— Для них я — молодой господин, и они хотели бы, чтоб я пошел войной на Дракана и освободил Дунарк и все другие захваченные им города… Чтобы все смогли жить счастливо до конца дней своих. Им нужен герой, вот что!
— А разве это так уж худо? Это, во всяком случае, куда лучше, чем ходить в монстрах!
— Так тебе кажется? А ты заметила, сколь часто герои погибают в битве? А потом люди слагают прекрасные песни о героях. Но герой мертв и так и останется мертвым! Мертвехоньким! А я ничуть не спешу вскочить на своего белоснежного иноходца и отправиться убивать народ, пока некто, лучший и более удачливый, чем я, всадит в меня свой меч. Нет уж! Благодарствую!
Он показался мне смущенным и вместе с тем терзаемым совестью, будто он в самом деле подумывал, что ему пора вскочить на своего белоснежного иноходца и все такое прочее… Я хорошо понимала, что ему не хочется быть убитым, и все же… Я всегда считала, что он собирается в один прекрасный день вернуться в Низовье — сразиться с Драканом.
— Но тогда чего же ты хочешь? — вырвалось у меня. Ведь я словно бы не могла видеть, что он кончит свои дни как овчар Эвин из клана Мауди Кенси. Для этого он не особо годился — я помнила, что не более недели тому назад мы все вместе искали овец, похищенных у этого овчара.
Нико, подняв голову, один-единственный раз глянул на меня.
— Я хочу быть самим собой, — прошептал он. — Неужели это так ужасно? Хочу лишь, чтоб мне позволили быть Нико, а вовсе не героем или монстром для других людей.
— Да, но, Нико, что ты хочешь этим сказать? — Я невольно глянула на руку, в которой он по-прежнему сжимал свой скиллинг, и Нико тут же заметил это.
— Я имею в виду, что я выпиваю кружку пива, когда мне этого хочется. Точь-в-точь как другие обыкновенные люди. Так что можешь тут же помчаться домой к Местеру Маунусу и наябедничать ему. Мне это безразлично!
Я не знала, что мне делать. Ведь не так уж страшно, если он выпьет эту кружку пива. Беда в том, что Нико не обойдется одной кружкой. Или даже пятью или шестью. И это было на самом деле одной из причин того, что Дракану было так легко обвинить его в трех убийствах.
Быть может, я могла бы остановить его, будь у меня еще взгляд Пробуждающей Совесть. Но ведь его у меня больше не было.
— Нико! — произнесла я. — Когда ты купишь свое пиво, не поднимешься ли ты наверх повечерять вместе с нами? У нас разбит лагерь там, у тех скал.
Я указала пальцем.
Лицо Нико уже не казалось таким, как прежде.
— Пожалуй, я приду, — вымолвил он. — Не печалься! Я, пожалуй, приду!
Я поднималась вверх, к скалам. После целого дня шума и толчеи чудесно было очутиться хотя бы чуть-чуть в стороне от ярмарки. Теперь-то я была рада-радешенька, что мама выбрала такое отдаленное место для лагеря. Роса, будто сероватый покров, легла на траву и скалы, а у меня от ходьбы по траве стали влажными лодыжки. Солнце почти зашло, и на глади небес осталось всего лишь несколько золотистых полосок, но еще не было темно, а только слегка сумеречно. Вообще-то здесь, в горах, накануне Иванова дня никогда не бывало по-настоящему темно. Дым от костров туманной пеленой стелился над долиной, и слышно было, как блеют овцы, мекают козы и облаивают друг друга собаки.
Вдруг он снова предстал передо мной, будто вот-вот из-под земли вырос! Он — тот самый человек! Тот, в красной рубашке! Переведя дух, я закашлялась от неожиданного испуга.
— Я тебе не сделаю ничего худого, — произнес он своим странным голосом, только мягче и звонче. — Мне только очень хотелось бы узнать, как тебя зовут!
Я не ответила. Я помчалась прочь, вверх, в горы. До лагеря было недалеко. Наш громадный пес Страшила залаял, услыхав, что я бегу, а Каллан, разжигавший костер, стремительно вскочил на ноги.
— Что там случилось? — резко спросил он.
— Ничего, — запыхавшись, ответила я. — Один человек. Всего лишь один человек, который…
— Где он? — прервал меня Каллан.
— Там… — Я махнула рукой в сторону горного склона.
Но там никого не было. И ничего, кроме обломков скал, росы и дыма от костров. Человек исчез…
— Там никого нет, — сказал Каллан.
