– Ах, дорогой, – сокрушалась она, – почему я всегда на тебя набрасываюсь? Наверно, натура такая. Я просто мегера, злюка…
– Дорогая. – Его руки проникли под корсаж. Она отдалась ему на какое?то время целиком, потеряв голову от его ласк.
– Ключ, дорогой? Увы, у меня нет его. Спигготт, сержант, начальник караула, у него есть ключ. Сегодня утром я приказала Альмере приготовить завтрак и отнести его тебе. Ее сопровождал Спигготт и открывал для нее дверь.
– Я знаю, что она была здесь.
– Откуда? Она сказала, что ты крепко спал, когда она оставила поднос.
Рори отпустил ее, чтобы пошарить в кармане, и достал серьгу. Она понимающе кивнула.
– Она просто боготворит тебя, Рори.
– Да, я знаю. Она всегда любила меня, и, должен признаться, я тоже любил ее, но не… Ох, Мэри, Мэри, Мэри. Ох, Ясмин, что ты сделала со мной, чтобы так резко изменить мои чувства?
– Я сказала – она боготворит тебя, Рори, я не сказала, что любит. Ты же чувствуешь разницу.
– Нет. Эта девушка жизнь за меня отдаст.
– Совершенно верно. Она обладает той особой преданностью, которая присуща только мавританским женщинам. Ты ее господин. Она сделает все, о чем ты ее попросишь, даже притворится, что любит тебя, и ты никогда не заметишь разницы, но я?то вижу в этом различие. Она любит другого.
– Не верю этому.
– Ты, возможно, никогда не поверишь тому, что женщина может желать другого больше, чем тебя. Ты тщеславный, напыщенный и чванливый, Рори. Видишь, я знаю все твои недостатки и все равно люблю тебя. И я могу сказать тебе о них, потому что не боюсь тебя. Но, чтобы еще позлить твое тщеславие, я тебе скажу вот еще что: Альмера безумно влюблена в Фаяла.
– В Фаяла? В этого хрена ходячего?
– Но запомни, что он мужчина, а она женщина. Ты не берешь в расчет любовь, Рори. Оглядись. Задумывался ли ты когда?нибудь о том, что одна женщина может видеть в мужчине, а он в ней? Нет, нет, никаких вопросов относительно Альмеры и Фаяла. Она никогда тебе об этом не скажет, потому что боготворит тебя, это – покорная любовь собаки к своему хозяину или преданной рабыни к господину. И должна признаться, что почти такую же любовь я испытываю к тебе. Я с удовольствием стала бы твоей рабыней и преклонялась бы перед тобой, как перед господином, но, запомни, я непокорна.
– Никто тебя за это не корит, – улыбнулся Рори.
– И не собираюсь покоряться. Тебе кажется, что именно этого тебе и надо, но покорность и безропотное послушание – не то, что ты ищешь в женщине. Тебя испортили твои гаремные создания, которые так жаждали настоящего мужика после проказ с глупыми евнухами, что заморочили тебе голову, и ты стал думать, что они все без ума от тебя. Мы как раз подходим друг для друга, Рори. Я не половик, о который можно вытирать ноги. Я не буду ходить перед тобой на цырлах или следовать за тобой, потупив очи долу, терпеливо ожидая, когда ты одаришь меня крохами своей любви. Никогда! И все же я скажу вот что, а ты поверь мне. Ни одна женщина не сможет любить тебя так, как я. Я докажу тебе это прямо сейчас.
– Тише, Ясмин, сейчас не время разговаривать.
Рука Рори положила серьгу в карман и просунулась сквозь решетку, чтобы схватить Мери. Медленно он втянул ее руку через прутья, рука не сопротивлялась, а скользнула по плоскому животу, замерев, пока он расстегивал пуговицу, на которой держался пояс, потом спустилась ниже, в заросли жестких, курчавых волос, чтобы нащупать, обхватить и изумиться.
– Лечение оказалось чрезвычайно эффективным, – улыбнулась она ему, прежде чем их губы встретились.
– Как видишь. – Руки его притянули ее и прижали к железным прутьям. – Черт побери эти железяки! – Его тело изнемогало. – Будь они дважды прокляты!
