— И за фабрику опасается, когда придут русские. Не так ли?
— Так-то оно так. Фабрика — одно лишь название. Это под голой черепичной крышей цех, трудятся около десятка рабочих, осенью бывает и больше, фасуют махорку. — И с легкой иронией: — Так что отец мой — уже фабрикант, мечтает после войны продавать махорку в России. Для нас это рынок на века. Так считает отец, да и я того же мнения.
Утолив жажду и плотно закусив, Константин заговорил о деле. Первое, о чем он спросил, — есть ли связь с левым берегом.
— Зачем с левым? — горячо зашептал студент. — Я располагаю парой голубей. Они полетят в Систово. Там сейчас штаб.
«На ловца и зверь бежит», — подумал Константин. Уже было что отправлять голубиной почтой. Но этого «что» для полковника могло оказаться недостаточно. Здесь каждый голубь на вес золота.
— В крепость вам не довелось пробраться?
— Не пытался, — студент не стал скрывать, что это затея пустая. — Да меня и не пропустили бы. Болгарам вход туда запрещен. В каждом болгарине они видят шпиона.
— Тогда я попытаюсь. Завтра же утром, — после продолжительной паузы произнес Константин. — К вечеру постараюсь вернуться. На заходе солнца пустим голубя. А сегодня вы мне поможете достать рахат-лукум.
— Много?
— Фунтов сорок. Я ведь торговец.
Доставать сладкий товар в перенаселенном городе оказалось непросто.
— Сегодня я могу только заказать. Готово будет в крайнем случае к полудню.
— Жаль.
Дорога была каждая минута. В крепости хотелось не только рассмотреть, где и какие установлены орудия, но и где хранятся боеприпасы, где казармы, где конюшни, в каком здании штаб гарнизона. То, что штаб в крепости, не было никакого сомнения.
Студент ушел делать заказ, гостю он уступил свою спальню. Каждый раз на новом месте Константин испытывает тревогу: а что, если хозяин приведет полицию? Такие фокусы с лазутчиками проделывали. Если застанут спящего — схватят и обезоружат. Но в данной ситуации обезоруживать не было смысла. Наган, который ему подарил генерал Скобелев за блестящее выполнение задания, он оставил в сейфе разведотдела.
И все же Константин на всякий случай перебрался на веранду. Если нагрянет полиция, он сумеет по виноградной лозе спуститься за ограду и укрыться в густом кустарнике. Благо сразу же за домом протекает речка Тученица, огибая город на его западной окраине. За речкой, до самой дороги на Ловчу, простираются обширные виноградники. По ним к утру можно будет добраться в Брестовец. Там у него есть надежная с довоенного времени явка.
Убегать не довелось. Около полуночи, когда ущербленная луна гуляла между легких перистых облаков, вернулся довольный собой студент. Под мышкой у него был пакет.
— Завтра утром получим товар, — сказал он как само собой разумеющееся. — На всякий случай я прихватил немного: а вдруг утром не получится. А продавать будете — загните цену, чтоб никто не купил. Ваш товар всегда будет при вас… А впрочем, не мне вам подсказывать.
Тут он заметил, что гость все еще бодрствует, стоит на веранде, как будто любуется речкой, в которой плавает осколок луны.
— В ясную погоду отсюда видны горы, — похвалился студент. — Утром увидите. А сейчас — отбой. Спать! Если вы верующий, помолитесь на сон грядущий. Я, например, на всякий случай молюсь. Это нравится моим родителям.
Константин заметил:
— Что-то они не проявили ко мне интереса.
— А зачем? Чтоб потом мало ли что… А так — никого не видели. Никто у нас не был. Люди кругом особые. Очень бедные. Нищета. Заметят чужого — донесут. Толкает их на подлость не столько возможность заработать, сколько зависть: у нас — фабрика, у них — совсем ничего. А когда отец приглашал соседей поехать в Карпаты, плоты гонять — не поехали: боязно. А когда он вернулся с деньгами, пошли разговоры: никак Иванов кого-то ограбил?
— Тут вы, Дмитрий, не совсем правы, — возразил гость. — В Кишиневе я встретил ополченцев из Плевны.
Присягу принимали. Не побоялись же они перебраться через Дунай, чтоб воевать с турками?
