Возможно, было бы легче, если бы враг в свою очередь интересовался им — следовал бы за ним с той же настойчивостью, с какой он ходил за Шебой, когда был котенком. Но эта киска была слеплена из другого теста. Когда она перехватывала его взгляд, то лишь выгибала спину на манер пяденицы и даже не снисходила зашипеть на него. Когда она проделывала это в безмолвии, он явно пугался куда больше. Она играла, резвилась и ела на уровне пола, словно его вовсе не существовало.
Ела… именно это в конце концов положило начало сближению. Мы считали, что Сили обладает достаточно большим аппетитом, но Шебалу, как мы решили назвать ее — Шеба, в память о былом, и Лу в честь тети Луизы, которая нашла ее для нас… Так Шебалу при всей своей благовоспитанности ела, как изголодавшийся Оливер Твист. «Нммм-нммм-нммм-нммм» — тихонько гудела она, поглощая свою пищу, и Сили, на второй вечер осторожно подкравшийся к краю стола (поскольку враг еще не атаковал), не мог поверить своим глазам.
Это же никак в ней уместиться не может, недоуменно возопил он и тут же торопливо отступил за транзистор, когда она оторвалась от миски и поглядела на него. Однако не только все в ней уместилось, но, закончив, она отправилась на кухню и вернулась оттуда с мочалкой для мытья посуды, так сказать, на десерт.
Открыла она ее для себя днем. Я уже не один десяток раз забирала у нее мочалку и уносила на место, так что зрелище того, как она решительно волочет ее назад, успело стать привычной картиной. Но не для Сили, который пребывал в оранжерее, и, когда она появилась, спотыкаясь, с ручкой мочалки между лапами, словно верхом на миниатюрной деревянной лошадке, он в ошеломлении даже спрыгнул со стола, чтобы понаблюдать поближе. Вытянув шею, округлив глаза, он смотрел из-за кресла, как она уселась и принялась грызть мочалку. Затем я мочалку отобрала, и он снова забрался на свой плот.
Однако начало было положено. Он все чаще и чаще рисковал подходить к краю стола. А в течение третьего вечера так дважды спрыгивал на пол и взирал на нее из-за угольного совка. И все-таки все шло куда медленнее, чем у него с Шебой, и на четвертый вечер, раздраженная этим вечным подглядыванием из-за кресел, будто бесенята покушались на его когти, я решила взять дело в свои руки.
И построила ему из газет убежище — Сили, обожавший воображать, будто он невидим, никогда не мог устоять против такого соблазна. Не устоял он и теперь. Забрался внутрь, припал к полу и повел наблюдение, считая себя невидимкой. Секунда — и Шебалу, приблизившись вприпрыжку, всунула внутрь любопытную голубую лапку. И после длительной паузы, во время которой можно было бы обдумать десяток шахматных ходов, наружу осторожно показалась очень крупная черная лапа. Едва Шебалу прикоснулась к ней, как он, разумеется, взвился, точно его ужалили. Но это была чисто нервная реакция, и уже через минуту они по очереди прятались под газетками, и оставшийся снаружи в страшном возбуждении увертывался и угрожал.
Испытай мы этот способ в первый же вечер, ничего не получилось бы. Вероятно, даже теперь все получилось потому, что они играли, так сказать, анонимно, практически не видя друг друга. А потом позабыли прятаться, и в конце концов Сили лизнул Шебалу… очень пристыженно. Совершенно очевидно, это было ниже его достоинства, но он закрыл глаза и притворился, будто это не он… Вот так. Задание выполнено.
Конечно, нам все еще надо было соблюдать осторожность. Не ласкать ее в его присутствии, чтобы он не взревновал. Не позволять им есть вместе — не то она в два счета очищала свою миску и принималась за его порцию. Самое странное, что он ей позволял. До смерти Шебы экстравертом был он — молодым, кипящим энергией, жадным, хватающим все съедобное, что попадалось ему на глаза, не думая о Шебе. И вот через какую-то одну неделю он сидел с родительским терпением, пока котенок уписывал его крольчатину.