Казалось, она не в силах была больше стоять и, выскользнув из его рук, опустилась на колени, и Рори сдался ей на милость. Он посмотрел на нее вниз и не поверил глазам своим. Неужели это Мэри? Неужели это та надменная девица, которая отбивалась от султанов и беев, а теперь стояла на коленях и унижалась перед ним в самой недостойной и презренной позе любви? Неужели это действительно она, эта рабыня, с удовольствием пресмыкающаяся перед ним, не обращая никакого внимания на железную решетку, разделявшую их? Неужели это была та прелестная золотисто?розовая английская злюка, которая проклинала и обзывала его, а теперь попирала собственное достоинство из любви к нему? Она сказала, что докажет свою любовь к нему, и все же он отказывался верить своим глазам! Неужели это была леди Мэри, Ясмин? Рори уставился на нее, раскрыв рот, пока не почувствовал во второй раз за то утро, как в нем поднимается буря, и колени у него подкосились. Он схватился руками за прутья, чтобы удержаться, и стал жадно ловить воздух до тех пор, пока не последовал долгий выдох, и он без сил прислонился всем телом к решетке и тяжело задышал. Даже после этого она не собиралась отпускать его, и он вынужден был вырваться от нее.
Она встала, улыбающаяся.
– Есть старинная поговорка, Рори, для любви нет преград. Я согласна с нею. Видишь, дорогой, у меня изобретательный ум, как ты можешь…
– Как я только что выяснил, – сказал он. Он обрел дар речи, хотя все еще не верил тому, что только что произошло.
– И еще что?нибудь придумаю. Будь уверен.
Она отряхнула пыль с тафты и отступила на несколько шагов, предостерегающе подняв вверх палец. Они оба прислушались. Где?то наверху открылась дверь, и на лестнице послышались тяжелые шаги. Через мгновение они увидели толстые подметки сапог человека, спускающегося по ступеням. За сапогами появилась пара грязных белых бриджей и синий китель, над которым возникло багровое лицо и кожаный кивер с кокардой.
– Миледи. – Солдат щелкнул каблуками от неожиданности и отдал честь. Сообразив, что это вряд ли было подходящей формой приветствия, он отставил ногу назад и поклонился. – Миледи Клеверден. – Он был просто шокирован ее присутствием.
– Дорогой сержант Спигготт. – Она рассыпалась в извинениях и зарделась от смущения. – Вы обнаружили мою маленькую эскападу. Любопытство, сержант, чисто женское любопытство, ничего больше. Мне захотелось взглянуть на этого кровожадного головореза, который разъезжает по плантациям и убивает женщин, во всяком случае, так говорят. Гораздо интереснее увидеть его живым, чем мотающимся на конце веревки.
– Именно там он закончит свои дни, миледи. Поверьте мне. Весь город взялся за оружие. Похоже, миссис Фортескью была здесь любимицей, прошу прощения, нет ни одного мужчины в городе, который не хотел бы разорвать этого негодяя на куски, прошу прощения. Хорошо еще, если он доживет до суда. Но сэр Бэзил говорит, что правосудие должно восторжествовать и человек должен предстать перед судом, чтобы можно было определить, виноват он или нет, хотя мы?то все знаем, что он виноват, мерзавец.
Она захлопала ресницами, глядя на краснорожего сержанта, и подскочила к нему боком почти вплотную.
– Значит, скоро вам придется защищать его, сержант, кроме того, он должен что?то есть. Я прикажу своей служанке приготовить ему что?нибудь на обед. Нельзя же уморить его голодом, если ему следует болтаться на веревке.
– Это уж точно, нельзя, но будь моя воля, не давал бы этому негодяю ничего, кроме хлеба и воды.
– Согласна, сержант, но мы не должны забывать, что он английский пэр, не так ли? И даже в лондонском Тауэре английский пэр обладает определенными преимуществами в отношении еды и жилья. Это его привилегия.
– Его превосходительство так и приказали, миледи. Пища для него поставляется с кухни его превосходительства, есть простыня для кровати, стул, чтобы сидеть, и вот, – он протянул маленькую коробочку, которую нес за спиной. Когда он опустил ее, чтобы леди Мэри могла рассмотреть ее содержимое, Рори заметил, что там была бумага, пара гусиных перьев, чернильница и песочница. – Так что он может написать в собственную защиту, если хочет, или связаться с адвокатом, хоть я и сомневаюсь, есть ли хоть один во всем Тринидаде, кто рискнул бы защищать этого убивца.
Леди Мэри сначала посмотрела на сержанта, потом осмотрела Рори с головы до ног.
– Но ведь он совсем не похож на убийцу, правда, сержант?
