Знакомство с Хеберлайном прошло на удивление тепло. Вспоминаю всё это сейчас и не могу понять: ну почему мне сразу не показалось, что тут какая-то подлянка? Хотя, наверно, я не мог предвидеть то, что случилось потом…
— Итак, вы старший инженер? — спрашивает он. — Однако Мне кажется, что вы немного молоды для такой должности…
— Верно. Я вообще-то не совсем старший инженер, — отвечаю я. — Исполняю его обязанности. Так сказать, младший инженер на замещении.
— Состояние каких коммуникаций вас интересует?
— Водопровод. — Ничего лучшего в голову мне не пришло. Ну и вообще, в фильмах сантехниками часто переодеваются те герои, которым нужно выяснить важную информацию.
«Должно сработать», — подумалось мне.
— Водопровод? Прекрасно. И что именно вы будете проверять?
— Ну как же. Например, хорошо ли фланцуют фланцы. В каком состоянии зажимательная функция зажимов. И так далее.
Согласен, мне следовало бы подготовиться получше, но свободного времени не было ни секунды. К тому же этот милашка Хеберлайн, казалось, полностью уверился в моей компетентности.
— Прекрасно. И в каких участках трубопровода будет проводиться проверка?
— Повсюду. Да, повсюду, — говорю я, не желая навлекать на себя подозрения.
— Хорошо. А фотоаппарат нам зачем?
Хотя дружелюбная улыбка не покидала его лица, должен признаться, что парень начал действовать мне на нервы.
— Фотофиксация. Если в ходе проверки будет обнаружено неисправное оборудование, я обязан его сфотографировать.
— Вот как. Тогда прошу следовать за мной.
«Ну наконец-то! Пока всё идёт по плану», — думаю я.
И вот мы уже идём по коридорам, заходя во все помещения, которые попадаются на пути. Я честно простукиваю все трубы и прикладываю ухо к стенам, якобы прислушиваясь. Вроде пока срабатывает. Кажется, я полностью соответствую образу инженера-сантехника. Одно смущает меня: ни в одном из помещений крыс нет! Ни накрашенных, ни не накрашенных. Мимоходом я замечаю ещё одну дверь, но мой провожатый уверенно ведёт меня мимо неё и войти не предлагает. Проходит ещё несколько секунд, и он скороговоркой произносит:
— Вот, собственно, и всё. Мы прошли по всем помещениям.
Знаешь, если бы, говоря это, Хеберлайн не загораживал проход в тайную комнату, я бы, пожалуй, о ней и не вспомнил. Но напряжённый голос и неестественное поведение выдали его.
— Скажите, а что находится в этой комнате? — спрашиваю я, указывая на дверь.
Увы, в этот момент я напрочь забыл, что в руке у меня тяжеленный ящик с инструментами, не удержался на ногах и плюхнулся лицом вперёд, как полено. Хеберлайн отскочил в сторону, а мой подбородок пошёл на сближение с дверной ручкой… дверь открылась внутрь, и вместе с ящиком мы влетели в комнату, в которую Хеберлайн не хотел меня впускать. Больно было ужасно! Честное слово! Я, словно раненый альбатрос, отвёл глаза от пола и прямо над собой увидел… Никогда не угадаешь что. Электрическую розетку, висящую в воздухе.
— Хрю! — приветствует меня розетка, и я уже было решил, что от падения у меня пострадали не только рёбра, но и органы чувств. К счастью, боль вскоре поутихла, и нормальное зрение (за рассудок не поручусь) вернулось ко мне.
— Это же… Это же свиной пятак! — вскрикиваю я и вскакиваю на ноги.
— Верно, — сухо подтверждает свидетель моего падения. — А теперь идёмте.
— Но я не проверил, всё ли в порядке в этой комнате!
— Ну хорошо, — вздыхает Хеберлайн. — Однако постарайтесь сделать это побыстрее.
— А для чего предназначена эта комната? — спрашиваю я.
— Это лаборатория исследования свиней.
— Свиней? Не крыс? — слышу я свой голос.
— Нет, нет. Госпожа профессор Марципан не интересуется изучением фитнес-показателей крыс.