Она же Маленькая, сказал он мне, закрыв глаза, когда я объяснила ему, что он ведет себя глупо. Мы должны Заботиться о ней, добавил он и попятился, чтобы ей легче было добраться до его миски. Ну, и чтобы поддерживать равновесие, мы начали кормить их раздельно. Ее в прихожей, его в гостиной, но и тогда, стоило ей, облизав миску, завопить под дверью, и он оставлял своей кусок, совершенно очевидно, для нее.
Бесспорно, он стал другим котом. На следующий день после их совместной игры Чарльз вернулся домой доложить, что видел, как Сили прыскал! На лесной тропе у папоротника и с очень решительным выражением на морде, сказал Чарльз. И чуть ли не в тот же день мы увидели, как он гнал кота по дороге — не дружески трусил за ним, как прежде, но, высмотрев его из сада, совершенно явно отражал нашествие врагов.
— Осознал, что у него есть подружка, — сказал Чарльз.
Хотя, увидев, как он играет с ней, вы вряд ли бы подумали, что она его подружка, так как он прижимал уши, выгибал спину, свирепо прыгал. Однако при более внимательном наблюдении вы обнаружили бы, что, прыгая, он всегда промахивается, а когда они сцепляются словно бы в смертельной схватке и он раздирает ее в клочья, на самом деле держит он ее очень нежно, а лапами усердно бьет по воздуху. И что на самом-то деле нападает Шебалу, которая с решимостью борца дзюдо, обладателя черного пояса, вновь и вновь кидается на его могучую черную спину и массивную голову.
Дружба их развивалась в геометрической прогрессии. Все сиамы индивидуальны, и вскоре эти двое придумали игру, какой мы прежде не наблюдали ни у одной знакомой нам кошки. Как-то вечером я завороженно оторвалась от книги и сделала знак Чарльзу поглядеть на них. А они, ничего не замечая вокруг, безмолвно исполняли оригинальный танец мордами друг к другу перед креслом в желтом чехле, служившим им задником. Сили, прижимая уши и не спуская глаз с Шебалу, попятился на несколько шагов и остановился. Шебалу, чьи ушки прилегали к голове совсем плоско, прошла, точно балерина, вперед на соответствующие пять шагов и тоже остановилась. Затем — мы не отрывали от них глаз — она начала отступать, а Сили, грациозно, гибко пошел к ней. Разумеется, это был вариант их постоянных буйных, но притворных потасовок — один угрожает, другая отступает, а затем прямо наоборот, но было так похоже на танго, исполняемое профессионалами, что нам даже почудилась музыка. А они продолжали свой танец довольно долго. И повторили его на следующий вечер.
Ну, сказала я, теперь, пожалуй, можно спокойно оставлять их вдвоем. И на следующий день, когда Сили позавтракал в оранжерее, мы пустили к нему Шебалу посмотреть, что из этого выйдет. Конечно, мы присматривали за ней. Она вылизала его миску, выглянула по очереди из всех окон и съела паука, которого обнаружила в углу, после чего ее тут же вытошнило. А затем забралась к нему на кресло, и, когда я снова заглянула в окно, он возлежал на боку, а она сидела на нем. Крохотная, точно воробышек на одном из каменных львов, украшающих памятник на Трафальгарской площади, она трудолюбиво мыла ему уши.
Сомнений в том, кто тут главный, быть не могло. Через минуту-другую Сили надоели ее заботы, и он наклонил голову, пытаясь увернуться. И тут же лапка, величиной с ложечку в солонке, твердо водворила его голову в прежнее положение, совсем как делала ее мамочка в таких случаях, и умывание продолжалось. А Сили больше не пробовал увертываться, но закрыл глаза и покорно ей подчинился.
Ну, и в эту ночь мы оставили их спать вдвоем. И Сили не принялся жаловаться. Не вопил, что хочет спать с нами, не прыгал с грохотом по комнате, чтобы заставить нас спуститься. А когда в три часа утра, несколько напуганные полной тишиной внизу, мы пошли проверить, как они там, оба уютно свернулись рядышком на диване. Ромео и Джульетта, совсем как нам мечталось, — совсем как Соломон и Шеба все годы, прожитые ими вместе. Конечно, Сили не спал и следил за нами, как поступил бы всякий полный сил юный сиам, охраняя покой такой девочки.