— Он… он, пожалуй, снова спустился вниз, на ярмарку.
Но я не понимала, как он смог так быстро исчезнуть. Просто взял и испарился. Будто призрак.
— Что за человек? Что ему надо?
— Ему хотелось узнать, как меня зовут.
Это прозвучало чудно даже для моих ушей. Однако Каллан кивнул, словно это было самым обыкновенным делом, словно это в порядке вещей.
— Хорошо, что ты осторожничаешь, — произнес он. — Но не думаю, что он желал тебе зла.
Сама-то я не знала, что и думать. Чужак говорил, что ничего худого мне не сделает. Но нужно ведь быть совсем дураком, чтобы сказать: «Иди сюда, я обижу тебя!» И я не могла избавиться от ощущения, что было во всем этом что-то подозрительное.
Я села у костра и радовалась, что Страшила со мной, пока Каллан спускался вниз с Кречетом за повозкой. Немного погодя явились Давин с Пороховой Гузкой, а потом мама и все остальные. Матушка раскошелилась и накупила копченых колбасок, ведь мы так выгодно поторговали. А пока мы ели и болтали, я забыла того человека.
Ярмарка была в канун Ивана Купалы, это был праздник середины лета. И мы хоть на этот раз заработали немного денег. Давин был рад, одержав победу, — ведь Кречет-то пришел вторым на скачках! А матушка посулила нам чуть позднее пойти в палатку музыканта послушать музыку и, может, немного поплясать.
Пес подает голос
Мама встряхнула меня:
— Дина, просыпайся. Надо складывать вещи!
— М-м-м-х!
Мне не хотелось просыпаться. Вчера вечером мы припозднились, а я выпила так много сидра и плясала до упаду, пока у меня не закружилась голова и не стали подкашиваться ноги.
— Проснулась? Ты нужна мне; сходи-ка за Нико и Мелли. Похоже, они пошли к пруду.
Я выкатилась из-под одеял и поднялась. У меня не было большого желания рыскать на вялых после сна ногах по всей ярмарке, чтобы поймать свою строптивую младшую сестренку. Но это все же куда лучше, чем разбирать и складывать палатку, так что, забежав в отхожее место, я направилась к пруду.
Уже издалека услышала я смех Мелли. Она клохтала, как курочка, она фыркала и просто лопалась от смеха. Я подошла ближе, не окликая ее, мне очень хотелось увидеть, отчего там так смешно.
Смешным был Нико… Он стоял посреди пруда, промокший до нитки, с каким-то длинным зеленым водяным растением, картинно украшавшим его плечо. В руке он держал, словно посох, ветку.
— Я — Нептун, Король Морей! — провозглашал он глухим голосом. — И повелеваю: пусть грянет буря!
И наклонившись вперед, подул на что-то, насколько я могла разглядеть — на три маленькие лодочки из тростника и листьев. Все три угрожающе подпрыгивали, а одна из них накренилась.
— Они утонут! — закричала Мелли и резко прекратила хохот. — Нико, спаси их!
— Как прикажете, Принцесса! — согнулся, низко кланяясь, Нико.
Его поклон, верно, сделал бы честь настоящему придворному.
Он осторожно спас маленькую лодочку, перевернув ее так, что она мирно поплыла дальше.
Я уставилась на Нико. Таким я его никогда прежде не видела. Его одежда промокла насквозь, а с волос и бороды капала вода. И все же лицо его сияло, а глаза стали вовсе светлыми от смеха. Он походил на человека, который знать не знает, что такое печаль. Там, в воде, стоял изгнанный княжий сын и играл с моей шестилетней сестренкой. Он, казалось, позабыл все на свете — и Дракана, и Дунарк, и героев, и монстров.
Мне было ужасно жаль прерывать их игру, но матушка и все остальные ждали нас. Ярмарка кончилась, и надо уезжать домой.
— Великий Король Нептун! — молвила я. — Нам надо идти укладывать вещи!
Его словно бы передернуло. Он не слышал, как я пришла.
— Дина! — сказал он, и смех замер в его глазах. — Да! Хорошо! Сейчас придем!
Он плеснул рукой так, что шквал водных капель обрушился мне на юбку. Я поскользнулась на склоне и упала… «Но, может, у Давина найдется запасная рубашка и он мне ее одолжит», — подумала я.
Нико сбросил водяное растение с плеча и стал осторожно переходить пруд вброд.