МАКС, честное кондитерское, если бы я своими глазами не увидел того, что происходит в этой комнате, я бы тоже ни за что не поверил, что такое бывает. В этой, так сказать, лаборатории стоят две беговые дорожки (ну ты знаешь, такие сейчас есть в любом фитнес-клубе), а по ним трусцой бегут две свиньи! Бедные скотинки опутаны электропроводами. Разряд! Разряд! И они начинают бежать ещё быстрее. Потом снова разряд, и они бегут из последних сил, задыхаясь и чуть не падая в обморок.
— И для чего же вам исследовать свиней?
— Ну нас интересуют различные показатели: липидный состав крови, частота сердечных сокращений, давление крови, стабильность кровообращения и так далее.
— И для чего вам всё это? — спрашиваю я. — Эти свиньи — будущие участники Олимпийских игр? Или эскалопы и жаркое из мяса фитнес-свиней имеют неземной вкус?
Шутка кажется мне на редкость удачной, но этот Хебершвайн и бровью не поводит.
— Нет, нет, что вы, — мотает он головой. — Это представляет интерес с научной точки зрения. Только с научной.
— И что толку с этого интереса? — не отстаю я. — Может быть, вы планируете по воскресеньям совершать совместные пробежки в парке?
(Тогда бы уж я посоветовал им запатентовать новый вид бега — бег ХРЮсцой, не путать с бегом трусцой.)
— Нет-нет, — отвечает Хеберхрюндель (видимо, «нет-нет» — его любимый ответ). — Просто интересно.
— А ещё вы им, наверно, делаете макияж? Гм, на один свиной пятачок у вас, должно быть, уходит полтюбика помады!
МАКС, поверь, по сравнению с историей про накрашенных крыс (которая сама по себе возмутительна) то, что происходит в «свиной лаборатории», — это полнейший беспредел. Бедные свиньи! Ты даже не представляешь, какой у них замученный и загнанный вид! Бежать, бесконечно бежать, чтобы упасть без сил и стать колбасой. Но не просто какой-нибудь колбасой, нет: самой спортивной колбасой в истории свиноедения!
— Прошу прощения, если я ошибаюсь, но, по-моему, вы пришли сюда, чтобы инспектировать водопровод, — прерывает меня Хеберлайн.
— Что, простите? Ах да, конечно!
Движением заправского сантехника я подхватываю свой ящик с инструментами и снова начинаю прощупывать стены. Ещё одна труба, ура! Делаю сосредоточенное лицо, вынимаю какую-то металлическую штуковину из ящика и начинаю аккуратно хлопать ею по трубе.
— Да, да, всё хорошо. Фланцует замечательно. Только звук немного странный, как будто труба пустая, — бормочу я всякую чепуху, опершись одной рукой о стену и другой простукивая трубу.
— Прошу прощения, если я ошибаюсь, но по-моему, вы проверяли водопроводные трубы? — спрашивает этот коварный тип.
— Что? А, ну конечно же, по крайней мере… То есть я хочу сказать…
— Тогда ответьте мне, для чего вы простукиваете электропроводку?
— Электропроводку? — недоумеваю я. — Не кажется ли вам, что эта труба великовата для проводки?
— Провода высокого напряжения. Для работы в лаборатории нужны сильные токи.
— Вот как! Но мне кажется, воду тоже можно пустить через эти трубы. Они широкие, места хватит. Да и стенки труб вроде достаточно прочные…
Мне самому понравилось, как я всё это сказал. Однако Хеберлайн не повёлся.
— Всё, с меня хватит, — резко прерывает Жаберлайн мой словесный поток. — Ваше представление окончено. Настало время для серьёзного разговора.
Я подскакиваю как ошпаренный. Чей-то кулак нависает над моим лицом… Шмяк! Больно! Искры из глаз. Когда боль немного проходит и зрение возвращается ко мне, я вижу перед собой двух типов в униформах. Нет, не полиция, это точно. Видимо, охрана. Тебе ли не знать, как выглядят такие типы: тело без единого грамма жира, голова без единого грамма мозгов; сплошные мышцы, серьга в ухе, бритая голова.
— Где подозреваемый? — спрашивает горилла человеческим голосом.
Признаюсь, меня удивило, что он способен говорить, да ещё и такими словами. Подозреваемый!
— Кого конкретно вы имеете в виду? — спрашиваю я, прекрасно понимая, что он вряд ли говорит о несчастных свиньях-стайерах.
