— Я тут нашёл потрясающий трёхзвёздочный мусорный бак! — сообщил нам этот неженка, сияя от радости.
Если кто не знает, мы, бездомные коты, делим мусорные баки на категории по их содержимому. Баки, в которых можно найти кучу всевозможных лакомств, относятся к пятизвёздочным. Баки, в которых съедобного очень мало и всё оно подпорченное, тянут самое большее на две звёзды. Что же до мусорных баков, в которых нет ничего, кроме опилок, ореховой скорлупы и туалетной бумаги (тьфу!), — они получают минус пять звёзд.
Встречаются, хоть и редко, такие чудесные мусорные баки, как тот, что стоит за домом главного судьи. Мы прозвали его баком изобилия. Каждый вечер мы опустошали его — а наутро он вновь был полон аппетитных объедков. Но постепенно об этом пронюхали все кошки острова. И ухватить кусочек теперь удавалось, только придя совсем рано, ещё затемно. В конце концов это надоело судье, и он поставил двух пожарных охранять соблазнительное место и поливать из шланга кошек, которые осмеливались к нему приблизиться.
По дороге нам с Куцым и Мурлыкой попался маленький котёнок, просто комочек какой-то.
— Я потерял свою маму, Маврилену, — пропищал он. — Вы её не видели?
— Нет, но ты не расстраивайся. Ты её обязательно найдёшь. Она наверняка где-то неподалёку, — принялись мы его утешать.
— Она пошла поискать мне еды и пропала. Её нет уже три дня...
— Ну ладно, пойдём с нами, перехватишь чего-нибудь вкусненького, — предложил Куцый, которому стало жаль котёнка.
У трёхзвёздочного мусорного бака на задворках молочной лавки мы узнали от сотрапезников, которые пришли туда раньше нас, что за последние дни бесследно исчезли ещё семь кошек. И все они были чёрными. Одна из них — бродяжка Смолка, моя давняя подружка. Это была невероятно умная кошка с косыми глазами, приводившими в ужас мышей: они никак не могли понять, в какую сторону она смотрит, и неминуемо попадались ей в лапы.
— Что ж это за напасть! Всё новые и новые, — сказал Куцый, высунув морду из баночки с йогуртом.
— Ума не приложу — что могло случиться со всеми этими кошками? — задумчиво протянул Мурлыка.
Я отослал прогуляться увязавшегося за нами котёнка и описал Мурлыке кошмарную сцену, свидетелем которой стал накануне.
— Ой-ой-ой! — воскликнул Мурлыка, слизывая с морды остатки йогурта. — Братцы, надо что-то делать!
С этим согласились все.
— Но что именно? — спросил Шишка.
У этого кота на голове вечно было полно шишек: в него постоянно швыряли чем-то из окон, когда он затягивал серенаду для очередной кошечки-красотки.
— Надо подумать. — Куцый копался в мусоре передней лапой в надежде отыскать ещё баночку йогурта.
— Знаешь что, Мурлыка, если ты случайно наткнёшься на коротышку в кепке, который пахнет йодом и мятой, сдержись, — посоветовал я. — Не бросайся тереться о его ноги, иначе тебе не поздоровится. Ты меня понял?
— Не беспокойся, если я где-нибудь и встречу этого коротышку в кепке, то ни за что не стану к нему ласкаться. Сдержусь. Я лучше незаметно буду следить за ним, — заверил Мурлыка.
Ну а меня тем утром куда больше пропажи несчастных кошек волновал красавчик Расмин. Действительно ли он так неотразим? Я решил заявиться к Исмине Парлавиде и увидеть это собственными глазами. Найду его — вызову на поединок и покажу, где раки зимуют, а где сардины нерестятся!
И вот под уважительным предлогом я распрощался с Куцым, Мурлыкой, Шишкой и другими сотрапезниками и осторожно перешёл дорогу, стараясь не попасть под колёса.
Пробираясь в густой траве среди ярких цветов, над которыми жужжали шмели и пчёлы, я мысленно разделывался с ним: «Вот тебе, Расмин! Получай! И ещё! Испробуй моих когтей! А вот эта царапина — мой тебе свадебный подарок!»
Уж я покажу этому хлыщу, чего стоят дворовые коты!