Мы радостно вернулись в спальню и заснули праведным сном победителей. К сожалению, несколько преждевременно. Наутро Сили ушел из дома.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Он пропадал шесть часов. Впервые в жизни так долго. Как будто этой тревоги нам было мало, именно во время его отсутствия булочник обрушил нашу садовую стену, и когда молодой человек уехал, рассыпаясь в извинениях, объясняя, что фургон новый, он еще не привык к тормозам, не рассчитал, что поворот такой крутой — еще хорошо, что стенка его притормозила, ведь верно? — только тогда нам обоим пришла в голову одна и та же мысль, и мы принялись разбирать груду кирпичей в лихорадочной спешке, будто бригада спасателей после землетрясения. А вдруг Сили погребен под ней? Потом я звонила в пекарню проверить, не уехал ли он в фургоне — и еще раз по настоянию Чарльза с просьбой заглянуть под фургон, не лежит ли его трупик на оси?
Нет, не лежит. И на этой счастливой ноте, оставив Чарльза в убеждении, что трупик свалился с оси где-то в пути, я отправилась на обычные свои поиски его в Долине и тем положила начало новой цепи событий.
Случилось это в среду, и Эрн Биггс работал в саду Алкоттов. Собственно, Эрн проживал в соседней деревне, но примерно за полгода до этого наш сосед Билл Трэммел разговорился с ним в трактире, и рассказ Билла о том, какой он замечательный садовник, так его заворожил, что он тут же пригласил его два раза в неделю работать у него в саду. Чем крайне оскорбил старика Адамса, который вопреки тому, что это сверх его возможностей, тем не менее считает, что на любые работы в садах приглашать обязаны его. Но это между прочим. Водворившись со своей лопатой у нас, Эрн вскоре был засыпан таким количеством просьб заняться этим садом, и тем, и тем, что он предложил услуги своего брата Берта, так что теперь они оба трудились в наших местах с тяжеловесным упорством битюгов, приостанавливаясь, чтобы из-под полей фетровой шляпы смерить взглядом старика Адамса, когда бы он ни появлялся на их горизонте.
Одним людям они нравились, другим нет, но все соглашались в том, что в разговорчивости братьям Биггс никак не откажешь. У нас у самих был опыт с Эрном. Нет, его услугами мы не пользовались. Чарльз предпочитал делать все сам, пусть на это уходили даже годы, но это не мешало Эрну, когда он возвращался от Трэммелов, останавливаться у нашей калитки и давать советы, как перестроить конюшню Аннабели, чем опрыскать плодовые деревья и что бы он на нашем месте сделал с огородом. Все это иллюстрировалось примерами советов, которые он давал другим людям в подобных же обстоятельствах, — и все они теперь считают Эрна непререкаемым авторитетом. Времени его разглагольствования занимали столько, что теперь, едва завидев его в отдалении, мы укрывались в гараже. Тем более что он от кого-то услышал про мои домашние вина и прозрачно намекал, что не прочь бы продегустировать.
А потому, когда я, пыхтя, взбиралась по тропе над рощей и выкликала «Сили-уили-уили» вся в поту, так как Чарльз только что сообщил, что в этом же направлении трусил ретривер, с которым Сили вовсе незачем было встречаться, мне нисколько не стало легче при виде Эрна, методично выравнивающего живую изгородь Алкоттов.
Спасти меня могло только одно — его близорукость. Я и сама близорука, но не настолько. А потому я остановилась, неопределенно огляделась и сделала вид, будто дальше я идти и не собиралась.
— Собаку ищешь? — окликнул меня Эрн.
— Нет! — крикнула я в ответ. — Кота.
— Тут черный пес пробегал. Не твой?
— Нет, — сказала я. — Он живет дальше по дороге.
— А ты-то где живешь? — Эрн близоруко на меня прищурился.
— В Долине, — ответила я.
— Ты не миссис Трэммел будешь?
— Нет. — Я опять поглядела по сторонам. — Ну, я пойду. Тут его нет.
В бессильной досаде — ведь Сили вполне мог прятаться где-то дальше по тропе, но попытка пройти мимо Эрна задержала бы меня до конца утра — я вернулась сказать Чарльзу, что попробую зайти с другого конца. То есть пройду вверх по склону через деревню, поднимусь мимо трактира на другой склон и назад, описав полный круг, на дорогу, где трудился Эрн, но уже дальше него.