— Пройдёмте с нами, — обращается ко мне горилла номер один.
— Чёрта с два! Я ничего не сделал! И к тому же я здесь по поручению этой дамы, Хар… Ну, поэтессы. Матильды Харденберг, вот!
— Да, да, — кивает он, не слушая.
Судя по тону его голоса, он не поверил (или был не в курсе), что твоя бабушка звонила насчёт меня. Но тогда непонятно, к чему был весь этот цирк. Чего они ждали?
— Прошу вас, будьте благоразумны, — говорит горилла номер один.
— Если вы не пойдёте с нами добровольно, — начинает горилла номер два.
— То мы вынуждены будем применить силу, — заканчивает горилла номер один.
Делать нечего, беру свой ящик с инструментами и иду с ними. А что мне оставалось? Кому охота, чтобы горилла одним ударом кулака разнёс тебе пол-лица…
Два могучих Самсона[17] молча конвоируют меня по коридору, и вот мы уже оказываемся в какой-то комнате. Я тщетно надеюсь, что мне хоть кто-нибудь объяснит, почему вокруг моего «инспекторского визита» заварилась такая каша. Вместо этого они приводят меня в комнату, в полном молчании усаживают на стул, а сами садятся за письменные столы.
— Что всё это значит? — спрашиваю я.
Ноль эмоций.
— Зачем вы привели меня сюда?
Нет ответа.
— А что Санта Николаус подарил вам на Новый год?
Смотри выше.
Не знаю даже, почему эти шедевры анаболической накачки молчали: то ли им нечего было мне сказать, то ли ответ получался слишком длинным и они не могли его выговорить. Однако мне не пришлось долго размышлять над этой проблемой, поскольку вскоре в комнату вошли ещё двое мужчин. У этих, в отличие от молчаливых горилл, жирок присутствовал, да и мозги, судя по всему, тоже. ПОЛИЦЕЙСКИЕ! Вот тут-то я по-настоящему испугался, можешь мне поверить!
Кошмар! Так, кажется, я вынужден прерваться. Папа зовёт меня. Пойду узнаю, чего он хочет. После того, что он пережил из-за меня вчера, нарываться как-то неохота. Но история ещё не закончена. Дальше будет круче. Не хуже, чем в криминальных фильмах. Но об этом позже!
До скорого!
Берри
Отправитель: ПинкМаффин
Получатель: БерриБлу
Тема сообщения: И что дальше?
Что значит «Но об этом позже»?
Давай не темни, рассказывай, что дальше было, болтун ты несчастный!
Отправитель: БерриБлу
Получатель: ПинкМаффин
Тема сообщения: Ночь в тюрьме
Привет, МАКС!
И вот я снова здесь. Ничего страшного, к счастью, не случилось, родители просто хотели ещё раз услышать от меня, что это была лишь дурацкая подростковая проделка и что я не имею отношения ни к чему из того, в чём меня обвиняли полицейские. Иными словами, они хотели, чтобы я их обманул, а они сделали вид, что поверили. Почему я так думаю? Да потому что на здоровую голову они едва ли поверят, что это была лишь «дурацкая подростковая проделка». Но я забегаю вперёд; итак, кошмарное приключение, часть вторая.
Оба полицейских были в гражданской одежде, не в униформе. Они, как и полагается, показали мне свои удостоверения и вежливо попросили следовать за ними.
Казалось бы, всё это должно было меня успокоить — всё-таки представители закона, никакого беспредела. Но не тут-то было. Знаешь, всё происходящее сильно напомнило мне сцену из детективного фильма. Помнишь, как это бывает: комиссар полиции подходит к бандиту, кладёт руку ему на плечо и говорит:
— Будет лучше, если вы проследуете за мной в управление.
Во взгляде комиссара читается гордость: вот так-то! Попался который кусался! Полная победа правосудия.
Можешь не верить, но во взгляде моих полицейских отчётливо читалось то же самое. С той лишь разницей, что я-то не делал ничего из того, в чём они меня подозревали!