– Вот такие щеголи на поверку и оказываются мазуриками – душегубами. На вид невинны, но, того и гляди, всадят вам нож в бок. Вы подвергались большой опасности, оставаясь с ним здесь наедине.
Она сделала просящий жест рукой.
– Он не мог мне навредить, он же заперт. Мне просто хотелось взглянуть на него, вот и все. Теперь?то я вижу, что это было опрометчиво с моей стороны. Мы ведь никому об этом ничего не скажем, правда, сержант? Это будет нашим маленьким секретом.
– Конечно, миледи. Его превосходительство просто с ума сойдут, если узнают об этом.
– Больше этого не повторится, обещаю вам. Мое любопытство удовлетворено. А теперь я пойду наверх и прикажу служанке принести ему еду. Вы будете здесь, чтобы открыть ей дверь?
– Конечно, миледи. Я подожду.
Он открыл решетчатую дверь другой камеры и выволок стул, который поставил у стены напротив камеры Рори. Порхнув своими тафтяными юбками, прищурив глаз и одарив сержанта обаятельной заговорщической улыбкой, она вышла и стала подниматься по лестнице.
Сержант сел, отставив стул от стены, чтобы на нем было удобно раскачиваться. Разглядывая Рори, он лениво покручивал концы своих большущих усов.
– Можешь благодарить звезды за то, что вымахал таким верзилой, – хихикнул он и сплюнул на пол. – Таких здоровяков, как ты, легко вешать. Это коротышки, которые ничего не весят, вот они мучаются долго. Иной раз за ноги приходится дергать, чтоб шею им сломать. А с тобой легко справимся. Разок дернешься на удавочке – и уже будешь стоять перед жемчужными вратами или перед огненным котлом.
Рори нечего было ответить. Железная решетка, казавшаяся поначалу чем?то временным, теперь стала для него рубежом между жизнью и смертью. Уверенный в собственной невиновности, он не чувствовал страха. Теперь же страх черным змеем вполз в его душу и завладел его мыслями. Неужели они повесят его? Осмелятся ли? Они могут. Повернувшись спиной к ухмыляющемуся сержанту, который, казалось, мысленно уже снимал с заключенного мерку для гроба, Рори сел к столу и дрожащими пальцами разложил перед собой письменные принадлежности.
Записка Тиму! Нет, Джихью! Нет, ни тому и ни другому. Им придется писать по?английски, и записка могла попасть в чужие руки. Альмера может говорить, но не читает по?арабски. Фаял умеет и то и другое. Рори начал писать. Арабская вязь полилась из?под его пера.
«Фаял, друг мой.
Альмера объяснит, что со мной произошло, если ты еще не знаешь. Достань лошадь, скачи в Мелроуз и скажи рыжеволосому человеку Тиму, чтобы он ехал в город и захватил с собой моего слугу Кту. Скажи им, чтобы заехали на корабль и увиделись с капитаном Джихъю. Скажи капитану Джихью, чтобы готовил корабль к отплытию, запасся водой и провизией. Пусть не думает о грузе на обратный путь. Не знаю, что может случиться, но надо ко всему быть готовыми. Оставайся на корабле и скажи Тиму, чтобы он приехал сюда и увиделся со мной. Пусть он назовется моим адвокатом. Я понимаю, что Альмера любит тебя и ты отвечаешь ей взаимностью. Благословляю вас обоих. Еl mektub – mektub, мой друг».
Листок бумаги он посыпал песком, сдул его, сложил листок вчетверо. Рори повернул стул лицом к двери в камеру и заметил, что Спиггот задремал, уронив голову на грудь. Опять он услышал, как открылась дверь наверху, и на этот раз по мягким кожаным сандалиям и парандже он узнал Альмеру, которая несла ему пищу. Она проскользила по коридору, паранджа закрывала ее лицо, поднос лежал на вытянутых руках; она прошла мимо Спигготта, который открыл один глаз, потом подошел и отпер дверь; когда Альмера передавала Рори поднос, он сунул ей в руку сложенную записку.
– Быстро передай это Фаялу, – прошептал он по?арабски.
– Фаялу? – взглянула она на него в удивлении.
– Да, Фаялу.
Ее глаза смотрели на него со странным выражением поверх паранджи.
– Ты вправе любить его, Альмера.
– Мой господин и повелитель, – ответила она и поцеловала бы ему руку, если бы он быстро не отдернул ее, чтобы не заметил Спигготт.
