– Этот тоже французский? – спросил Шарп.
– Верно, – отвечал Чейз.– «Спартиэйт». Заколдованный корабль.
– Заколдованный? – удивился Шарп.
– По ночам плывет быстрее, чем днем.
– Потому что построен из ворованного дерева, – объяснил лейтенант Холдерби.
– Сэр Френсис Лафорей. Славный капитан и верный товарищ! Смотрите, пошла мелюзга! Это кто?
– «Африка», сэр, – отвечал Пил.
– Только шестьдесят четыре орудия, но командует им сам Гарри Дигби! Лучший капитан на флоте!
– Вернее, самый богатый, – сухо заметил Хаскелл. На вопрос Шарпа Хаскелл ответил, что Генри Дигби – самый удачливый из капитанов, заработавший кучу призовых денег.
– Образец для всех нас, – уважительно промолвил Чейз. – А это, часом, не «Дефайнс»? Бог мой, именно он! При Копенгагене ему досталось! Кто теперь им командует?
– Филипп Дерхем, – отвечал Пил и, повернувшись к Шарпу, губами прошептал слова, которые Чейз не преминул тут же произнести.
– Славный малый! – воскликнул Чейз. – Глядите, это же «Бесстыдник»!
– «Бесстыдник»? – удивился Шарп.
– «Темерер». – Чейз почтил трехпалубный линкор его настоящим именем. – Девяносто восемь орудий. Кто им командует?
– Элиа Харви, сэр, – отвечал Хаскелл.
– Верно-верно. Никогда не встречался с ним, но уверен, Элиа – славный малый! Смотрите, «Ахилл»! Дик Кинг, превосходный товарищ! Шарп, это же «Головорез Билли»! Ну все, французам конец!
– «Головорез Билли»? – Шарп гадал, почему обычный на вид двухпалубный семидесятичетырехпушечный линкор наградили таким странным именем.
– Это «Беллерофонт»[6], Шарп. Бог мой, он был флагманом Хоу в славный день первого июня![7] Беднягу Генри Дарби убили на Ниле, упокой Господь его душу! Он был ирландцем и славным малым. Теперь на «Белерофонте» заправляет Джон Кук. Храбрец! Родом из Эссекса.
– Теперь он разбогател и перебрался в Уилтшир, – заметил Хаскелл.
– Правда? Рад за него! – Капитан снова навел подзорную трубу на «Беллерофонт». – Быстрый корабль, – с завистью промолвил Чейз, хотя вряд ли «Пуссель» была медленнее. – Красавец! Построен на Мидуэе. Когда его спустили на воду?
– В восемьдесят шестом, – отвечал Хаскелл.
– Он обошелся в тридцать тысяч двести тридцать два фунта четырнадцать шиллингов и три пенса. Простите, сэр, – вмешался в разговор мичман Коллиа и тут же страшно смутился.
– Ничего, малый, не робей. А ты уверен? Хотя что я спрашиваю! Твой отец – судовой эксперт на Ширнесских верфях. Так на что же они потратили три пенса?
– Не знаю, сэр.
– Вероятно, на гвоздь ценой в полпенни, – ядовито заметил лорд Уильям. – На верфях его величества процветает казнокрадство. Какой стыд!
– Чего правительству действительно стоит стыдиться, – резко возразил Чейз, – так это того, что отвратительно построенные корабли доверяют славным морякам! – Капитан насупился и отвернулся от его светлости, чтобы успокоить дух зрелищем черно-желтых корпусов британских линкоров.
Шарп изумленно взирал на британский флот, сомневаясь, что когда-нибудь еще ему придется увидеть наяву такое величие. Перед ним проплывала гордость Британии, ее флот – грандиозные плавучие артиллерийские батареи, могучие и внушающие ужас. Корабли двигались медленно, словно доверху нагруженные зерном телеги. Их отвесные носы буравили морские волны, а черно-желтые бока таили внутри смертоносные пушки. Носовые фигуры со щитами и трезубцами сияли позолотой. Желтоватые, кремовые и белые паруса облаком нависали над палубами, а гордые имена заставляли вспомнить о славе былых времен: «Конкерор» и «Агамемнон», «Дредноут» и «Ревендж», «Левиафан» и «Тандерер», «Марс», «Аякс» и «Колосс». Эти корабли внушали страх датчанам, побивали голландцев, косили французов и преследовали испанцев. Эти корабли царили на морях, и вот настал час, когда враг бросил им вызов и они пришли дать ему бой.
