотрел на Улафа в поисках поддержки и сказал:
— Мой господин, англичане отнеслись к нам с большим подозрением. Это было видно по их глазам.
Лицо Сигурда потемнело.
— Я не стану бежать от англичан, Глум, — решительно промолвил он. — Трусы у Одина не в чести.
Кормчий залился краской, собрался было что-то сказать, но смолчал, развернулся и быстро удалился.
— Сними повязку, Ворон. — Сигурд смотрел на меня, и его бороду рассекала тонкая улыбка.
— Ворон? — переспросил я, с облегчением снимая промокшую насквозь тряпку, закрывавшую кровавый глаз.