— Есть, конечно, и смелые, — согласился студент. — Голубей из Систово передал мне мальчишка, сын моего товарища. Вот я своего товарища и его сына уважаю. Надо их выручить — выручу. А трусливых выручать не стоит. Они — рабы. Бичом из них надо выбивать рабство.
Уже лежа на скрипучей кушетке, прислушиваясь к ночным звукам (по-домашнему звенели цикады), Константин размышлял над словами студента: «Закончится война. Дмитрий Иванов получит отцовское наследство — табачную фабрику. Будет пот выжимать из своих работников — мстить им за их боязнь всего, что их окружает. В понимании студента, рабство потому и существует, что люди в большинстве своем пленники страха».
Константин прикидывал: если полковник разрешит устроить ловушку, в напарники он возьмет студента. В голове уже был план, но для этого требовалась женщина, которая заманила бы офицера к себе домой. Женщину предстояло уговорить. Но женщина должна быть своей, такой же патриоткой, как и студент Иванов. Легче всего уговаривают деньги. Но их еще надо было достать, даже взять в займы.
И все же — он в это твердо верил — в конечном итоге побеждают патриоты, движимые великой идеей освобождения родины.
Утром, нагрузившись рахат-лукумом, Константин подошел к воротам лагеря. Как всякий продавец, жаждущий сбыть товар, он заискивающе обратился к солдату полевой полиции:
— Слышь, герой, разреши ветерану-инвалиду пройти в лагерь. Я тут уже бывал, продавал сладости.
— Пропуск есть? — невозмутимо спросил «герой», одуревший от зноя и пыли, на его сером сукне мундира масляными пятнами проступил пот.
— Я бывший служивый. Воевал, — вел свое торговец и пальцем показывал на медаль. — Знаешь, за что ее дают?
— Вижу. За храбрость.
Солдат охрипшим голосом кликнул сержанта, дремавшего в тени под камышовым навесом. Тот лениво поднялся, поправил мундир, подошел к воротам.
— Вот ветеран, просится в лагерь. Что-то хочет продать.
— Я торгую сладостями, — сказал проситель. — У меня есть эти, как их, документы.
Сержант, не больно смышленый в грамоте, повертел в руке бумагу, где было написано, что ветеран Крымской войны Хаджи-Вали продает рахат-лукум и другой сопутствующий товар.
— Так чем торгуешь?
— Сладостями, — повторил торговец и для большей убедительности широкой, как лопата, ладонью постучал по ящику.
Было ясно: сержант не умеет читать. Эта незнакомая для него бумага — не документ.
— Нужен пропуск.
Пропуска не было, а ворота были одни. Константин надеялся, что сержанта сменит другой сержант, более покладистый, и тот разрешит пройти в лагерь. Но и пришедший на смену другой сержант тоже потребовал пропуск.
Постояв у ворот, Константин вернулся ни с чем. В доме Ивановых, уже понапрасну не теряя времени, он сел шифровать донесение. В нем он просил разрешения изловить и допросить офицера, знающего обстановку в крепости.
В лучах заходящего солнца голубь с капсулой улетел в Систово.
Ответ пришел довольно скоро. Около дома Ивановых появилась старая женщина с мальчиком лет пяти. Студент обратил внимание, что она уже несколько прошла мимо дома, пристально глядя в окна.
Студент вышел на улицу, спросил, кого она ищет.
— Вас, — ответила старуха молодым голосом. — Я с поручением от Николая Дмитриевича.
На мгновение студент растерялся. Сначала он не понял, от какого Николая Дмитриевича, но тут же догадка осенила: не от полковника ли Артамонова?
— Заходите в дом, — пригласил женщину.
Лицо ее было прикрыто черным платком, из-под платка выбивалась прядь седых волос.
— Это ваш внук? Как его зовут?
— Это мой сын. А звать его, как вашего одесского друга.
— У меня нет в Одессе даже знакомых.
Студент опасался провокации. А вдруг эту старую женщину прислала полиция?
— Мальчик, как тебя зовут? — спросил он по-болгарски.
— Тарас, — был неожиданный ответ.