Шарп перевел взгляд на Грейс. Глаза ее сияли восторгом, на щеки вернулся цвет. Какая счастливая и прекрасная, думал Шарп, любуясь ею. Внезапно он заметил, что лорд Уильям с сардонической усмешкой на устах тоже наблюдает за женой. Затем его светлость посмотрел на Шарпа. Тот перевел взгляд на корабли.
Большинство были двухпалубными. Шестнадцать, как и «Пуссель», несли по семьдесят четыре пушки. Три, как «Африка», только по шестьдесят четыре. Один двухпалубный линкор – отбитый у французов «Тоннант» – нес восемьдесят четыре пушки. Остальные семь кораблей эскадры были трехпалубными. Эти жестокие убийцы несли тонны смертоносного металла, и за их крутыми бортами скрывались по девяносто восемь орудий. Капитан Чейз рассказал Шарпу о знаменитом испанском четырехпалубном линкоре со ста тридцатью пушками.
– Будем надеяться, что он здесь, и именно нам повезет подплыть к нему вплотную. Только подумайте, каких призовых денег он стоит!
– Только подумайте, какое нас ждет кровопролитие, – тихо заметила леди Грейс.
– Нас это не остановит, миледи, – почтительно ответил капитан, – мы должны исполнить свой долг. – Чейз поднес подзорную трубу к глазам. – А вот и он! – воскликнул капитан, разглядывая трехпалубный флагман с богато украшенной массивной кормой. – Мистер Хаскелл! Залп из семнадцатифунтового!
«Виктори» был флагманским линкором Нельсона. На глазах Чейза выступили слезы.
– Ради этого человека я готов умереть! – воскликнул он. – Не думал, что доведется повоевать под его командованием! – Чейз вытер глаза, а пушка «Пуссели» отсалютовала лорду Горацио Нельсону, виконту и барону Нила и Бернем-Торпа, рыцарю ордена Бани и Белому вице-адмиралу. – Клянусь, ради него я поплыл бы в пасть самому дьяволу! – обратился к Шарпу капитан. На щеках его блестели слезы.
С «Виктори» просигналили на «Марс», который, в свою очередь, передал сообщение «Эуриалусу». Снаряды, выпущенные с «Пуссели», еще падали по правому борту в пустой океан, когда с флагмана пришло новое сообщение.
– Наши номера, сэр! – прокричал лейтенант Коннорс капитану. – Нас приветствуют и велят выкрасить бугели на мачтах в желтый. – Голос Коннорса звучал удивленно. – Да, в желтый, сэр, так велено. Нам приказано стать за кормой «Конкерора».
– Принято, – ответил Чейз и оглянулся на «Конкерор» – семидесятичетырехпушечный линкор, который следовал на некотором расстоянии за трехмачто-вой «Британией». – Как медленно он тащится, – пробормотал Чейз и, дождавшись, пока пушки «Пуссели» перестанут палить, взялся за рупор. – Приготовиться к смене галса!
«Пуссели» предстояло проделать хитрый маневр на глазах всего флота. Линкор шел правым галсом, а теперь ему предстояло присоединиться к колонне, которая следовала на север левым. Выполняя маневр, «Пуссель» неминуемо должна была потерять скорость, и если Чейз рассчитает неверно, судно заштилит. Капитан должен был плавно повернуть свой корабль, набрать скорость и пристроиться за кормой «Конкерора». Если он поспешит, то врежется ему в борт, помедлит – и окажется за кормой «Британии».
– Ну, рулевой, давай! – велел Чейз старшине, и семеро матросов навалились на огромный штурвал, а лейтенанты выкрикивали приказы матросам, которые лезли на мачты. – Израэль Пеллью командует «Конкерором», – сказал Чейз Шарпу, – славный малый и превосходный моряк. Родом из Корнуолла. У этих ребят в жилах течет не кровь, а соленая морская водица! Ну, давай же, детка!
Капитан обращался к «Пуссель», которая поворачивала носом к ветру. Бушприт судна развернуло к кавалькаде британских линкоров, паруса захлопали, словно птичьи крылья, поймали ветер, и боевой линкор покорно встал за кормой «Конкерора». Маневр был проделан отменно.
– Браво, рулевой! – воскликнул Чейз, словно ни минуты не сомневался в успехе. – Браво, матросы! Мистер Холдерби! Займитесь покраской!
– Почему в желтый? – спросил Шарп.
– У всех наших линкоров желтые бугели, – Чейз показал на вереницу парусников, – а у французов – черные. – Только верхние мачты были сделаны из цельных сосновых стволов, нижние представляли собой бревна, скрепленные стальными кольцами-бугелями. – В бою важно, – объяснил Чейз, – чтобы тебя могли опознать. А не то, завидев черные бугели, наши ребята решат, что мы – лягушачий корабль, и британская артиллерия разнесет нас в щепки! И все из-за нескольких мазков краски!