Уж конечно ему понадобилось торчать там, думала я свирепо, беря первый склон как призовая лошадь, раздумывая над тем, что я могла бы успеть сделать за это время. И все для того, чтобы, добравшись до вершины, увидеть впереди фигуру с секатором в руке для подравнивания живых изгородей — Эрна! С отчаянием я узнала фетровую шляпу, мешок, который он всегда носил, и дробный перестук его огромных сапог с железными носками. Но каким образом он очутился тут так быстро? И куда идет? Через луга, напрашивался первый ответ, и в трактир, напрашивался второй, хотя открывался трактир позже, а Эрн обычно работал до второй половины дня.
Впрочем, думать следовало о том, как бы ненароком его не нагнать. Тревога за Сили начинала сводить меня с ума: где он может быть? Но если мне придется вступить в беседу с Эрном, я пропала. И я начала мешкать. Не такая уж легкая задача в деревне, где тебя все знают. И если замедлить шаг, внимательно разглядывая столбы ворот, приговор будет единодушен: совсем спятила! А Эрн то и дело останавливался и посматривал через плечо, стараясь установить, кто идет за ним. Тогда я тоже останавливалась и с интересом взирала на небеса. Тут он поравнялся с «Розой и короной», но, черт побери, не зашел туда, а повернул влево и затрусил вверх по склону.
А этот склон заметно круче. И он останавливался и оглядывался, ну а для того, чтобы мешкать, имелись только одни ворота, так что я махнула рукой на тактичность и открыто укрылась за ними, косясь на него из-за столба, пока он не скрылся из виду. Тогда я вышла из моего убежища, только теперь обнаружив, что Фред Ферри с интересом наблюдал за мной через живую изгородь — будет что ему порассказать в трактире! — и припустила вверх по склону, вновь окликая Сили.
Нигде никаких его признаков. Однако, когда я дошла до места, где дорога начинает спускаться в Долину, далеко снизу до меня донесся свист. Свистел Чарльз.
— Вернулся? — завопила я во весь голос.
Ответа не донеслось. Наверное, Чарльз меня не услышал. Но в полной уверенности, что Сили уже дома, я позволила сделать несколько балетных па. День чудесный. Сили дома целый и невредимый. Эрн ушел восвояси. А трава тут была такой мягкой и упругой, а вокруг царила тишина — высоко-высоко над всем остальным миром.
— Да-а… дида… дида-а, — напевала я и, широко раскинув руки, порхнула за поворот. И там, угрюмо глядя на меня с того самого места, где я видела его раньше, стоял Эрн и тем же самым секатором выравнивал живую изгородь.
— А я знаю, кто ты такая, — сказал он.
Еще бы не знал, когда я кузнечиком выпрыгнула прямо на него! А я знала, кто поднимался по склону впереди меня. Его брат Бретт, который возвращался домой, закончив какую-то работу в другом конце деревни. Он ведь тоже ходил в фетровой шляпе и носил за плечом мешок, так что издали я его спутала с братом.
— Собаку-то нашла? — спросил Эрн.
— Кота, — сказала я. — Да, он вернулся домой.
— Так чего ты тут-то делаешь?
— Иду назад в Долину, — ответила я. (Уж тут-то я его надежно осадила, подумала я.) Но где мне было тягаться с Эрном! Четыре быстрых хода — вопрос, как пройти к трактиру, хотя хитрый тра-та-та знал это не хуже меня; вопрос, в каком часу он открывается, хотя это ему наверняка было известно лучше, чем мне; сообщение, что ему до смерти пить хочется… а я ведь вроде бы вино делаю? — четыре хода, и мне шах и мат.
— Загляните, когда пойдете домой, выпейте стаканчик, — сказала я, и поспешила в коттедж, зная, что еще минимум час поучительной беседы не миновать, а все по милости этого проклятого кота…
Который, как я услышала еще с порога, домой пока не вернулся. Чарльз сказал, что свистнул он, чтобы узнать, не отыскала ли я его. Так что удовольствие потчевать Эрна бузинным вином досталось Чарльзу, а я отправилась на новые поиски и за свое радушие была вознаграждена диалогом, который услышала — звуки по Долине разносятся очень далеко, — когда карабкалась еще по одному склону, призывая Сили.