В Одессе унтер Семиволос носил такое имя. Семиволос ему показал Фаврикодорова. Теперь студент окончательно убедился, что эта женщина от Николая Дмитриевича Артамонова. Но его смущал ее возраст: разве может быть у старухи малолетний сын?
Уже в зале, когда она перед зеркалом сняла с себя черный платок и парик с седой прядью волос, смыла грим, старуха превратилась в молодую красивую женщину.
— Я прибыла в распоряжение Хаджи-Вали. Доложите ему.
И Фаврикодоров не сразу открылся. Она его узнала по шраму на левом виске и по улыбке. Он улыбался одними глазами. Так улыбается, утверждал Николай Дмитриевич, только этот болгарин.
— Я и есть та самая женщина, которой вам не хватает для вашего благородного дела. Денег, к сожалению, я пронести не смогла. Не было на это разрешения. Придется одолжить здесь. Не все же болгары нищие. Среди них, в Плевне, есть и богатые. Ради освобождения Родины дадут взаймы.
Студент, который уже был посвящен в замысел Фаврикодорова, стал перечислять богатых людей города. Свой выбор остановил на торговце мясными продуктами.
— Есть такой! Никола Сарагеоргиев. Я иду к нему.
Деньги требовались для найма квартиры, где было бы все необходимое для банкета. А точнее, нужен был отдельный дом, чтоб ни один звук не вырвался оттуда.
— Тараса спрячьте понадежней. Возможно, до прихода русской армии, — попросила она студента.
— Мама отвезет его к своей сестре. У нее внук, а мой племянник примерно такого же возраста, как и ваш Тарас. Ребята подружатся.
Никола Сарагеоргиев знал родителя студента. Он у него товар не брал (махорку фабрики Иванова продавали другие торговцы), изредка они встречались на собрании предпринимателей.
— Чем могу служить, Иванов-младший? — спросил торговец мясными изделиями.
— Пришел с поклоном просить взаймы небольшую сумму.
— На какую надобность?
— На доброе дело.
— Я слышал, что вы оставили учебу в далеком Петербурге, чтоб заняться добрым делом. Не так ли?
— Так. Как и ваш сын, который ушел в ополчение.
— Тише! Тише! — замахал руками Сарагеоргиев. — Как вы узнали?
— Мои друзья его перевозили через Дунай.
Таиться было нечего. И Сарагеоргиев сказал прямо:
— Я вам дам деньги. Фунты стерлингов вас устроят?
— Вполне.
— Тогда мое условие: я даю вам нужную сумму, а вы верным человеком передаете мое письмо вашим друзьям, чтоб оно возможно быстрее попало по назначению.
Удивительно легко сделка состоялась. Студент вернулся к своим гостям с фунтами стерлингов и письмом Николы Сарагеоргиева. В силу необходимости с письмом ознакомился Константин Фаврикодоров. Шифровать только он умел. Зашифрованное, оно попадет лично в руки полковнику Артамонову.
Было решено письмо отправить почтовым голубем вместе с другими шифровками, в частности подтвердить благополучное прибытие старухи с внучонком.
В письме командованию русской Дунайской армии торговец мясными продуктами сообщал:
«Нижеподписавшийся уроженец Македонии, по национальности болгарин, давно уже стремится прийти к вам, чтобы возрадоваться свободе.
Наконец я нашел подходящего человека, который обещал пойти к вам, и я решил через него сообщить следующее: турецкая армия вместе с башибузуками, находящимися сейчас в Плевне, насчитывает 50 тысяч человек, и в этом я могу вас заверить на основании следующего: мясо, которое она закупила на один день питания для всех войск, в том числе для офицеров и башибузуков, весит около 8345 мер, считая по 80 граммов на человека; получается 41 725.
Кроме того, у войск есть еще 60 орудий. Все районы Плевны укреплены. Некоторые укрепления усилены рвами, каждый из которых имеет два метра в ширину и от двух до трех метров в глубину, а с одной стороны есть ворота, откуда входят и выходят войска. Их погреба находятся в следующих местах: в мечети подле конака, в мечети Куршум-джами, в мечети Дженгеларска-джами, в серале новой церкви и в ямах укреплений.
Если вам нужны другие сведения, я согласен добровольно вас осведомлять обо всем.