– Эй, о чем это вы там шепчетесь? – Спигготт вытолкнул Альмеру из камеры и с шумом захлопнул дверь. – Если хотите разговаривать, так говорите на королевском английском, чтобы и я понимал.
– Просто благодарю ее, вот и все. – Рори услышал, как щелкнул запираемый замок, но знал, что он уже не один. И Альмера, и леди Мэри были на его стороне. Теперь решетка казалась ему не такой прочной, как раньше.
Глава ХL
Возможно, потому, что он хорошо выспался прошлой ночью; возможно, потому, что не переутомился физически, так как ничем не занимался в тот день; возможно, потому, что он не привык спать в одиночестве, не чувствуя мягкого прикосновения упругого женского тела; возможно, потому, что нервы у него были натянуты до предела, – он никак не мог забыть про свое затруднительное положение. Что бы там ни было, он не мог заснуть, постоянно ворочаясь на узкой тюремной койке. За временем он мог следить по ударам колокола где?то в городе, отбивавшего непрерывное течение часов глухими, металлическими ударами, которые считал Рори. Он насчитал девять ударов, потом десять, и вот теперь начали отбивать одиннадцать.
Ужин ему приносил Спигготт, Альмера не появилась в тот вечер, и Рори задавался вопросом, смогла ли она отыскать Фаяла. Несмотря на обильный ужин, Рори снова почувствовал голод и поднялся с кровати, вспомнив про корку хлеба, которую оставил недоеденной. Ощупью он стал искать ее в темноте и нашел. Он тут же обрадовался, что корка оказалась больше, чем он думал, вернулся с ней к кровати, сел на край доски и стал жевать.
Значит, Альмера действительно любила Фаяла. По крайней мере, так сказала леди Мэри, а взгляд Альмеры подтвердил это. Любит Фаяла, а не его? Невероятно! Как вообще женщины могут предпочесть Фаяла ему? Он мрачно улыбнулся в темноте. Да, ему надо быть честным с самим собой: многие женщины могли влюбиться в Фаяла. Определенно. Но не Альмера же! Никогда! Она его собственность и всегда была ею, и всегда будет. А как же? Она же была матерью его сына, как же она может любить Фаяла? Он никогда не сомневался в ее преданности, а что такое преданность, если не любовь?
Да, он желал ее. Но по мере того как его яркие фантазии стали вертеться вокруг нее, он понял, что золотисто?белая красота леди Мэри постепенно вытесняет более темную красу Альмеры. Мэри перед ним на коленях, отделенная от него железной решеткой двери, унижающаяся перед ним в своей абсолютной и всепоглощающей любви. Углубившись в воспоминания, он почти забыл, где находится. Тьма скрывала стены его камеры, и лишь слабый свет проявлял на темном фоне черные прутья решетки. Сколько же он так просидел, забывшись? Он не знал, но постепенно вернулся в мир реальности.
Шум и крики заставили вернуться в настоящее. Они начались где?то вдали, едва слышимые, но постепенно приближались, пока не стали раздаваться у стен самой резиденции. Требующие чего?то крики возмущенной толпы проникали сквозь сплетение дикого винограда за окном его камеры. Он слышал, как его имя выкрикивали грубыми и визгливыми от гнева голосами. Он слышал требования предать его смерти, которые заставили его задрожать мелким бесом и уползти с края койки в угол камеры в эмбриональном страхе самосохранения перед ревущим внешним миром. Его камера? Какой защитой она может служить от разбушевавшейся толпы? Он благодарил какого?то далекого Бога, то ли Аллаха, то ли Христа, он сам не знал, за то, что не встретил этот гнев в открытой клетке. Здесь, по крайней мере, были прочные стены, и в первый раз он был благодарен железным прутьям камеры.
Шум и гам были прерваны залпами из мушкетов, но затем крики возобновились с новой силой. Рори затаил дыхание после выстрелов, ожидая услышать стоны раненых, но когда таковых не последовало, он понял, что солдаты стреляли поверх голов. Среди рева и шума он вновь и вновь слышал свое имя в сочетании с такими отвратительными эпитетами, что инстинктивно согнулся в три погибели, сжавшись от страха и закрыв лицо руками. Сомнений никаких не осталось: толпа жаждала его крови. Каждый мужчина в этой толпе страстно обвинял его в убийстве Мэри Фортескью, и ни один из них не отказал бы себе в удовольствии разорвать его на кусочки, чтобы отомстить за ее смерть.