— А лодочки! — запротестовала Мелли. — Кто ж теперь поможет ветру?
— Теперь им придется справляться самим! — сказал Нико, выжимая остатки воды из своей рубашки.
— Идем, Мелли! — позвала я. — Нам пора уезжать!
Мелли, строптиво упершись ручонками в свои пухленькие бока, заявила:
— Не хочу домой!
— Тебя заставят, — сказала я.
— Ну и пусть, а я не хочу!
Я поглядела на нее. Щечки Мелли были по-прежнему залиты сплошным румянцем от долгого хохота, а платьишко позеленело от водорослей у коленок и все было в мокрых и грязных пятнах ила и воды. Ее серо-зеленые глазки искрились от упрямства. Она походила на злого маленького морского тролленыша, а я знала, что ей запросто может прийти в голову кинуться на землю и зайтись в плаче.
— Идем, Принцесса! — позвал ее Нико, опустившись на колено. — Взойди на своего иноходца, и ты совершишь прогулку верхом!
Трудно поверить, но озерный тролленыш и вправду сдался. Мелли радостно оседлала Нико и проскакала весь путь до нашего лагеря на его плечах. Сидя там, она наверняка еще сильнее вымокла и запачкалась, ведь Нико сам промок насквозь. Но я не проронила ни слова.
Нам понадобилось время, прежде чем мы были готовы наконец тронуться в путь. Само собой, спустить палатку вниз было куда легче, чем поднять ее наверх, но зато все остальные причиндалы, что мы взяли с собой, как-то колдовски и таинственно разбухли, и их стало невозможно разместить в мешках и узлах, в которых их везли. Да еще то, что мы прикупили на ярмарке, по той или иной причине заняло куда больше места, нежели все то, что продали. Но в конце концов мы все-таки запрягли лошадей и покатили домой.
Мы проскакали верхом намного более часа, прежде чем Страшила начал вдруг останавливаться, чтобы обнюхать, облаять все кругом и предупреждающе коротко тявкнуть, как обычно он делал, когда кто-либо приближался к нашему дому в Баур-Кенси. Я шикнула на него, но это не помогло, и я спросила:
— Матушка, ты не можешь заставить его замолчать? Шелк овая беспокоится, когда он так тявкает.
Но Каллан не пожелал согласиться со мной.
— Пусть пес лает! Коли он почуял что-нибудь, не худо нас и предупредить.
Нико глянул на Каллана. Каллан слегка пожал плечами, может, хотел что-то сказать, а может, и нет.
— Принцесса! — обратился Нико к Мелли, которой позволили, сидя перед ним, ехать на его каурой лошади. — Пожалуй, тебе лучше пересесть ненадолго в повозку.
— А мне больше хочется скакать вместе с тобой, — возразила Мелли.
— Может, попозже! — уговаривал ее Нико. — Сейчас сделай, как я велю.
И подумать только, Мелли в самом деле перебралась в телегу и уселась, не выказывая ни малейшего недовольства, на колени матери.
— Тебе надо меня этому научить, — сказала я Нико.
— Чему?
— Как заставить Мелли слушаться без воплей и криков.
Он слабо улыбнулся, но мысли его витали где-то совсем в другом месте. Он сидел прямой, как стрела, в седле и настороженно оглядывался по сторонам.
— Я отъеду немного назад, — предупредил Каллан.
Нико кивнул:
— Да, пожалуй, так лучше всего!
Каллан мало-помалу придерживал своего коня, так что тот постепенно отстал от повозки.
Дорога змеилась среди холмов, и некоторое время спустя он скрылся из виду.
— Там кто-то есть? — спросила я Нико и заметила, как напряглась его спина при одной мысли об этом. — Кто-то преследует нас?
— Не знаю, — ответил Нико. — Каллан посмотрит…
Но когда Каллан вернулся, он покачал головой.
— Никого я так и не увидел, — сказал он. — Может, пес почуял какого-то зверя.
— Может, и так! — произнес Нико.
Но все же не захотел посадить Мелли снова на лошадь, и его темно-синие глаза продолжали настороженно блуждать то сзади, то по сторонам, то впереди, а затем вновь сзади. И только когда в вечерних сумерках мы добрались до последнего холма и увидели внизу наш маленький дом, Нико облегченно вздохнул.