В управлении дела пошли совсем мрачно. Мне устроили допрос. Да, ты всё правильно прочитала: мне устроили допрос! Сначала спросили, как меня зовут и где я живу. Какое имя я должен был назвать? Берри Бейзер? Ужас! Я сначала немного повыделывался, но потом назвал своё настоящее имя. Кранц, Берри Кранц. В общем, как ты уже, вероятно, поняла, название нашего кафе — «Кранцхен» — образовано от фамилии (я говорю об этом лишь для того, чтобы ты наконец запомнила мою фамилию).
Ну так вот, следующим делом полицаи потребовали, чтобы я предъявил документы, но у меня, ясное дело, с собой ничего не было. Пришлось назвать им наш адрес и номер телефона.
Но тут вступил в действие закон Мёрфи[18]: если неприятность может случиться, то она обязательно случится! Именно вчера родителей не было дома, потому что они были приглашены на вечеринку по случаю дня рождения моей тёти Лиззи. Вообще-то её зовут Мария-Елизавета, но она терпеть не может этого длинного имени, оно вызывает у неё какие-то кладбищенские ассоциации. Так вот, именно в этот день она пригласила всё семейство в ресторан.
Естественно, названия этого заведения, чёрт бы его побрал, я вспомнить не мог! Так что шанс связаться с родителями пропал. И я точно знал, что мероприятие, на которое они ушли, будет длиться долго. У тёти Лиззи есть два любимых занятия: болтать (точнее сказать, сплетничать обо всех на свете) и есть. Вот почему ни у кого из гостей на её вечеринке нет ни малейшего шанса уйти до тех пор, пока
а) тётя не расскажет каждому всё о своих соседях, друзьях, пасторе и бог весть о ком ещё и
б) пока торжественный ужин, состоящий минимум из восьми блюд, не будет съеден подчистую.
Так что бедным гостям приходится мучиться в корчах до тех пор, пока не явится врач. А это происходит ой как не сразу! В результате кончаются все её именинные вечерники одинаково: у одной половины гостей от переедания начинаются галлюцинации, а у другой — острейшее несварение желудка. Часа в три утра, не раньше, все они, еле живые, валятся на пол от усталости и судорог в животе. Да, вот такая она, наша тётя Лиззи. Хорошо, что её день рождения бывает только раз в году!
Короче говоря, обратиться мне было решительно не к кому. Полицейские поняли это и предложили мне скоротать время, рассказав, что мне нужно было от Хеберлайна и зачем вообще я явился в лабораторию. Я обрадовался тому, что они задали мне этот вопрос, и рассказал, что якобы слышал от одного знакомого об испытаниях, которые там проводятся, и сам захотел увидеть этих свиней, бегущих трусцой по тренажёрам, и всё в том же духе.
Однако выяснилось, что у крепышей из полиции в головах мозгов побольше, чем у горилл из лаборатории. Они не поверили ни единому моему слову! Я уж было подумал, не приплести ли к делу имя твоей поэтической бабушки, но не решился. Как я уже говорил, даже гориллы не поверили, что твоя бабушка звонила в лабораторию и что я явился туда по её поручению, чего уж было ожидать от полицейских.
Потом они принялись меня расспрашивать на разные лады, что я имею против опытов над животными. Я изворачивался как мог, но тут они пригрозили мне таким обвинением, что у меня волосы дыбом встали! Ребята совершенно отчётливо дали мне понять, что подозревают меня в попытке организовать нападение на университет. Теракт. Представляешь? И ещё сказали, что плёнку из фотоаппарата я должен также отдать им. К счастью, в лаборатории я не сделал ни одной фотографии…
Ну и что ты об этом думаешь? Я самый миролюбивый хлебопёк в подлунном мире. Откуда у меня могут быть связи с агрессивными группировками, защищающими права животных? Я был в отчаянии. Пришлось рассказать им всю мою жизнь, с тех пор как помню себя, только чтобы доказать, что ко всей этой воинствующей толпе я не имею ни малейшего отношения. Сразу хочу заверить тебя, что о крысино-макияжных делах я ни словом не обмолвился. Честное слово. Я этим горжусь. К тому же, расскажи я ещё и об этом, они бы наверняка отправили меня в тюрьму «Алькатрас»[19], а то и в дурдом.
И тут меня осенило: ну конечно же, Кулхардт, вот кто мне поможет!
— У меня есть знакомый, он частный детектив, — говорю я. — Так вот, он сможет подтвердить, что я абсолютно чист перед законом.