Капитан, не в силах унять радостного возбуждения, крутнулся на пятках. Враг вышел в море, его корабль стоял в общем строю, а вел эскадру сам Горацио Нельсон!
Глава девятая
Когда стемнело, британская эскадра поменяла галс. Сигнал передавался от корабля к кораблю – на мачтах вывешивались фонари. Теперь флот повернул на юг и шел параллельным с невидимой вражеской эскадрой курсом. Ветер стих, но с запада набегали высокие волны, качая громадные остовы кораблей. Ночь обещала быть долгой. Шарп выбрался на палубу. Впереди маячил кормовой фонарь «Конкерора», к востоку на горизонте что-то сверкало. Закутанный в теплую одежду лейтенант Пил объяснил, что британский фрегат, желая заморочить врага, устраивает фейерверк.
– Пусть помучаются, гадая, что там за огни. – Пил согревался, хлопая в ладоши и притопывая ногами по палубе.
– Почему они плывут на юг? – спросил Шарп. Он тоже изрядно озяб. В Индии Шарп успел забыть, как жалит холод.
– Бог их знает, – добродушно отвечал Пил. – По крайней мере, вторгаться в Британию они уже не собираются. Возможно, поплывут в Средиземное море. Чтобы не сесть на мель у мыса Трафальгар, они должны повернуть южнее, а потом – восточнее, если захотят идти Гибралтаром. Как ваши успехи в шахматах?
– Плохо, – отвечал Шарп. – Слишком много правил.
Решится ли леди Грейс прийти к нему в каюту этой ночью, гадал он про себя. Вряд ли. Кажется, сегодня никто на корабле не смыкал глаз, готовясь к завтрашнему сражению. Матрос принес Шарпу шотландский кофе – горький напиток из подслащенных сухарей.
– Это будет мое первое сражение, – неожиданно промолвил Пил.
– И мое. На море, – сказал Шарп.
– Зато на суше вам есть о чем вспомнить, – завистливо протянул лейтенант.
– Полегчает, когда начнется, – признался Шарп. – Ждать всегда тяжелее.
Пил тихо рассмеялся.
– Один неглупый малый сказал как-то: ничто так не проясняет мозги, как виселица с утра.
– Вряд ли он и вправду знал, о чем толкует, – пожал плечами Шарп. – А вот нас с утра и точно ждет заваруха.
– Да уж, – согласился Пил. Лейтенанта терзали сомнения и страхи. – Только бы с утра французские ублюдки не улизнули!
Затем Пил отправился взглянуть на компас. Шарп остался один. Он вглядывался во тьму, пока окончательно не замерз и не решил вернуться в каюту немного поспать на своей узкой, словно гроб, койке. Проснулся он перед рассветом от хлопанья парусов. Шарп высунул голову из двери и спросил капитанского вестового, что происходит.
– Поднимаем паруса, сэр. Мы снова поворачиваем на север. Сегодня на завтрак настоящий кофе. Я прибеper для капитана пригоршню зерен. Сейчас принесу вам воды для бритья, сэр.
Шарп побрился, натянул одежду и отправился на палубу. Вахтенный Хаскелл объяснил, что Нельсон велел повернуть на юг, чтобы вражеский флот, потеряв британскую эскадру из виду, решил, что путь свободен, и не стал искать укрытия в Кадисе. Однако при первых проблесках зари адмирал снова поменял направление, чтобы отрезать неприятельскую эскадру от испанского порта.
Ветер снова ослаб, и строй громадных кораблей медленно дрейфовал к северу. Небо прояснилось, гребни волн окрасились серебристо-алым. «Эуриалус» – фрегат, который пас неприятельский флот с самого выхода из порта, – вернулся в строй. На востоке в лучах восходящего солнца показалось грязное облако парусов вражеской эскадры.
– Вот и слава богу. – На палубе появился капитан. Чейз выглядел усталым. Он сменил выцветший от солнца и побелевший от соли китель на парадный, обычно хранившийся на самом дне сундука. Золото эполет сияло. Треуголка начищена до блеска. Белые чулки, блестящие ножны и серебряные пряжки на туфлях. – Вот и слава богу, – повторил капитан.