Невдалеке послышалось хлопанье крыльев. Я замер, внимательно осмотрелся — и увидел, как в камышах еле ковыляет раненый дятел со сломанным крылом.
Какое лакомство само ко мне идёт! В предвкушении еды я облизнулся.
Одним скачком я перерезал птице дорогу. Дятел дёрнулся, но был не в силах бежать. Я наступил ему на крыло; теперь он не мог пошевелиться и смотрел на меня с паническим страхом.
— Не надо! — взмолился он сдавленным голосом.
— Что-что?
— Не трогай меня! Я... я...
— Что — ты?
— Влюблён...
Хм, и он... Я невольно почувствовал к дятлу симпатию. Мне уже не хотелось его есть.
— Тебя как зовут?
— Трифон, — еле слышно пропищал дятел.
Сам не знаю, что на меня нашло, — мне вдруг стало жалко беднягу.
— И как же ты сломал крыло, Трифон?
— В меня попали камнем. Из рогатки.
— Кто?
— Какой-то мальчишка с разбитыми коленками.
Вот паршивец,! А скажи-ка мне, где ты живёшь?
— В лесу влюблённых дятлов.
— Там у тебя гнездо?
— Да, на ореховом дереве с двенадцатью сердечками.
Что на меня нашло? Приступ доброты? Обострение великодушия? Сам не знаю.
Не бойся, — сказал я, убирая лапу с его крыла, — я тебя отведу.
И я аккуратно прихватил Трифона зубами и понёс его прямо в лес влюблённых дятлов. Там, в этом лесу, повсюду цвели маленькие синие и жёлтые цветочки, опьяняюще пахла лаванда и щебетали неугомонные птицы. На всех деревьях были вырезаны сердечки с инициалами.
М-да, если бы мне кто-то сказал ещё вчера, что я стану спасать дятла, я бы не поверил...
Я забрался на ореховое дерево со свежими зелёными листочками, на которое мне показал Трифон, и аккуратно положил его в гнездо на краю густой ветви.
— Надеюсь, я когда-нибудь смогу отблагодарить тебя за твою доброту! — сказал он мне на прощанье.
— Да уж ладно, благодари судьбу за то, что вчера я ел барабульку, а сегодня посетил трёхзвёздочный мусорный бак, и поэтому не особо голоден...
И я направился к дому госпожи Парлавиды, полный решимости свести счёты с Расмином.
КРАСАВЧИК РАСМИН
Глава четвёртая,
в которой белый кот-красавец милостиво принимает заботы людей, а в это время за ним наблюдают две пары кошачьих глаз
Придя к Исмине Парлавиде, я обшарил весь цветущий сад, потом вскарабкался на черепичную крышу, прошёлся по мраморным верандам с витыми колоннами, пробрался в стеклянную оранжерею, залезал в беседки и домики, увитые виноградными листьями, запрыгивал на все каменные скамейки и на все балконы, — но нигде не обнаружил и следа Расмина. Тогда я ещё раз обошёл дом кругом — и через стеклянную дверь увидел впечатляющую картину.
Среди экзотических растений всех цветов радуги трапезничал белоснежный кот. Он лениво пробовал разнообразные лакомства с фарфорового блюда. А на блюде затейливыми буквами с росчерками было выведено его имя — Расмин. Я даже немножко позавидовал этому баловню судьбы. Никогда в жизни я не ел из такой красивой посуды. Да и вообще из посуды не ел — если, конечно, не считать посудой крышки мусорных баков.
И тут в комнату вошла рыжеволосая горничная в отутюженном платье с накрахмаленным передником. Она несла атласную подушечку изумрудного цвета. Вслед за горничной вышагивал франтоватый господин, на нём был жилет персикового цвета с перламутровыми пуговицами, брюки с идеально ровными стрелками и шейный платок из пурпурного шёлка.
Расмина бережно опустили на мягкую подушечку, и франт, который оказался — о-о! — кошачьим парикмахером, стал причёсывать его тремя разными щётками с золотыми ручками. При этом стоящий в углу граммофон с красной трубой наигрывал менуэты.
— Тебе нравится музыка? — раздался вдруг рядом голос.
— Предпочитаю мусаку [1], — буркнул я, обернулся — и увидел прелестную кошечку.