Если вы хотите убедиться, что я говорю правду, то я могу найти двадцать человек, которые подтвердят вышесказанное, но это опасно».
В конце письма стояла неразборчивая подпись. Видимо, так расписывался Сарагеоргиев.
Да, Константин знал, что такое подтверждение не останется незамеченным. Ищейки полевой полиции шныряют повсюду, и среди болгар есть мерзавцы. Было известно (этого власть и не скрывала), что каждый донос, даже пустяковый, оплачивается из правительственной казны. Для ленивых и пьяниц, как и во все времена, это были дармовые деньги. На них пили и гуляли, не боясь полиции. Часто, когда вспыхивала драка с поножовщиной, она их брала под свою защиту. Поэтому болгары-труженики больше опасались своих доносчиков, чем пришлых турок.
Никола Сарагеоргиев, чувствовалось по письму, был человек, в подпольных делах беспечный, легко поверил студенту, хотя… кому же тогда верить? Сын студенту поверил, то почему не поверить отцу? И деньги дал — не поскупился.
А самое главное, что подкупило Константина — доказывало стремление торговца служить святому делу освобождения Родины — важные для русского командования факты.
Количество войск в Пловдиве почти соответствовало данным, которыми уже располагал Фаврикодоров. Что же касалось количества орудий, их было значительно больше. Еще не было известно, где окажутся 32 пушки маленького калибра. Это были стволы египетского Хасан-паши. Судя по направлению, колонна 15-тысячного войска направлялась в город Никополь, но могла она повернуть и на Плевну, если еще не повернула. С каждым часом обстановка менялась, постоянно нуждалась в уточнении.
Судя по инструкции, которую полковник Артамонов устно передал через «старуху с внучонком», командование Дунайской армии нуждалось в точном местонахождении пороховых погребов, складов боеприпасов, орудийных площадок, пунктов боепитания пехоты. Все эти цели предстояло определить с точностью до метра.
Опытный лазутчик понимал: эти сведения нужны русским артиллеристам.
Нужно было торопиться с поимкой знающего крепость офицера.
Сняли домик в самом центре города — возле мечети Куршум-джами. Его хозяин — престарелый мулла Мустафа, давно находящийся на покое, — берег его для дочери, но дочь, овдовевшая настоятельница приюта, жила в Константинополе, поэтому домик пустовал.
Мусульманин Хаджи-Вали снял его на месяц — не для себя, а для французской писательницы Жанны Дюбуа. «Старуха», присланная полковником Артамоновым, прекрасно владела французским. Так как многие француженки-женщины свободного поведения, Жанна, о чем хозяин домика был осведомлен, для бесед за чашкой кофе приглашала мужчин. У нее бывал Хаджи Вали с молодым худощавым болгарином.
Обычно у крепостных ворот Хаджи-Вали продавал рахат-лукум. Изредка к нему подходили офицеры. Он с ними охотно вступал в разговоры, хвалился, как он славно воевал в Севастополе, был подрывником. Подрыв пятого бастиона русских — это его работа. За нее он удостоен боевой медали «За храбрость».
Среди невольных слушателей ветерана Крымской войны оказался капитан Намык. Он похвалился, что его дальний родственник, племянник министра двора турецкого султана, тоже имеет такую награду и очень ею дорожит.
Уже на следующий день француженка Жанна Дюбуа стала «пасти» капитана. Женское обаяние сделало свое. В кафе они познакомились. На вечер она пригласила его к себе на чашку кофе. Но здесь для лазутчиков произошла маленькая неувязка. Капитан пришел не один, а с другом-сослуживцем. Тому захотелось познакомиться с живой писательницей, а заодно за ней приударить. Капитан, как это ни парадоксально, имея в городе две любовницы, решил писательницу уступить другу, разумеется, за соответствующую плату.
В каморке терпеливо дожидались Константин и его напарник студент Иванов. Капитан маленький, плюгавый — обезоружить и связать его было минутным делом, чтоб уже потом, когда он поймет, кто его и зачем обезоружил и связал, задавать вопросы и получать на них четкие, правдивые ответы. Ну а если он откажется давать показания, применить болевое воздействие, примерно такое, как это практикуют янычары в отношении славян.