Матросы британских линкоров высыпали на палубы. «Пуссель» уже имела удовольствие любоваться объединенным флотом, но моряки эскадры впервые увидели неприятеля так близко. В погоне за врагом они пересекли Атлантический океан, вернулись в Вест-Индию и последние дни поднимали и опускали паруса, поворачивая то на запад, то на север, то на юг, пока не начали гадать, а вышел ли неприятельский флот в море или им только почудилось? И вот наконец, словно наколдованные демонами морских глубин, тридцать четыре линкора вражеской эскадры выстроились на горизонте.
– Вряд ли нам еще раз удастся увидеть весь строй. – Капитан мотнул головой в сторону неприятельского флота. Вестовой принес на квартердек поднос, уставленный чашками с настоящим кофе. Чейз сделал приглашающий жест и дождался, пока все офицеры разберут чашки. Капитан поднял глаза на обвисшие паруса. – Нам потребуется несколько часов, чтобы догнать их, – уныло заметил он.
– Может быть, они сами подплывут ближе? – попытался приободрить капитана Шарп.
– При таком-то ветре? Вряд ли, – улыбнулся Чейз. – Кроме того, они не хотят драться и предпочли бы остаться в гавани. У неприятеля слабые паруса и ржавые пушки, Шарп, а их боевой дух крайне низок. Они бы рады удрать от нас, да не могут.
– Но почему?
– Если они повернут на восток, то сядут на мель у мыса Трафальгар, а если на север или юг, мы настигнем их и разобьем в щепки. Им просто некуда деться, Шарп. Мы заняли удачную позицию. Остается молиться, что мы догоним их до темноты. Нельсон одержал победу на Ниле в темноте, однако я предпочел бы воевать при свете дня. – Чейз отхлебнул кофе. – Это последние зерна? – спросил он у вестового.
– Так точно, сэр, за исключением тех, что подмокли в Калькутте и покрылись плесенью, словно мехом.
– Но их можно смолоть?
– Я не стал бы предлагать такое пойло даже свиньям, сэр.
С «Виктори» пришел сигнал. Кораблям эскадры было приказано выровнять линию. Обычно это означало, что самые медленные корабли должны поднять больше парусов, чтобы сократить расстояние в строю. Впервые маневр совершался на виду у неприятеля.
– Готовьтесь к битве, сэр, – сообщил лейтенант Коннорс, хотя все на борту, даже сухопутные крысы вроде Шарпа, поняли сигнал. Всю ночь корабли эскадры готовились к предстоящему сражению.
Чтобы босые пятки канониров не скользили, палубу щедро посыпали песком. Матросские гамаки скатали и свалили за планширом. Кроме того, гамаки, накрытые парусиной, служили защитой от вражеских мушкетов. Команда матросов во главе с боцманом укрепила цепями корабельные реи. Другая команда крепко привязала свободные фалы и паруса.
– Они наверняка разнесут наши снасти в щепки, – сказал Ллевеллин Шарпу. – И доны, и лягушатники любят целить в мачты. Цепи не позволят реям упасть. Хорошо, если к концу дня уцелеет хоть одна мачта! Иногда в бою кажется, будто сверху идет дождь из щепок и бревен. – Ллевеллин не мог дождаться начала сражения. – Ваша сабля достаточно остра?
– Не особенно, – признался Шарп.
– Ступайте на открытую палубу, к кормушке, – велел Ллевеллин, – там у одного матроса есть точильное колесо.
Шарп занял место в очереди желающих заточить оружие перед боем. У некоторых матросов были абордажные сабли, у других – топоры, но большинство несло с собой абордажные пики. Козы, предчувствуя скорый конец, жалобно блеяли. Их подоили в последний раз, и матросы уже закатали рукава и наточили длинные ножи. Кормушку с сеном, которая легко могла воспламениться от случайной искры, собирались разобрать, а туши засолить. Вскоре к привычной корабельной вони примешался запах свежей крови. Матросы предложили Шарпу пройти без очереди, но он отказался. Стоявший перед ним канонир съязвил:
– Решили полюбоваться морским сражением, сэр?
– Должен же кто-то показать вам, как сражаются настоящие солдаты, приятель.
– Вообще-то, мы не прочь посмотреть, сэр.
Канонир похлопал по казенной части двадцатичетырехфунтовой пушки, на которой кто-то написал мелом: «Ядро для Бони»[8]. Столы, за которыми канониры обедали, уже снесли в трюм. Туда же стащили всю деревянную мебель, в том числе сундук и койку Шарпа, а также изящные диваны и кресла из капитанского салона. Ценные хронометры и барометры упаковали в солому. На некоторых кораблях матросы затащили наверх и привязали к снастям особо ценную мебель. Нашлись и такие, кто, желая спасти драгоценную мебель от неприятельских ядер, сгрузили ее в шлюпки за кормой.