Ах, какая это была красавица! Блестящая чёрная шёрстка, тонкий хвост и сияющие синие глаза. На шейке — бархатная розовая ленточка с серебряным колокольчиком, который сверкал и переливался в лучах солнца. Не будь я влюблён в Глорию, ни за что не прошёл бы мимо.
— Ты его знаешь? — спросил я, кивнув на Расмина, который с важностью ста баронов принимал ухаживания парикмахера.
— О-ох! — простонала она. — Ну конечно же!
— Отчего ты стонешь? Съела несвежую рыбью голову, и разболелся живот?
— Вот балда! Я его люблю.
— Кого? Этого изнеженного бездельника?
— Расмин вовсе не изнеженный бездельник!
— А кто же он, скажи на милость?
— Обворожительный кот, красивый, как картинка! Увы, у меня нет шансов.
— Да? Почему?
— Я узнала, что хозяева собираются просватать за него одну ангорскую кошку. Какую-то Глорию.
— А-а, понятно... — немного растерялся я.
— Попадись мне на глаза эта Глория — знаешь, что бы я с ней сделала?
— Что?
— Я бы ей глаза выцарапала! — прошипела в ярости чёрная красотка. — Я бы ей по волоску повыдергала все её усы!
Ха-ха, именно такие любезности я мечтал оказать Расмину, да ещё опрокинуть ему на голову кастрюлю с горячей вермишелью. Однако я прекрасно понимал, что если это сделаю, тут же сбегутся люди, навалятся на меня и выдерут волосок за волоском мои собственные усы.
— Как тебя зовут? — спросил я незнакомку, к которой испытывал всё большую симпатию.
— Агата.
— А ответь-ка мне, Агата, на простой вопрос: ты где живёшь?
— В двух кварталах отсюда. В доме Лоренцо Латремура.
— Кто он такой?
— Оперный тенор. Ты наверняка его слышал.
— К счастью, нет.
Агата бросила на меня осуждающий взгляд.
— При первой возможности я выскакиваю из дому и мчусь сюда — полюбоваться на этого божественного кота!
Тем временем парикмахер развязал ленточку с бантом на шее Расмина и отдал её рыжеволосой горничной.
— Зачем он отдаёт ей ленточку? — спросил я Агату.
Она наверняка знала всё про кота своей мечты.
— Чтобы она постирала её в цветочной воде и выгладила. Расмин, между прочим, меняет ленточки каждый день. И все они из чистого японского шёлка.
— Да что ты говоришь!
— А по воскресеньям он носит ленточку из венецианского кружева.
— С ума сойти!
Агата, казалось, не замечала моей иронии.
— Потрясающий кот! — продолжала она с восторгом. — Он ест только крокеты из омара и пюре из варёных золотых рыбок.
Мне было что на это сказать, но я сдержался.
Я бросил последний взгляд на стеклянную дверь. Парикмахер спрыснул божественного кота духами из голубого хрустального флакончика (небось дорогущими), а горничная внесла на подносе свежевыглаженную лиловую ленточку. Ладно, с меня довольно.
Я распрощался с Агатой, которая с обожанием взирала на своего кумира, и направился к выходу. Погрузившись в свои мысли, я не заметил садовника, который опрыскивал розовой водой из серебряной чашки кусты роз, и наскочил на него. От неожиданности он выронил чашку, выругался и наподдал мне тяжёлым грязным сапогом. Э-эх, будь это не я, а Расмин, этот тип не то что ударить меня не посмел, но ещё и раскланивался бы передо мной угодливо! Ну да что уж тут говорить...
Покинув роскошную виллу, я принялся бесцельно бродить по улицам, улочкам и переулкам. Нам с Агатой, думал я, нужно объединиться, чтобы расстроить помолвку Глории и Расмина. В голове у меня роились планы один хитрее другого, как нейтрализовать Расмина и сделать обожаемую Глорию безраздельно моей.
И вдруг... Запах! Тот самый запах! Я его сразу узнал. Не колеблясь ни секунды, я решил следовать за этим запахом, куда бы он меня ни привёл и какие бы опасности ни встретились на пути.
Я глубоко вдохнул, чтобы удостовериться. Сомнений нет. Йод и мята! Мята и йод! Замедлив шаг, я спрятался в тени дверного проёма.