Мы попрощались с Пороховой Гузкой и Нико. Каллан остался еще ненадолго — помочь нам распрячь лошадей и разгрузить повозку. Мы впустили лошадей в загон попастись там и поваляться на траве. Овцы и козы — все вместе — разгуливали на воле даже ночью, и хотя куры клохтали, кудахтали и клянчили корм, я хорошо знала, что они сыты. Местер Маунус кормил их, пока нас не было дома. Но в конце концов я все же кинула им несколько пригоршней зерна.
— Я спущусь вниз и заберу Лайку! — предупредила Роза. — Можно?
— Да, — ответила мама. — Иди. Она, верно, истосковалась по тебе!
Лайка была собачкой Розы. Всего лишь годовалая, сохранившая все щенячьи привычки. Так что Роза не решилась взять ее с собой на ярмарку, где Лайка оказалась бы среди чужих людей и животных. К счастью, Мауди не возражала против того, чтобы заботиться о ней, ведь это Мауди подарила в свое время Лайку Розе.
— Можно мне пойти с ней? — спросила я.
— Нам лучше разгрузить повозку, пока не стемнеет, — сказала мама. Но потом все же кивнула: — Ну ладно! Мы успеем! Бегите, но скорее возвращайтесь!
Роза была в ужасном нетерпении и просто идти не могла. Хотя мы обе очень устали, кончилось тем, что весь путь к Мауди мы проделали бегом. И еще прежде, чем добрались до туна, Роза сунула два пальца в рот и оглушительно свистнула. Ну и шум-гам тут поднялся! Ну и вой! Гав-гав-гав, у-у-у-у, у-у-у-у… Да, Лайка истосковалась по Розе, она объявила об этом так громогласно, что вся усадьба Мауди Кенси услышала ее, и она заставила всех дворовых собак тявкать вместе с ней.
Но вот Мауди отворила дверь, и черно-белой тенью, проскользнув у нее меж ног, Лайка вылетела как стрела. Она уже не была щенком, но она прыгнула прямо в объятия Розы, да так, что Роза повалилась навзничь, а потом села — на руках у нее была собачонка.
— Ну, ну! — сухо сказала Мауди. — Она прямо с ума по тебе сходит!
Роза что-то пробормотала, уткнувшись в шерстку Лайки, но слов ее было никак не расслышать. Светло-розовый язычок собачонки облизывал все, до чего мог дотянуться: волосы, рукава рубашки, шею и щеки Розы. А я дико завидовала ей. Пусть я счастливая хозяйка Шелк овой и даже Страшилы, ну, во всяком случае, одна из его хозяек, никто из них не встречал меня так, как Лайка, когда я приходила домой.
Мы попрощались с Мауди и, перевалив через вершину холма, отправились домой. Лайка рыскала огромными зигзагами вокруг нас, словно мы были стадом овец, которому она воли не давала. На бегу она так низко стлалась по траве, что живот ее касался земли.
Уже стемнело настолько, что видны были первые звезды. Наш дом стоял в небольшой ложбине, окруженной сплошными холмами, укрывающими его от ветра.
Деревьев здесь было совсем немного, одни березы. А еще росли повсюду кусты можжевельника, так что в тот день, когда нашему дому исполнился год, мы сделали красивую дощечку, которую приколотили над входной дверью, с надписью: «Дом Можжевеловый Ягодник», так он теперь назывался, хотя большинство жителей Высокогорья величали его: «Дом Пробуждающей Совесть».
Мама зажгла лампу в кухне и открыла ставни, так что отсветы от лампы и очага падали на тун. Чуть подальше у подножья холма нас встречал, тяжело ступая, Страшила. В последнее время лапы у него стали не те, особенно когда он долго полежит, да ведь он не был уже молодым псом.
Лайка, вне себя от радости, виляя хвостом, приветствовала Страшилу каким-то пискливым щенячьим тявканьем.
Судя по запаху, мама жарила лук. Ужин! М-м-м!
— О, как я хочу есть! — воскликнула Роза.
— И я тоже!
Вообще-то аппетит у меня сейчас был просто волчий! Все-таки я задержалась на миг на склоне холма и постояла, глядя на наш маленький домик с просмоленными дочерна бревенчатыми стенами и покрытой дерном крышей, на конюшню, на овчарню и на загон, где паслись Кречет с Шелк овой. По другую сторону дома цвели фруктовые деревья, те, что в прошлом году посадила мама. Они по-прежнему были совсем малы, и пройдет немало времени, пока они дадут одно или два яблока с каждого дерева. Но белые и светло-розовые цветы сияли, будто снег, осевший на черных ветвях.