Вот он, таинственный коротышка в кепке! Перед каким-то складом по соседству с бакалейной лавкой. Вдвоём с верзилой в растянутом свитере они затаскивали в грузовичок деревянные ящики — с дюжину, наверно. Грузовичок старый, помятый, кое-где измазанный тёмно-красной краской.
До моих ушей долетали из ящиков приглушённые звуки — словно кто-то скрёбся и сдавленно мяукал. Впрочем, может, это были мои фантазии...
Коротышка в кепке, тяжело дыша, свалил в кузов последний ящик. Достал из кармана коробочку с мятными карамельками, одну протянул человеку в растянутом свитере, а другую положил себе в рот; его короткопалые руки в ссадинах и царапинах были залеплены пластырем и перемазаны йодом. Залез на переднее сиденье и захлопнул дверцу.
Что там, в ящиках? Неужели то, что я подозреваю?
Куда он их везёт? Что собирается с ними делать? Нужно действовать не мешкая.
В мгновение ока я забрался на ближайший эвкалипт, примерился, прыгнул и бесшумно приземлился на решётчатую крышу грузовика. Чудом успел! — в ту же секунду он тронулся и с грохотом уехал в неизвестном направлении.
ХАМАМ - ОАЗИС СЧАСТЬЯ
Глава пятая,
в которой я веду тайное наблюдение за сделкой, совершающейся в одном хамаме под прикрытием пара
Едем мы довольно долго. Проезжаем районы, в которых я ни разу не был. Пустующие стройки, улицы в рытвинах и канавах, убогие кварталы, где дети пинают тряпичный мяч. Наконец грузовичок тормозит у какого-то старого здания с куполом. При входе облупившаяся табличка, на ней три слова:
ХАМАМ
Оазис счастья
Невдалеке припаркована машина с откинутым верхом и бежевыми кожаными сиденьями.
Коротышка в кепке вылезает из грузовика. Я за ним. Он открывает обшарпанную дверь с табличкой «Только для постоянных посетителей» и входит в хамам [2]. Я успеваю проскользнуть в дверь; к счастью, он меня не замечает. Когда дверь захлопывается, из неё выпадает треснутое стекло и разбивается, усыпав мелкими осколками тротуар.
Хамам наполнен паром. Сквозь мутные стёкла в крыше просачивается бледный свет. Пол и стены облицованы потрескавшейся белой плиткой. Я с трудом различаю мраморные ванны и каменные скамейки. Внезапно из пара, будто призрак, возникает силуэт высокого худого мужчины в белом костюме и тёмно-зелёных очках. К лацкану его пиджака приколот значок — такой же, как тот, что я нашёл невдалеке от приморской таверны в день встречи с похитителями котов.
— Принёс?
Голос у него хриплый.
— Да, — отвечает коротышка в кепке и кладёт в рот мятную карамельку.
— Сколько?
— Шестнадцать.
— Все чёрные?
— Как ночь.
— Отлично!
Человек в белом вытаскивает кошелёк из белой кожи, отсчитывает восемь хрустящих купюр и протягивает их коротышке.
— Разберись с ними.
— Считать не будете?
— Я тебе доверяю.
— Ладно.
— Что с твоим значком?
— Наверно, обронил где-то.
— Попроси другой у Сотириса. А мне нужно идти.
— В клуб?
— Да, у нас заседание братства.
Что за чудеса происходят в этом хамаме? Зачем сюда привезли ящики с кошками? Что с ними будет?
Я устремляюсь за коротышкой в кепке, которого скрыло облако пара, случайно наступаю на скользкую обёртку от мыла и с пронзительным воплем растягиваюсь на. полу.
— Как здесь оказалась эта кошка? — острым, как нож, голосом спрашивает человек в белом.
— Понятия не имею!
— Разберись с ней! Сейчас же!
— Сию секунду!
С непомерным пылом коротышка в кепке бросается ко мне, но наступает на ту же обёртку, что и я, и начинает вращаться на месте, словно танцует зейбекико [3]. Это даёт мне возможность ускользнуть. Я несусь к выходу и, как выпущенная из лука стрела, вылетаю в дырку от разбитого стекла во входной двери. Ещё один прыжок — и я в открытом автомобиле. Быстро забираюсь под плащ на заднем сиденье.